На грани риска (сборник) - Волович В Г - Страница 17

Опять захотелось пить. Меликьян решил еще раз пожевать колючку. Подтянув к себе кустик, он заметил между веточками белые крупинки янтачного сахара. Алик соскреб несколько кристалликов и отправил их в рот. Они быстро растаяли на языке, оставив приятный, сладковатый привкус.

Он снова устроился поудобнее и принялся наблюдать. Опаленная солнцем пустыня была, как ни странно, полна жизни. Из-за кочки появился большой черный жук-скарабей, знаменитый священный жук древних египтян, катя темно-коричневый шарик величиной с голубиное яйцо, слепленный из верблюжьего помета. Он двигался задом, быстро перебирая лапками, оставляя на песке двойную строчку следов. Подкатив свою добычу к мохнатой кочке, скарабей принялся торопливо рыть норку. Как только она будет готова, жук укроется в ней и, тщательно заделав вход, станет пировать до тех пор, пока не съест все до последней крошки. Бесшумно скользя, проползла тонкая, изящная змейка-стрелка. Привлеченная блеском фольги, выглянула из-за коробки серо-зеленая агама. Приподнялась на передних ножках и замерла, удивленно рассматривая бисеринками глаз. Неосторожное движение - и она, вильнув хвостом, исчезла в норке. Мелькнула стремительная ящерица-круглоголовка. Прильнула к песку и словно растаяла, слившись с ним окраской.

Увлекшись наблюдениями, Меликьян на время позабыл о жажде. Но ненадолго. Она снова дала себя знать с еще большей силой. И самой мучительной была мысль, что вода находится рядом. Стоит только протянуть руку и... Он усилием воли поборол искушение, ведь оставшийся запас надо растянуть хотя бы до вечера. А может быть, выпить все, а там будь что будет? Нет, надо потерпеть. Ведь окажись он в пустыне не в роли испытателя, а попавшим в беду путешественником или летчиком, совершившим вынужденную посадку, такое решение могло обернуться непоправимой бедой, оказаться смертным приговором.

Он повернулся на спину, широко раскинул руки и закрыл глаза. Попытался вспомнить какие-нибудь стихи, но мысли путались. В голове вертелись обрывки фраз, строф, бессмысленных сочетаний. Понемногу жара сморила его, и он погрузился в тяжелую, тревожную дремоту. Одна за другой возникали в его затуманенном мозгу смутные картины. То он, стоя на коленях, пьет из ручья и никак не может напиться, то сидит за столом, уставленным бесчисленными бутылками с лимонадом, и не может никак открыть неподатливые крышки, то бредет погрузившись по пояс через озеро. Нет, это не озеро, а бескрайняя пустыня. Убегают вдаль подернутые желтой рябью барханы. Ноги увязают в песке. Все невыносимее удушливый зной. И вдруг у подножия бархана возникает фигура всадника на сером ослике. У него почерневшее от загара, изрезанное глубокими морщинами лицо. Так ведь это старик-пастух, что заезжал в лагерь прошлый раз. В руках у него большая дыня. Старик достает из ножен сверкнувший на солнце нож и ловким ударом рассекает дыню надвое. Алик видит, как струйки сока стекают вниз, оставляя в песке глубокие черные воронки. Но почему всадник поворачивает ослика и медленно едет прочь? Алик хочет догнать его. Отяжелевшие ноги не слушаются, и он ползет по песку, не в силах издать ни звука. А всадник удаляется все быстрее, и уже не ослик под ним, а странный трехгорбый верблюд. Нет, это не верблюд, а гигантский глиняный кувшин, из которого со свистом в разные стороны бьют струйки воды. Трах!! Кувшин с грохотом разлетается на мелкие осколки. Один из них впивается в руку. Острая боль пронзает тело. Меликьян вскрикнул и очнулся. Тент, вдруг вздернутый порывом ветра, вздулся пузырем. Он пошевелил рукой и вздрогнул от боли. Ах черт! Это ветер занес к нему в жилище кустик верблюжьей колючки, и длинные острые иглы ее впились в руку. Порывы ветра становились все чаще и чаще, и наконец он задул с неистовой силой, превратившись в горячий, обжигающий поток. Ветер рвал полотнище, звенел в стропах. Казалось, что еще мгновение - и кустики, к которым привязаны растяжки, не выдержат. Но пустыня позаботилась о своих чадах. Их длинные разветвленные корни глубоко, метров на двадцать, ушли в песок в поисках воды и цепко держались, не уступая ветру. Ветер гнал тучи колючей пыли. Песок набивался в глаза, в уши, в рот, хрустел на зубах. Песчинки проникали сквозь плотную ткань комбинезона, и кожа зудела. Раскаленный воздух сушил тело, безжалостно отнимая у него последние запасы влаги. С каждой минутой становилось все труднее дышать.

Ветер - важнейший фактор, влияющий на тепловое состояние организма в условиях, когда температура воздуха выше температуры кожи. Чем значительнее скорость ветра, тем больше тепла получает человек из внешней среды.

""Афганец". Вот только его не хватало", - подумал Меликьян. Он повернулся спиной к ветру, приподнялся, сгреб подстилку из парашютной ткани и, встряхнув, торопливо завернулся в нее, стараясь поплотнее защитить лицо. Затем он поставил стоймя металлическую коробку от аварийной укладки и улегся за нею, как за щитом. Так обычно поступают опытные путники, застигнутые в пустыне пыльной бурей. Сколько он пролежал так, задыхаясь от жары и пыли? Ему казалось, что целую вечность.

- Алло, старик, ты жив? - раздался над самым его ухом голос Ракитина.

"Ну, слава богу, наконец-то настал час очередного медицинского осмотра и хоть на время кончится это мучительное одиночество". Меликьян проворно освободился от своего импровизированного бурнуса и сел, отплевываясь от хрустящих на зубах песчинок.

- Привет! - радостно сказал он. - Как видишь, еще дышу. А ребята наши? Держатся?

- Вчера к вечеру трое вышли из эксперимента. Температура поднялась до тридцати девяти градусов. А сегодня утром пришлось вывести Колю Ветрова. Обезвоживание - девять процентов. Финиш. Да и оставшиеся все держатся на одном энтузиазме. Воды у них в обрез. А у тебя как дела?

- Воды у меня граммов пятьсот есть. Так что, думаю, до вечера дотяну. А уж ночью не так пить хочется.

- Молодец! - похвалил Ракитин. Он-то хорошо понимал, чего стоит это меликьяновское "дотяну".

Ракитин тщательно обследовал испытателя. Посчитал пульс (он сильно частил), измерил артериальное давление (оно поднялось миллиметров на двадцать), а затем, достав из сумки белую коробочку электротермометра, протянул Меликьяну провод с квадратиком термодатчика на конце. Тот засунул датчик под язык, и, лишь только Ракитин нажал кнопку, стрелка, дрогнув, медленно поползла по шкале. Она добралась до отметки 37,9 и остановилась, чуть подрагивая.