Амулет (Потревоженное проклятие) - Волков Сергей Юрьевич - Страница 24

Я покрутил головой:

— Ну надо же! Неужели Судаков!? Значит он действительно убийца, все сходится! И тайник этот, и Николенька, и тот парень, жених вашей Лены…

Пока мы разговаривали, дождь усилился. Очухавшиеся бомжи расползлись с поляны, костер затух, чадя белесым дымом. Паганель отпустил нашего пленника, тот секунду озирался, потом вдруг вскочил и дал стрекоча, скрывшись в бурьяне.

Мы двинулись назад, решив вернуться той же дорогой, какой и попали в этот «затерянный мир».

Я молча вытирал отсыревшим носовым платком кровь с лица. Паганель, шагающий впереди, о чем-то думал. Вдруг его прорвало:

— Ни когда бы не подумал, что я так дешево стою! Семьсот семдесят тысяч рублей! Два миллиона за троих! С ума сойти! А ведь он, сволочь, знал, что для этих несчастных два миллиона — запредельные деньги!

— Да бросьте вы их жалеть, Максим Кузьмич! — Борис выбросил окурок в кусты: — Убивать людей за деньги — какой же скотиной надо быть! Я не удивлюсь, если они сейчас соберутся и снова полезут — с ломами и топорами! Ох, чую, ухо надо держать востро!

Мы пробирались той же тропинкой, внимательно следя за окрестностями. В мокрых желтых зарослях что-то шуршало, шальная кошка шарахнулась через тропинку, Борис воровато поплевал через плечо, Паганель не оборачиваясь, нервно хохотнул. Все было спокойно — то ли по голове всем попало прилично, то ли еще почему, но нас никто не потревожил до того самого места, где мы обнаружили тайник.

Отсюда уже виднелись сквозь ветви деревьев мост, насыпь, шныряющие по ней с далеким гулом низкие хищные силуэты легковушек. Справа, внизу, угадывался серый длинный короб теплотрассы, курящийся струйками пара…

Борис обернулся ко мне:

— Серега, как думаешь, есть смысл возвращаться сюда? Ну, тайник вскрывать!

Я покачал головой:

— Черт его знает! Может, это вовсе не тайник! Может, это какие-нибудь подземные ходы, секретные, пишут же в газетах…

Паганель бросил через плечо:

— Это не подземный ход, это небольшая камера, типа погреба, метра полтора на два — я лозой определил!

— Ну так как? Возвращаться-то будем? — Борис нетерпеливо помахал рукой: — Для очистки совести надо бы вскрыть эту берлогу!

Я осторожно потрогал разбитые губы:

— Дома решим!

На этом разговор и кончился…

Тропинка раздваивалась: в кусты уходила довольно сухая дорожка, ведущая, судя по направлению, в нужную нам сторону, пересекая овраг наискось. Посовещавшись, мы выбрали этот путь и зашагали, озираясь, сквозь мокрые заросли.

Минут через пять кусты остались позади, мы вышли на открытую местность и остановились. Прямо перед нами, метрах в ста, вверху, на насыпи у края дороги, возле белой «Нивы» стоял человек в серой куртке и в бинокль разглядывал нас!

— Какая сволочь! Убью, сука! — Борис подобрал с земли увесистый сук и быстро побежал к насыпи, поскальзываясь и оступаясь. Человек опустил бинокль, спокойно обошел машину, сел за руль, «Нива» взрыкнула двигателем, тронулась с места и влилась в гудящий поток автомобилей, быстро удаляясь в сторону Ломоносовского проспекта.

Борис остановился, в сердцах выругался, швырнул подобранную корягу, и обернулся к нам:

— Вот ведь гад! Стоял, смотрел, угрохали нас или нет! Это же он, ну этот, Судаков… Он или нет, Максим Кузьмич?!

Паганель нахмурился, словно что-то вспоминая, потом нерешительно покачал головой:

— Не похож! Судаков повыше, и… ну, поизящние, что ли! Хотя я не ручаюсь — далековато, не разглядеть!

Я глянул на искателей:

— Слушайте! Получается, что он был тут, когда мы приехали, ковырялся в своем тайнике! И мы его спугнули! Он следил за нами, а когда понял, что мы заблудились, побежал к бомжам!..

Подошедший Борис хмуро договорил:

— И пока мы месились с ними, вернулся к тайнику и ку-ку, Гриня! Он опять нас обошел, с-сучара!

