Небо и корни мира - Тулянская Юлия - Страница 73

Так толком и не поняв, что за сцена разыгралась с его участием, Яромир наклонился к юноше, которого продали ему как раба.

– Ну? – вдруг с каким-то заискивающим выражением, которого и сам от себя не ждал, произнес он. – Отчего у тебя рубашка в крови? Пойдем-ка в дом: я погляжу, что с тобой.

Он поднял молодого хузари с колен, но тот бессильно прислонился к его груди.

– Ах ты… – выдохнул Яромир, тронутый до глубины сердца.

Джахир, как большинство хузари, совсем не умел читать. Про Вседержителя и пророков он знал только то, что говорили старшие.

Зато он много знал о лошадях, о змеях в пустыне, о гибких саблях хорошей стали, о том, как бросать аркан, как нужно почитать и слушаться старших. Ему не нужна была книжная грамотность. Все в законе племени было ясно: смерть лжецу, смерть трусу, вору, неверной жене, ослушнику воли вождя или старшего родича. Прочее было можно.

Хузари грабили караваны, перерезая глотки купцам, или охраняли их от других племен пустыни, если купцы нанимали их для этого. Пленников держали в ямах, пока они не издохнут или за них не пришлют выкуп.

Джахир недавно стал воином. Мужчины его семьи во главе с дедом провели над ним обряд посвящения. Ему велели сказать наизусть молитву, и он без запинки сказал. Затем воины долго проверяли, как он ездит верхом и владеет саблей. Джахир на скаку одним ударом срубил голову козленку. Испытание закончилось, а ему еще хотелось рубить и скакать.

Но главную проверку мальчик должен был пройти через неделю. Старшие взяли его с собой охранять богатый караван, хозяева которого дорого заплатили хузари за безопасный путь.

Ночью Джахир от волнения не мог заснуть, слушая привычную с детства перекличку шакалов в пустыне. А утром забряцало оружие, взрослые с красивыми лицами бесстрашных воинов приняли из рук рабов коней, и Джахир выехал вместе с ними, замирая от восхищения при мысли о том, какой у него тонконогий и норовистый конь, какая острая сабля.

Ему хотелось, чтобы на караван напали разбойники и он бы испытал в бою то удивительное упоение, о котором ему рассказывал старший двоюродный брат, тоже молодой, но уже опытный воин. И вдруг из-за барханов взаправду показались такие же смуглые всадники, как его отец, дядя и братья, на таких же тонконогих конях и с такими же острыми саблями. Завязался бой. А потом Джахир увидел, как от удара одного из врагов рухнул с коня с залитым кровью лицом его дядя, а двоюродный брат Джахира, который еще недавно рассказывал об упоении боем, ринулся наперерез разбойнику. Но разбойник еще одним ударом рассек грудь и ему. Тут Джахир сам оказался лицом к лицу с порубившим его родичей чужим воином. Тогда мальчик совершил то, что было хуже смерти. Он испугался и повернул коня. Сабля свистнула мимо. Джахир ударил коня ногами и во весь опор помчался в сторону от караванной дороги, сам не зная, куда. А на дороге дрались с разбойниками отец, три родных старших брата, и еще один двоюродный, и сын их старого свояка, и его младшие братья…

Джахир не знал, вернулся ли кто-нибудь из них домой. Сам Джахир домой уже не поехал. То, что он сделал, означало позорную смерть по приговору старших. Он бросил своих в бою! Воин должен презирать собственную жизнь точно так же, как презирает чужую, а он испугался умереть вместе с родичами… «Неужели их всех убили?» – гадал Джахир.

Убили отца, родных братьев, двоюродных братьев, сына свояка – всех, кто поехал сопровождать караван?.. Всех, кого он любил, на кого хотел быть похожим… У Джахира сжималось сердце, но он ни минуты не сомневался, что, если отец или братья остались живы, они непременно убьют его самого.

Джахир погнал коня в сторону Хивары. Город казался ему, сыну пустыни, непонятным и чуждым, как далекая страна. Джахир привык презирать горожан. Но ему некуда было деваться.

Мальчик продал коня. Теперь у него были деньги. Поиски укрытия и жилья завели его в порт. Джахиру казалось – хорошо, что там много чужеземцев, меньше будут обращать на него внимание. Обычные жители Хивары удивлялись бы, видя кочевника, живущего в городе.

