Великое Лихо - 2 - Волков Сергей Юрьевич - Страница 75

- Руки, руки ей отсекай! - крикнул подоспевший Шык, а сам, подняв железный меч, взятый у Руны, пригнулся, и закружил вкруг нечисти, примерясь, куда бы половчее воткнуть ненавистное синюхе железо.

Луня, услыхав волхва, начал рубить щупальца по одному, и хотя и выращивала синюха взамен отрубленных рук новые, но не так проворно, как Луня рубил их, и вскоре Зугуру удалось свои руки освободить, а потом и меч достать.

Вся трава вокруг уже была усеяна отрубленными щупальцами синюхи, и беловатая, мутная кровь нечисти запятнала плащи Луни и Зугура. Но тварь и не собиралась отступать, с тупым упорством пытаясь вновь овладеть ускользающей добычей. Взамен каждой отрубленной Луней или Зугуром руки теперь выпускала синюха по две новых, и вскоре опять спеленала вагасу его руки и поползли жадные синие пальцы по человечей груди, опять подбираясь к горлу.

- Не могу я, дяденька! - крикнул Луня Шыку: - Не поддается окаянная! Железом её попробуй, может, испужается вражина!

Шык, вдруг пригнувшись ниже низкого, плашмя держа железный меч, подскочил прямо к синюхи, и не обращая внимания на вцепившиеся и в его плащ щупальца, резко ткнул мечом в самую гущу, в самое сплетение синеватых пальчатых рук.

Синюха дернулась, враз втянула в себя все свои щупальца, отпустила полузадушенного Зугура, и вдруг потекла, переливаясь синим, огибая ветки, кочки и корни елей, прочь

- Уйдет! - зашипел Шык и бросился следом за ускользающим врагом. Луня глянулу на Зугура - жив? Вагас приподнялся на локте, отбросил от себя подергивающее отрубленное щупальце, потрогал рукой смятый кадык. Луня, сообразив, что побратиму ничего боле не угрожает, поспешил за волхвом, занося меч.

Синюху они дорубили у самого логовища нечисти, у круглой норы под корнями неохватной ели. Тварь пыталась отбиваться, в последнем отчаянном усилии потянулась к волхву, собрав все свои щупальца в одно, толстое и могучее, но против силы железного меча нечисть устоять не смогла, а Луня довершил дело, рассеча синюху на куски.

После, когда путники, чуть передохнув и перекусив, спешно ушли от плохого места подальше, Шык обронил:

- Это начало только! Синюха из нечисти чернолесной не самая страшная, и плащи берские супротив этих тварей без пользы оказались, чуют они нас, чуют, что не беры мы. Эх, Веда б сюда...

* * *

Долго ли, коротко, но шло время, и путники шли, все дальше и дальше уходя в дебри Черного леса. Судьбина хранила пока людей, и нечисть боле не появлялась, да и беров не встречали отрядники, но каждый чувствовал, понимал, даже во сне знал - беда их ждет, беда и не одна.

Сперва пропала тропка, по которой надеялись они до Черного утеса добраться. Просто исчезла, растворилась меж светящийся серым травы, и дальше повел Шык отряд без дороги, лишь по звездам, что видать было по ночам, сверяя путь.

Потом кончилось подтухшее уже мясо, и люди потуже затянули пояса, готовясь к голодовке, которая могла продлиться вечно. По-прежнему безжизненным и тихим стоял вокруг Черный лес, все также мрачно и тускло светились серым стволы елей, кусты и травы. Одно хорошо - на третий день пути вошли путники в низину, и хотя под ногами стало хлюпать, и сырость проникала в обувку, в изобилии обнаружились окрест ключи, ручейки, лужицы с чистой, пригодной для питья людского водой.

Можно было б мурцы сварить, и у Шыка, и у Луни, и у Зугура на дне мешков не мало катышков мурцовых имелось, ещё в Сырых оврагах у родов запасли, да кипяток нужен был, а без костра кипятить воду даже волхв не мог. Костер же разводить путники опасались - мало ли что, все ж чернота всегда свет не любила...

Опасались-опасались, да пришлось решиться - к концу первой семидицы пути животы у людей так свело, хоть кричи. Сделали по-хитрому - щит берский выпуклой стороной вниз на земле утвердили, залили его водой, положили поверх пару сучьев, на них вкрест - ещё пару, а сверху из щепочек да веточек развели малый костерок, укрыв его со всех сторон полами берских плащей.

На древко под уклоном воткнутого в землю копья повесили котелок с водой, и вскоре, когда забулькало и запарило, Руна бросила в варево десяток катышков мурцовых, добавила сухой зелени, корешков, что с собой носила, и грибов сушеных, что в её мешке отыскались. Вскоре мурца готова была, и пускай в нос остро медвежатиной шибало, с великой охотой поели путники, и взваром травяным, тут же сготовленным, запили.

После вырыл Луня ямку, осторожно сняв кусок черного дрена, подивился ещё про себя - земля под дерниной обычная, ни чуть не черная, супесь серая, какая обычно в еловых лесах бывает, покидал в ямку головешки, водой из щита залил, присыпал землицей и дерном заложил.

Дальше пошли путники, а за спиной у них вроде и не тронутый лес остался - ни следа, ни кострища, ни пепла, ни углей. Если случайно пройдут по этим местам беры, не приметят они ничего.

* * *

С тех пор так и завелось - раз в день, под вечер, устраивали костерок и мурцой подкреплялись. До сыта наесться хлёбовом нельзя было, но силы в телах людских мурца сохраняла, хотя и исхудали путники сверх меры всякой, и не так уже резво и проворно ступали теперь они, а Шык все тяжелее и тяжелее стал вставать после отдыха, и Луня сильно тревожился за волхва - вдруг не дотянет, вдруг не сдюжит старик?

Как-то раз, когда вторая семидица их похода по Черному лесу на исходе была, Луня, шагавший теперь первым, увидал меж серо-черных стволов в серой же дымке просвет. "Померещилось может, с голодухи-то?", - удивился он, вглядываясь в слабосветящиеся мрачные очертания елей впереди.

Но нет - вот опять мелькнула светлая полоса, потом и меж других деревьев светлее стало. Путники остановились переговорить - мало ли что там, впереди? Долго обсуждать не стали, Шык наказал Луне в догляд идти, остальным ждать, а сам, глаза прикрыв, мыслезрением попытался углядеть, что за прогалы в зарослях еловых, до этого сплошных, объявились?

Луня, крадучась, к свету двинулся, и вскоре, из-за куста выглянув, увидал озеро небольшое, круглое, точно корчага. У берегов его, к самой воде подступая, черной стеной высились ели, но из воды торчали обычные зеленые камыши, тростник шелестел, а на самой воде кувшинки цвели, и с десяток уток, нырков пестреньких, парами кружили, оставляя в ряске быстро затягивающийся след.