Амулет (Потревоженное проклятие) - Волков Сергей Юрьевич - Страница 36

— Чего ты? — удивился я, недовольно очнувшись от блаженной истомы.

— С-серега, где твой ликер? — чуть стуча зубами, спросил искатель, и в темноте я увидел, как сверкнули белки его бегающих глаз.

— На, вот он, в сумке. — я протянул Борису квадратную литровую бутыль. Он жадно схватил ее, свернул крышку, и припал губами к горлышку, несколько раз ощутимо булькнув.

— Чего-то мне не по себе в этой темнотище! — сказал Борис, протягивая мне бутылку: — Хлебни, приятная штука!

— Чавой-то вы? — послышался голос Андреича. Старик шумно вдохнул, удоволетворенно крякнул, и сказал, ни к кому не обращаясь: — Наливку пьють! Хорошое дело, кости греет! У молодых-то, известное дело, кость мягкая, сама по себе теплая! А у стариков кость каленая, ломкая, значить, ее бы погреть и не грех, хуч вроде и вредно…

Дед бормотал сам с собой еще что-то, пару раз понужал лошадь пускаться в галоп, но животина была, видать, тоже старой и умной — она прекрасно симулировала резвую скачку, и тут же успокаивалась.

Я толкнул Бориса локтем, указал рукой на деда, мол, угости старика! Борис кивнул, отвинтил крышечку и протянул бутылку:

— Андреич! Прими для сугреву!

Возница, видимый только по очертаниям, обернулся, и пробасил:

— Благодарствую, мужики! Эх-ма, что ж вы ее из горла-то! Сказали бы, я б вам стакашку выдал!

Сам он, однако, пользоваться «стакашкой» не стал, а присосался к бутылке и сделал гулкий богатырский глоток, потом вернул бутылку, почмокал губами и пробормотал что-то вроде:

— Ну, спасибочки! Ишь ты! Сладенькая! Варенье со спиртом! Немецка вешш!

— Почему немецкая? — спросил я, припоминая, что купленный мною ликер был вроде как английским, лимонным.

— Дык ить я пивал уже такой! — благодушно громыхнул дед: — Когда война-то в Ерманию пришла, стояли мы в городишке… Кенинг-Вустер-Хаузен, во! Ну, известное дело, пошарили маленько по местным — со жратвой-то у них туго было, а у нас мериканской тушенки — завались. Мы и меняли вино на тушенку. Вот одна старая фрау и вынесла нам штоф такой, хрунстальный, красивый, а в ем вот ента вот наливка! За пять банок сменялись, ребята попробывали — слабое, говорят! А мне пондравилась! С тех самых пор и не пил! — закончил старик свой рассказ, явно намекая на то, что неплохо было бы повторить!

Борис сунул Андреичу бутылку, потом и сам приложился, передал мне:

— Да выпей, Серега!

Позавчерашняя пьянка, а особенно ее жуткие вчерашние последствия не шли у меня из головы, но я в конце концов не выдержал и тоже сделал из бутылки приличный глоток чуть приторного, кисло-сладкого ликера.

Лес по бокам дороги начал редеть, а тут заходящая уже луна словно нашла в тучах подобающую для своей величины прореху, высветилась, мягким, не живым светом облив чахлые, облетевшие березы, далекие поля, согнутые ивы вдоль текущей слева реки, темный лес позади нас, жирную грязь под колесами, мокрую спину лошади, кепку Андреича, и нас с Борисом, полулежащих на задке телеги.

Борис, на которого подействовало спиртное, а более всего — появление луны, успокоился и даже развеселился, я же наоборот, погрустнел — Луна всегда тревожила меня, а зрелище тонущих в сизой, жутковатой дымке полей, далекого леса впереди, загадочно поблескивающей речки неожиданно усилили тревогу.

«Куда едем? Зачем?», — думал я, поглядывая в чуть шевелящийся, временами расслаивающийся туман, который медленно наползал на дорогу от реки.

