Цвет черемухи - Ворфоломеев Михаил - Страница 16

- Во! Четыре куба дров сжег! Думал, бревна лопнут!

Поначалу жар оглушил Сомова. Казалось, еще мгновение - и сердце лопнет, а легкие сгорят! Воздух - как раскаленное стекло. И вдруг на белые от жары камни Савва плеснул густого настоя ромашки и донника.

Пар ударил в потолок так, словно разорвалась граната. Сомов присел, и тут же горячая, пахучая волна прокатилась по всему телу. Пот потек обильный. Сомов парился на полу, а Савва забрался на самый верх.

- Егор, после я тебя веничком пройду!

Мылись долго, до самой темноты. К вечеру Яшка, выпив свой очередной стаканчик, пошел мыться на речку.

- Мене речная вода бодрит! Плеснусь в ей, прямо как стаканчик выпью!

Было видно, что Савва жалел Яшку. Через его длинную, как огурец, лысую голову шел шрам.

- С войны принес, - сказал Савва. - Через этот шрам у него и с головой нелады.

Возвращались по темноте. Пахло огородами. Савва заговорил о Наде:

- Ты, вообще, ладно придумал с музеем. Ей надо. Она деликатного толку. Как моя жена.

О своем прошлом Савва помалкивал. Уже подходя к Лукерьиному дому, он неожиданно сказал:

- Жениться пришел.

- На ком? - спросил Сомов.

- На Мамонтовой.

Сомов даже с шага сбился от неожиданности.

- Да, Катя очень красивая...

- Ты-то как, всерьез или просто? - спросил его Савва.

Сомов понял, что тот все знает.

- Вообще... Я не знаю, - сказал он честно. - А что же ты раньше думал?

- А я не думал. Сегодня Епифанов рассказал, вот я и надумал. Завтра предложение сделаю. Нет - нет! Да - да! Надо в село переезжать.

- Устал один?

- Устал. Без людей нельзя. Пойду в колхоз.

- А кто же егерем?

- Найдут. Мне в колхоз надо. Я ведь человек земляной, а вот взял и отошел. Стыдно. Как будто спрятался от земли.

Эти слова потрясли Сомова своей правдой. Было видно, Глухов выстрадал все, что сказал...

В доме их уже ждали. Самовар клокотал, на столе - миски с медом, моченой брусникой, топленым маслом, еще потрескивавшим от жара. Тут же стопка блинов.

- Саввушка, упарился, поди? - встретила их Марья Касьяновна.

Он легко поднял ее и поцеловал в щеку.

- Здорово, Марья Касьяновна. А кто же блины пек?

- Я, - сказала Надя.

Она сидела у края стола. Сомов увидел, что она переоделась в белую кофточку, которая так ей шла.

- А у тебя нос красный, Егор! - вдруг засмеялась Надя.

От чая разомлели. Полотенца, висевшие на шее у мужчин, стали мокрыми, а пить все равно хотелось. Савва рассказывал о медведице. Надя, сидевшая с краю, наблюдала то за Глуховым, то за Егором. Она отметила, что оба, при всей непохожести характеров, обладают двумя общими качествами - умом и волей.

Сомов же, глядя на Савву, думал, что его голова напоминает классическую голову древнеримского воина или императора.

Глухов рассказывал случай на железной дороге. Медвежонок пристрастился бегать на железнодорожное полотно и подбирать на нем остатки пищи, которые выбрасывали проезжающие. А иногда просто чтобы поглядеть на блестящие рельсы. Однажды из-за поворота выскочил состав, и машинист, увидев медвежонка, дал сигнал. Тот бросился бежать по шпалам. Поезд настиг его и смял. Все это видела медведица.

- И вот чего удумала наша девушка, - рассказывал Савва. - Легла, стала ждать поезда. Через какое-то время следующий состав появился из-за поворота. А она встала на задние лапы и пошла на железяку. Говорили, что ее далеко отшвырнуло в сторону. Я после того случая ушел в егеря.

- Ты думаешь, что сейчас можно уже и не охранять тайгу? - спросил Сомов.

- Охранять надо. Не все могут, и не все хотят. Я договорился. Меня хороший парень меняет. В нашем деле главное - не продаться. А мне к земле надо. Я ведь агроном.

- Как агроном?! - удивилась Надя.

- В Иркутске учился.

- А сколько прожил в тайге? - спросил Сомов.

- Двадцать лет. Мне сейчас сорок три.

Старухи, узнав, что Савва собирается переезжать в село, стали обсуждать, где лучше дом поставить, куда пойти на работу, а Сомов словно увидел, как до света будет вставать Савва Игнатьевич Глухов и уезжать в поля, как будет радоваться его душа полному урожаю и запаху земли. И только при мысли о Кате черный комочек прокатывался по жилам и чиркал острой стороной по сердцу.

