Небо и корни мира - Тулянская Юлия - Страница 96

Среди освобожденных были костлявые подростки в лохмотьях, даже дети. Они садились прямо на землю и смотрели на небо, некоторые все еще плакали от страха. В толпе мелькали и девочки, и девушки, которые при жизни, похоже, отличались красотой, и женщины средних лет. Волосы их свисали седыми прядями, и было непонятно: старухи это или, может быть, молодые, поседевшие от ужасов Тюрьмы? Возраст узниц и узников Подземья было невозможно определить по их виду.

Здоровенный заключенный с цепью и крюком, перепачканным в черной крови демонов, неутомимо искал кого-то в толпе. Вдруг он увидел женщину, а она – его, они кинулись друг другу навстречу и замерли, обнявшись. Слезы на их щеках перемешивались с кровью.

Все лица людей Подземья были похожи друг на друга – страдание наложило на всех свою печать, и от этого они казались новым народом – сумрачным, темнолицым. Они бродили среди устилавших тюремный двор тел, переворачивали убитых, иногда падали около них на колени и беззвучно плакали: жены узнавали мужей, с которыми много веков были разлучены на разных ярусах, а матери – сыновей. Все лежали мертвые: и пришедшие с Яромиром и заключенные Тюрьмы мира. К ним больше не возвращалась жизнь.

Девонна сказала:

– Теперь их судьба неизвестна живым. Никто из нас не может знать, куда они ушли и увидим ли мы их когда-нибудь снова. Раньше Тюрьма мира была западней на их пути и удерживала их в Подземье. Будем надеяться, что теперь они стали свободны, и никакая новая преграда не остановит их.

Кочевники повторяли: верно, они и правда ушли на путь предков. Раз теперь их ничто не держит, они покинули здешний предел.

Среди освобожденных дружинники стали узнавать знакомые лица. Кресислав столкнулся лицом к лицу с бородатым, седоволосым человеком и вдруг глухо вскрикнул:

– Отец?!

Тот нахмурил густые клочковатые брови:

– Крес!.. И ты тут!

– Да нет, я живой, отец! – замотал головой Кресислав. – Это мы вас освободили. Я с князем Яромиром пришел. Да что там, отец, я и сам – даргородский князь!

Отец и сын долго, молча разглядывали друг друга. Крес снова заговорил первый:

– Батя, а ты сюда за что?

– За то, что плохо жил, был нехорош….

– Брешет Вседержитель, ты был для нас хорош! – Кресислав крепко прижал голову отца к своей груди. – Теперь поедем домой, отец. Вот мать-то обрадуется, когда я тебя привезу!

Лени нашла Далибора. Несколько мертвых демонов лежали вповалку на грязной, мокрой земле с проломанными головами. Лени с трудом сбросила одного из них с тела Далибора. Крюк пробил ему грудь, лоб был рассечен, лицо изуродовано ударом когтистой лапы, но из ран текла красная теплая кровь. Он застонал, когда Лени, опустившись на колени в грязь, приподняла его голову.

– Лени, вот и ты… Я умираю. Я рад: я вправду живой, – прошептал Далибор, напрягая помутившийся взгляд, чтобы ее видеть.

Лени закричала, подзывая на помощь дружинников, и они отнесли раненого в обоз. Лени и Ликсена вдвоем взялись обрабатывать и перевязывать его раны.

Поперек трех разрубленных демонов, сокрушенных боевым топором, лежала бездыханная Тьелвис, вождь великанов. Дригген, шаманка Фьорвит и два хельдских вождя почтительно подняли старую воительницу и положили на расстеленный плащ. Дригген, низко опустив голову, стояла над телом своей бабки; широкие плечи юной стьямма вздрагивали. Воины и воительницы – великаны, хельды в рогатых шлемах столпились рядом. Шаманка положила руку на плечо Дригген.

– Тьелвис была великой воительницей. О ней будут петь наши певцы. Мы сложим большой погребальный костер, чтобы ее душа отправилась в свободный путь и нашла в других краях место, подобающее ее доблести!.. Ты будешь вождем, Дригген, – продолжала Фьорвит. – И в великой небесной битве да помогут тебе девы грома и Великий Гриборкен. Тьелвис же много славы принесла нашему народу, и никогда мы не забудем, что она вела наших воинов на битву Защитника! – закончила старая шаманка.