— Андреич! — обратился к старику Борис: — Далеко еще?

— Да не-е! Считай, Поганкин овраг проедем — и до Корьево рукой подать! Километра три будет до моста, и еще… Ну, с гаком, короче! Вы, мужики, не серчайте, а тока за Поганкиным оврагом дорога влево, в Гришино заворачивает! Я вас высажу, а там вы ходом дочапаете!

— Ладно… — махнул рукой Борис, закурил, беззаботно развалившись на сене.

Минут через двадцать мы минули неглубокий овражек с пологими склонами, и у здоровенной, в три обхвата, сосны телега остановилась. Андреич пожал нам руки, не отказался от прощального богатырского глотка ликера, и указав нам дорогу, начал разворачивать свой тарантас, покрикивая на лошадь. Спустя минуту мы остались на дороге одни…

— Как он там обьяснял? От сосны прямо до реки, а потом вдоль ее до моста, а на той стороне налево? — Борис дождался от меня утвердительного кивка, отхлебнул из бутылки и двинулся вперед, переодически спотыкаясь и поминая Профессора, которому за каким-то бесом понадобилось покупать себе дом у черта на куличиках, в заброшенной, умирающей деревне…

Мы шли довольно долго. Я замерз, все же октябрь — не май месяц, ночами подмораживало. Борис, посвитывая, шел себе и шел впереди, и судя по походке, бутыль в его руках была пустой на две трети.

Впереди появился мост, гениальное сооружение местных умельцев — два огромных сосновых бревна были переброшены с одного обрывистого берега на другой, а между ними набиты доски, перила же отсутствовали, как понятие. Тут, на наше «счастье», скрылась в тучах луна, и мы перебрались через реку по жутковато качающимся бревнам чуть не ползком.

Свернув после моста в нужную, указанную дедом сторону, мы вскоре заметили впереди огонек, и спустя пять минут вышли к околице небольшой деревушки, вольно раскинувшейся на высоком речном берегу.

У дороги торчал ржавый указатель. Я бы не заметил его, если бы пошатывающийся Борис не разбил о железный столб бутылку с жалкими остатками ликера. Я посветил зажигалкой, и сквозь жирную ржавчину проступили буквы: «Корьево». Добрались…

— П-пошли искать дом! — слегка заплетающимся языком скомандовал Борис, выкинул в придорожный бурьян горлышко бутылки и двинулся вперед. Я шагал за ним, прикидывая, что мы вообще сможем разглядеть в такой темноте.

Все Корьево находилось на взлобке невысокого приречного холма, причем все без исключения дома были построены таким образом, что огороды и хозяйственные постройки, всякие сараи и амбары смотрели на реку, словно задержавшись перед тем, как сползти с южного склона холма вниз.

Угра делала тут широкую петлю, как бы огибая деревню со всех сторон, а там, где была шейка этого своеобразного полуотрова, стеной стоял абсолютно черный лес.

В деревне светились окнами пара домов, да горел тусклый фонарь на столбе возле колонки. Мы по грязи дошагали до чугунной трубы, торчащей из земли, Борис нажал на рычаг, где-то в глубине земли раздался нарастающий гул, и спустя несколько секунд с шипением и плеском из носика колонки ударила струя холодной, ломящей зубы, безумно вкусной воды.

Мы напились — сладкий ликер здорово разжигал жажду, сполоснули лица, и решили перекурить и обсудить наше положение.

— Дом Профессора мы в такой темноте все равно не найдем! — доказывал я просвежившемуся Борису: — Давай стукнемся в те дома, где свет горит, попросимся переночевать, а завтра с утра решим, что и как!

Борис пытался спорить, что-то доказывал, но его, как и меня, постепенно доканала усталость, и наконец, решив идти искать ночлег единогласно, мы отправились к ближайшим горящим окнам…