Сталин - Волкогонов Дмитрий Антонович - Страница 95

Нет никаких сомнений, что Н.С. Аллилуева любила Сталина и старалась всячески помогать ему на многотрудном посту. Заботясь о муже, она старалась, как тогда было принято, не прекращать работать, училась в Промакадемии, занималась детьми. Ее родственники свидетельствовали, что в последние годы жизни Аллилуева переживала глубокий внутренний надлом. Возможно, Сталин по-своему ее тоже любил. Но одержимость делом, планами, работой, упоение властью совершенно не оставили в его сердце места ни жене, ни детям, ни родственникам. На месте чувств - железные струны. Он считал, что это естественно. Сталин мог неделями не замечать никого из родных. Не поинтересоваться самочувствием, здоровьем близких. Я уже говорил, что многих из своих внуков он никогда не видел и не стремился к этому. Например, дети Василия от его первой жены - Надежда и Александр, испытавшие немало горьких минут от высокого родства, никогда не были удостоены внимания человека, о котором писатели сочиняли легенды: "Сталин думает о нас". Обо всех "думать" всегда проще, чем о конкретных людях.

Когда был арестован Александр Семенович Сванидзе, брат его первой жены, с которым он был очень близок, у Сталина не возникла даже мысль: как человек, которого он знал всю жизнь, с детства, мог оказаться "врагом"? В самой структуре морали у "вождя" были целые бреши, провалы. Его поступки, поведение, отношение к окружающим и близким дают основание полагать, что Сталину были неведомы благодеяния, сострадание, великодушие, сочувствие, терпимость, человечность, раскаяние, искупление... Такова моральная сторона биографии этого человека, которая может быть понята и объяснена лишь на основе всего социального и психологического опыта Сталина.

В душе Сталина невозможно было найти, затронуть какие-то струны человеческих чувств. Трагедия старшего сына его волнует лишь постольку, поскольку он боится компрометации своего имени. Второй сын для него просто обуза. Кроме ругани, у него не нашлось средств, чтобы остановить сына от падения. Дочь после своих неудачных замужеств сразу стала для него совершенно далекой и чужой. К внукам он безразличен. Даже мать он не избаловал своим вниманием...

Повторюсь, эти страницы политической биографии генсека, характеризующие нравственные черты личности, возможно, не главные. Но весьма символично, что и сам Сталин пренебрежительно относился к морали и "морализаторству". Для него политика всегда была фаворитом в соотношении с нравственностью. А для исследователя личности столь сложного человека, каким был Сталин, именно здесь приоткрывается одна из "тайн" его характера. Пренебрежение общечеловеческими нравственными ценностями стало проявляться у него давно. Он презирал жалость, сострадание, милосердие. Для него были важны лишь волевые черты. Его душевная скупость, переросшая в исключительную черствость, а затем в безжалостность, стоила жизни жене и исковеркала судьбы его детей. Самое страшное, что и в политике Сталин не находил достойного места для моральных ценностей. Для него было верхом благородства, когда сослуживец доносил на своего коллегу, "врага народа". Когда Берия с согласия "вождя" арестовал жену его ближайшего помощника Поскребышева, Брониславу Соломоновну, то на все просьбы мужа спасти ее у Сталина, как рассказывает дочь Поскребышева, Галина Александровна, был один ответ: "Это от меня не зависит. Я ничего сделать не могу. В НКВД разберутся". Смехотворное обвинение в шпионаже было стандартным. Бедную женщину, мать двоих детей, продержав в тюрьме три года, расстреляли. А ведь отец этих детей по четырнадцать-шестнадцать часов в сутки продолжал быть около Сталина, подавать документы, готовить справки, вызывать людей, отдавать распоряжения "вождя"... "Даже Берия, по приказу которого осуществлен был арест, продолжал бывать в нашей семье, - рассказывала Галина Александровна. Как, впрочем, у нас бывали и многие другие известные люди: Шапошников, Рокоссовский, Кузнецов, Хрулев, Мерецков. Сталин был лично знаком с моей матерью и, конечно, понимал, что обвинение в шпионаже (брат матери ездил за медицинским оборудованием за границу - главный аргумент обвинения - и тоже, конечно, был расстрелян) не имеет под собой никаких оснований".

Когда я знакомился с подобными фактами, мне однажды пришла, на первый взгляд, дикая мысль: арестовывая близких, родственников, жен тех, кто его окружал, Сталин испытывал их лояльность, верноподданнические чувства. Калинин, Молотов, Каганович, Поскребышев, многие другие не подавали и виду, что в их семьях произошла катастрофа. Сталин наблюдал за их поведением и, видимо, испытывал удовлетворение от их безропотности. Чудовищные по своей безнравственности и жестокости деяния - это и есть строки в предельно аморальной биографии Сталина, черты его портрета. Ничего святого, благородного, порядочного не скрывалось за личиной Большого Лицемера, мастерски игравшего множество ролей в жизни, которая походила на фильмы ужасов. Ведь Поскребышев верил, когда Сталин говорил ему смиренно: "Это от меня не зависит. Я ничего сделать не могу. В НКВД разберутся". А что говорил Берия, ведь он продолжал бывать дома у Поскребышева? Говорил то же самое... Эти люди жили во Лжи, Цинизме, Жестокости. Самое печальное (а это опять же из области морали!), что ему, Сталину, фактически никто не возражал. А ведь шансы совести всегда существуют! Даже в условиях невероятно сложных...

Мы как-то привыкли считать, что гуманизм, мораль, общечеловеческие нормы нравственности - это, мол, все из области "мелкобуржуазного гуманизма", нравоучительства! А ведь мораль появилась раньше политического, правового, даже религиозного сознания. Когда у людей возникла первая потребность в осознанном общении - возникла нравственность. Без нее человек никогда не стал бы человеком. Как метко заметил однажды Бертольт Брехт: "Чтобы человек почувствовал себя человеком, его кто-то должен окликнуть..." И в этом смысле конкретная "личная жизнь" позволяет увидеть в человеке многие подлинные грани. У Сталина они выписаны жирным черным фломастером. Кто знает, может быть, именно здесь кроется один из глубинных истоков тех деформаций и преступлений, которые будут в 30-е годы освящены его именем? Может быть, я ошибаюсь. Время поправит. Оно - лучший редактор любых биографий. Тем более, повторюсь, я пытаюсь набросать лишь эскиз портрета.