Девонна заметила, как смотрят на нее люди, поднявшиеся из глубин подземной тюрьмы последними. Эти заключенные были немного выше прочих, одежда на них совсем истлела, лица казались темнее, чем у других, и больше было увечий, но головы они держали поднятыми высоко.

– Вы!.. – вестница задохнулась от волнения. Она медленно, как во сне, пошла навстречу этим заключенным. – Я все время думала о том, как снова увижу вас… – она протянула к ним руки.

– Девонна! Не может быть, Девонна! – с изумлением повторяли они.

– Как будто вчера… ты все та же, – один из них решился коснуться ее руки, и Девонна крепко сжала его ладонь.

– Не та, – на глазах у Девонны стояли слезы. – Я другая. Я – как вы.

Она обвела взглядом своих давних братьев и друзей, называя их имена. Это были падшие небожители.

– Простите нас, – сказала Девонна, не скрывая слез. – Простите. Все могло быть иначе. Столько столетий… тысяч лет… вы здесь, а мы там…

Она вспыхнула мягким белым сиянием. Один из освобожденных небожителей попятился, увидев давно забытый свет. Но вдруг с удивлением ощутил, что светится и сам, несмотря на истлевшие лохмотья и изуродованное лицо.

– Не может быть, Девонна! – Он оглянулся на друзей.

– Подземья больше нет! Вы свободны, вы живы! У вас больше ничего не могут отнять! – горячо сказала она.

Князь Тьмы исчез. Небожители искали его, чтобы спросить, как он, бывший их князь, в древности возглавивший их исход от Престола, умудрился стать владыкой Подземья, а их всех держать в кандалах? Но Князь Тьмы, видно, догадывался, что будет спрошен прежними соратниками сурово, поэтому его нигде не было.

Вышедших из тюрьмы узников оказалось столько, словно это собрались вместе все жители какой-нибудь большой страны. Но тысячекратно больше погибло, заплатив неслыханную цену за избавление Обитаемого мира от подземной тюрьмы.

До сих пор смерть была заточением в подземной тюрьме или ожиданием Царства Вседержителя в благословенном краю у Престола. Для заключенных Подземья она сделалась проклятьем, которое лишало их возможности насытиться, согреться или уснуть, а тела наделяла способностью восстанавливаться после чудовищных пыток. Теперь для погибших смерть впервые обернулась чем-то загадочным, путем за дальний предел, а освобожденные узники опять стали живыми. Им снова нужны были хлеб и кров.

Бывшие заговорщики решили раздать похлебку из тюремных кухонь. Они созвали помощников и забрали запасы муки. Здешняя мука больше не была неиссякаемой и неподверженной порче. Но доля, рассчитанная на один день для всех заключенных, распределялась теперь только между немногими оставшимися в живых, поэтому ее должно было хватить на некоторое время. Из главарей заговора на ногах остались двое: один – человек, другой – небожитель. Человек говорил с Яромиром от имени обоих.

– Хорошо бы детей отправить обратно в мир, – говорил он. – А с ними – женщин: они-то знают, как за ними присмотреть. Если народы Обитаемого их примут – спасибо. А побоятся – ничего, лишь бы дали хлеба. Понемногу они убедятся, что мы тоже живые. С тобой, князь Яромир, пойдет войско из наших. Оружие скуем в кузницах: есть и руда, и цепи можно переплавить. Среди нас найдутся искусные мастера на всякое дело. Подожди несколько дней – будет у нас оружие. Теперь в этих краях есть небо, ветер и солнце. Здесь могут быть пашни и пастбища. Мы долго страдали в этом краю, а сейчас сделаем его пригодным для жизни. Мы посадим здесь сад. Подземье должно стать нам домом…

Небожитель тронул человека за плечо и шепотом напомнил ему о чем-то.

– Князь Яромир, – сделав утвердительный знак, продолжал человек. – Мы хотим дать этой земле свое имя. Пусть никогда не зовется больше Подземьем и Тюрьмой мира, пусть сама память сотрется о них!

– Как вы хотите назвать вашу землю? – спросил Яромир.

– Мы уже назвали ее, – сказал человек. – Участники заговора называли ее между собой Санрейя, на языке небожителей это значит «земля борьбы».