* * *

Ночевать Савва не остался.

- Нет, Лукерья Лазаревна, зачем? Я привык к воле! Пойду на паром. Яшка мне чего-нибудь сбрешет.

Так и ушел. Перед тем как уйти, подошел к Наде, взял ее, как девочку, на руки.

- Я тебе гостинца привез. Дома увидишь.

- Савва Игнатьевич, хорошо, что вы остаетесь! Я так рада!

- И я рад, Надюшенька, - ответил Глухов.

Когда тетка легла, Сомов, стараясь не скрипнуть половицей, подошел к окну и выскочил в огород. Нестерпимо тянуло к Катерине. Прошел он к ней за селом и свернул прямо к ее дому. В дверь не постучал, а поскреб. Она распахнулась.

- Заходи! - шепотом сказала Катя.

Сомов прошел. В комнате он разглядел, что Катя в ночной сорочке.

- Пришли...

- Пришел!

В кухне на столе горела керосиновая лампа. Сомов спросил:

- Для чего это?

- Боюсь я в грозу электричества. Как гроза - я керосинку.

Волосы у Кати были распущены и густой волной падали на плечи. Освещение было теплым, живым. Только сейчас Сомов увидел, что глаза у нее вовсе не черные, как он думал, а серые, с большими расширенными зрачками.

- У тебя Глухов был?

Она крепко стиснула его руку. Окно было открыто. Прямо под окном поднималась красная луна.

Где-то тревожно просвистела птица. Из окна шел свежий запах молодой картошки.

- А ко мне Епифанов приходил. Сел на завалинку, тихий вдруг стал. Говорит: "Вот и все, Катенька, надежды мне больше нет! Так что прощай. Глухов пришел - свататься".

- Ты пойдешь за него? - спросил Сомов.

- Пойду, Егор! Ему подмога нужна. А я все стерплю. Не ревнуй, милый мой, хороший. Не ревнуй! Ты моя нечаянная радость! Огонек ты мой! Я по тебе зарубочку оставила!

И только сейчас Сомов увидел, что на правой руке у нее бинт.

- Что ты сделала?

- Ох, нашло! Как поняла про Савву, а ты перед глазами! И сладко, и жить нет возможности! Выскочила, а у нас в кладовке лежала коса. Что толкнуло, поди догадайся. Подошла - да как ширкнула рукой по косе. Прям по шагу! Вишь ты, жилы сберегла. Ничего зарубочка будет. Потрогаю, тебя вспомню.

Сомов стоял взволнованный и не знал, что ему сейчас делать. Хотелось сказать: "Ты выходи за меня!" Но что-то держало его в трезвости. "А может, это малодушие? - думал он. - Ведь такой уже не будет!" Другой же голос говорил: "Не удержать тебе ее..." И тогда он тихо сказал:

- Прости.

* * *

Пришло время сенокоса, и, словно что-то вспомнив, люди ожили. По вечерам стали петься песни, а в назначенный день все выходили на луга. Поехала и Лукерья с подругой Марьей Касьяновной. Взяли и Надю.

Сборы были веселые, хлопотные. Больше говорили о погоде, как да что получится. А приехали, поставили шалашики и, не дожидаясь солнца, вышли на луг. Среди всех выделялся Савва Глухов. Он стоял опершись о косу. Увидев Егора, крикнул:

- Рисовать будешь?

- Буду!

- Бог в помощь! Это красиво. Рисуй.

Рядом в ситцевом платье стояла Катя. Уже все село знало, что Катерина выходит замуж за Глухова. Они и не таились. Но за эти несколько дней она сильно переменилась: повязалась белой косынкой, стала выглядеть домашней, простой и замужней.

"Вот что в ней! - понял Сомов. - Она замужняя!"

Сомов уже прихватил холст, примерно разобрал, кого он возьмет на полотно, прикинул, разметил.

Из телеги вышел старик Козлов. Ему было далеко за сто. Светлый, почти прозрачный старик с тонким и красивым лицом вышел вперед косарей. Белая косоворотка с красным пояском делала его похожим на сказочного персонажа. Но сказка не сказка, а люди затихли. И послышалась неторопливая молитва. Слова ее были непонятны Сомову, но в горле сдавило, и он понял, что сейчас заплачет. Так было все неудержимо высоко, таким близким, родным, что хотелось упасть перед всем народом и крикнуть: "Простите!" И тут он почувствовал, как кто-то его тронул, повернулся, а рядом - Надя.