В это время в гостинице поселился могучий бородатый северянин с собакой.

Быт галер сделал из Яромира одну из тех отталкивающих фигур, которые можно встретить только в гаванях. Три года подряд бороду и отрастающие волосы он подрезал ножом, не глядя, и носил вокруг головы повязку, чтобы неровно отрезанные пряди не падали на глаза. Он был оборван, неприветлив и хмур… Столкнувшись с соседом впервые, Джахир даже тронул у пояса нож. Что заставило его потом броситься за помощью к этому человеку?

Быть может, в ту отчаянную минуту Джахир точно так же обхватил бы руками дерево или столб, и к безобразному чужеземцу с собакой его подтолкнуло лишь то, что это был все-таки живой человек.

…Беспокойный сон только отнял у Джахира силы. Когда он пришел в себя, было начало светлого и жаркого вечера. Под чьими-то тяжелыми шагами скрипели ступеньки лестницы. Мальчик приподнялся на локте и замер. Он вспомнил: нынче утром чужак выкупил его у родичей. «Зачем?!» – подумал Джахир. На что этому бродяге раб, раз у него все равно нет ни жилья, ни лошадей, ни овец, ни коз, ни другого какого имущества, для которого нужен работник? Но он заплатил тридцать драхимов. Значит, знает, зачем…

Джахир уже слышал, что у чужеземца простое и здешнее имя – Омир. Правда, к своему имени тот всегда добавлял еще какое-то короткое слово, которого мальчик не запомнил. Наверное, так было принято обращаться к старшему на его родине, это слово означало, может быть, «господин» или «почтенный».

Яромир вошел и увидел, что Джахир не спит, приветливо усмехнулся. Джахир помнил и эту усмешку. Недавно, промывая ему длинный порез, Оставленный вскользь ножом одного из родичей, Омир точно так же доброжелательно скалил зубы:

– Не шевелись – тогда не будет больно. Это оттого столько крови, что полоснули по боку, а так ничего… Да не бойся, не дрожи так: я не ем детей.

Но он тогда ошибся: хотя Джахира и била дрожь, ему не было страшно – ему было все равно. Он покорно подчинялся рукам Яромира, пока тот перевязывал ему грудь, но даже не чувствовал боли и не помнил, когда его охватил глухой, смутный сон: тогда же или уже после перевязки.

Теперь, разбуженный грузными шагами Омира по лестнице, Джахир тихо произнес:

– Омир-саби…

Он так и не вспомнил коротенького почтительного слова, которое прибавлял к своему имени чужеземец, и назвал его на свой лад. Омир переспросил:

– Это я?

Джахир кивнул.

– Ну, пусть так… – пробормотал Яромир.

Его лицо – не такое, как у людей востока, борода другого цвета, чем у здешних мужчин – не нравились Джахиру. Темно-русые пряди окружали широкий лоб Омира, выпуклые мышцы под оборванной рубашкой свидетельствовали о большой силе. Омир напоминал мальчику-хузари львов, которых держали монахи в восточных храмах. Считалось, что даже львы поклоняются Вседержителю. Но львам вырывали клыки, и те, с грязными гривами и впалыми боками, устало ходили вместе с надсмотрщиками собирать милостыню для храма. Омир показался Джахиру таким же несчастным храмовым львом: с виду он был и грозен, и жалок, и изумление перед его могучей фигурой не могло затмить в высокомерной душе юного хузари презрения к нищему чужеземцу. Но еще больше в душе Джахира было презрения к самому себе. Вот чего он стоит! Кто не сумел умереть в бою, не сумел даже принять наказание за свою трусость от руки родича, тот годен быть только рабом нищего.

Яромир перешел жить в комнатушку Джахира. Мальчик заплатил хозяину за жилье вперед.

– Кто были эти ребята, которые на тебя напали, Джахир?

Тот тихо сказал:

– Мой дед, дядя Хусардин и его два зятя.

Джахир подумал, что отец и старшие братья, наверное, погибли, раз за ним пришли дед и дядя, а не они. Тогда у юноши-хузари с ненавистью вырвалось:

– Зачем небеса послали мне тебя?! Лучше бы я умер!