Паганель поморщился:

— Борис, не ругайтесь! Предлагаю вернуться к тайнику…

Наши худшие предположения оказались верными — Судаков не просто побывал тут после нас, он, видимо, действуя по принципу: «Не себе — так ни кому!», уничтожил тайник. В куче мокрых листьев валялась снятая с петель железная крышка с раскуроченным изнутри замком, стенки тайника обрушены, а в провале люка было видно, как мутная пенящаяся вода из какой-то подземной трубы заливает подземелье…

— Вот интересно, был здесь амулет или нет? — задумчиво сам у себя спросил Паганель, когда мы выбирались из оврага на дорогу.

…Вечерело, когда замерзшие, промокшие и злые, мы вернулись на квартиру Паганеля. У меня перед глазами все плыло — видимо, многострадальная моя головушка совсем измучилась — столько по ней за два дня попадало! Вся эта история, казавшаяся мне вначале довольно простой и ясной, обросла сперва чертовщиной, теперь — трупами, и становилось опасной для жизни. Я все больше и больше жалел, что впутался в нее. Катакомбы, бомжи, Судаков…

С другой стороны, предупреждали меня-дурака: «Не лезь!», Борис вот и предупреждал, так нет, надо же мне было проявить «мужество и героизм»! Теперь поздно, как говориться, «…пить боржоми, коли почки отвалились!».

Зои дома не было. Мы молча разделись, умылись, и Борис предложил «для сугреву» выпить по рюмочки, «…не пьянства ради, а дабы не простудиться!», как он выразился.

— Вчера не удалось, и чувствуя я, мой организм начинает тосковать! проговорил искатель, горбясь на табуретке: — А когда организм тоскует — не долго и и заболеть!

Предложение прошло на ура — всем было не по себе, нападение бомжей и свиданице с нашим главным противником даже Паганеля погрузили в мрачное настроение.

Мое лицо обмазали йодом, облепили пластырями, приговаривая, что до свадьбы заживет, а шрамы украшают мужчину. Затем Паганель заставил нас с Борисом снять мокрые носки, выдал взамен по паре шерстяных, «рыбацких», и отправил ждать его в гостинную.

Рассевшись по креслам, расслабившись, мы с Борисом пялились в телевизор, ожидая хозяина, чем-то гремевшего на кухне.

На полуметровом экране «Сони» мелькнула новостийная заставка, появилась бодренькая дикторша и сообщила об очередной перестановки во властных структурах. Того сняли, этого назначили… Борис стукнул кулаком по колену:

— Как пауки в банке! Давят друг друга, давят, а откуда-то новые лезут! Тьфу! А до порядка в стране никому дела нет! В десяти минутах езды от Университета банда бомжей нападает на троих ученых средь бела дня, а эти… — он энергично мотнул головой куда-то вверх, — …только и думают, как бы кого подсидеть!

Мы помолчали, но я про себя польщенно отметил, что Борис сказал: «… троих ученых…».

Вошел Паганель с рюмками и нарезанным лимоном на блюдечке. Мы быстренько расставили все на журнальном столике, из бара появилась бутылка пятизвездочного коньяка, и началось «лечение»…

Первые сто граммов обожгли мои разбитые губы, ухнули вниз, достигли желудка и бесшумно взорвались там, наполнив меня приятным теплым жжением. Виртуозно нарезанный, тончайший ломтик лимона лег на язык, заставил на миг зажмуриться, и уже спустя минуту ужасные события сегодняшнего дня стали бледнеть, отступать на второй план, и жизнь снова стала для меня прекрасной и удивительной. Видимо, искатели испытывали те же чувства: глаза Бориса заблестели, с лица исчезло угрюмое выражение, а Паганель раскурил трубку и блаженно улыбнулся, выпуская дым.

Он налил по второй, и процитировал:

— «Человек был нужен природе лишь как промежуточное звено для создания главного шедевра — рюмки коньяка с ломтиком лимона!» Откуда, кто знает?

Борис глубокомысленно завел глаза, я тоже покопался в памяти, но ничего похожего не вспомнил. Паганель торжествующе улыбнулся:

— Стругацкие, «Понедельник начинается в субботу»!

Борис усмехнулся:

— Не так уж они были и не правы! Ну что, друзья, как говорил космонавт Джанибеков после отделения первой ступени ракеты: «Между первой и второй перерывчик не большой!».

Мы дружно согласились с космонавтом и выпили второй раз. Тепло, концентрировавшееся в области желудка, потекло по жилам, язык, что называется, развязался, и шутливый застольный разговор плавно переехал на чисто мужское обсуждение сегодняшней драки.