Фарс, или Долой одиночество ! - Воннегут-мл Курт - Страница 17

"Чуть не пришлось снова упрятать ее в лечебницу, - сказал он, - на сей раз, навсегда".

В те времена древняя столица инков Мачу Пикчу, что располагалась в Перу на самой вершине Анд, постепенно превратилась в рай для богатых и их прихлебателей. Все эти люди бежали от социальных реформ и экономического упадка не только из Америки, но и со всего света. Были там даже нормального роста китайцы, которые не захотели наследников-пигмеев.

Вот и Элиза перебралась туда. Сделала она это, чтобы находиться как можно дальше от меня.

Мушари был настолько потрясен картиной нашего безумия, что отказался вести Элизины дела и передал их в руки моих и маминых адвокатов.

27

С тех пор я ни разу не видел Элизу. Ее голос я слышал два раза: первый раз, когда закончил медицинский институт, и второй раз, когда я уже был президентом Соединенных Штатов Америки, а Элиза много-много лет как умерла.

Так-то вот.

Мама решила устроить банкет по случаю моего окончания института. Местом для банкета был выбран отель "Рица" в Бостоне, расположенный напротив Общественных садов. Но ни мне, ни маме не могло и в голову прийти, что Элиза каким-то чудом прослышит о предстоящем банкете и приедет из далекого Перу.

Я веселился вовсю. Когда бал был в самом разгаре, ко мне подошел посыльный и сказал, что кто-то ждет меня снаружи, но не в вестибюле, а прямо среди терпкой, залитой лунным светом ночи.

Меньше всего я мог подумать об Элизе. Кроме того, подобострастный вид и форма моего гида ввели меня в полнейшее заблуждение. Да и голова шла кругом от выпитого шампанского. Ни минуты не колеблясь, я последовал за посыльным. Мы пересекли Арлингтонскую улицу и окунулись в колдовские заросли Общественных садов. Как вы догадались, мой гид не был посыльным.

До моего слуха доносилось какое-то неопределенное дребезжание. Меньше всего я мог сопоставить этот шум со звуком зависшего в воздухе вертолета. Но вот псевдопосыльный, который на самом деле был из племени инков и находился на службе у Элизы, пустил в воздух магниевую ракету. Последовала ослепительная вспышка. Яркий свет озарил окрестности. И все стало безжизненным, картинным и монументальным. Казалось, каждый предмет весит не меньше тонны.

Из темноты прямо над нашими головами материализовался вертолет. Будто аллегорический ангел, жуткий и механический, спускался он с небес в ореоле искусственного света.

На борту вертолета стояла Элиза с пастушьим рожком в руках.

В тот момент все казалось возможным, даже то, что она может меня пристрелить с высоты. Или сбросить пакет с экскрементами прямо на голову.

Но она проделала нелегкий путь из Перу только для того, чтобы донести до меня половину шекспировского сонета.

"Слушай! - сказала она. - Слушай! - сказала она. Потом повторила в третий раз: - Слушай!"

Где-то рядом тихо гасла сигнальная ракета.

Вот слова, которыми Элиза огласила ночь. Предназначались они исключительно для меня:

О, как тебе хвалу я воспою,

Когда с тобой одно мы существо?

Нельзя же славить красоту свою,

Нельзя хвалить себя же самого.

Затем-то мы и существуем врозь,

Чтоб оценил я прелесть красоты

И чтоб тебе услышать довелось

Хвалу, которой стоишь только ты.

Разлука тяжела нам, как недуг,

Но временами одинокий путь

Счастливейшим мечтам дает досуг

И позволяет время обмануть.

Разлука сердце делит пополам,

Чтоб славить друга легче было нам.

Я взывал к ней сквозь сложенные рупором руки. "Элиза!" - кричал я. Слова, переполнившие меня, впервые в жизни вырвались наружу: "Элиза! Я люблю тебя!"

Все погрузилось во тьму.

"Ты слышишь, Элиза? - вопрошал я. - Я люблю тебя. Я правда, люблю тебя!"

"Слышу, - отозвалась она. - Пусть больше никто никогда никому не говорит этих слов!"

"Но я говорю правду", - сказал я.

"Что ж, тогда послушай мою правду, братик родной".

"Говори!" - сказал я.

И она сказала: "Да вселится Бог в деяния и помыслы доктора Уилбера Рокфеллера Свеина".

И вертолет растворился во тьме.

Так-то вот.

28

Я возвращался в "Рицу". Я плакал и смеялся. Представьте себе: красавец-неандерталец двухметрового роста в гофрированной рубахе и бархатном смокинге неподражаемо синего, как яйца малиновки, цвета.

У входа в отель толпились люди. Они что-то оживленно обсуждали. Только что они видели, как в восточной части неба явилось знамение и быстро исчезло. А голос с самых небес протрубил на всю округу о разлуке и любви.

Я устремился к маме. Мне не терпелось рассказать ей об Элизиной выходке. Но меня остановил незнакомый мужчина средних лет, который беседовал с мамой. Мужчина был одет в неброский серый костюм, точь-в-точь как детективы у дверей.

Мама представила мне своего собеседника, сказав, что это доктор Мотт. Да, это был тот самый доктор, который изо дня в день скрупулезно обследовал меня и Элизу, пока мы жили в Вермонте. Я вежливо поздоровался и поспешил к развлечениям.

Через каких-нибудь полчаса я снова оказался возле мамы. Доктора Мотта с ней уже не было. Мама вторично попыталась объяснить мне, кем был мужчина, с которым она только что беседовала. Я выразил вежливые и формальные сожаления, что не смог уделить ему больше внимания. Мама вручила мне записку, которую оставил доктор Мотт в качестве подарка по случаю моего окончания института. Записка была написана на писчебумажных принадлежностях отеля "Рица". В ней говорилось: "Если не можешь принести пользу, хотя бы не вреди. Гиппократ".

Да, вот и потом, много лет спустя, когда я переоборудовал Вермонтский замок под детскую поликлинику и небольшой госпиталь, а часть оставил для жилья, я приказал выбить эти слова в камне прямо над главным входом. Но, к сожалению, они производили слишком сильное впечатление на юных пациентов и их родителей. Так что мне пришлось отдать распоряжение, чтобы их убрали. Посетителям казалось, что этими словами я расписываюсь в полной своей беспомощности и нерешительности. Они так же усматривали в них намек на то, что лучше бы им оставаться дома и не дурить никому голову.

Однако, несмотря ни на что, эти слова навечно вписались в мой мозг. И я, действительно, причинил не так уж много вреда. А центром тяготения всей моей медицинской практики явился маленький томик, который я бережно замыкал в сейф каждый вечер, прежде чем отойти ко сну. Было это руководство по выращиванию детей, которое сотворили мы с Элизой во время знаменательной оргии на Бикон Хилл.