Ленин (Глава 2) - Волкогонов Дмитрий Антонович - Страница 12

Поздно вечером 17 октября 1905 года Ленин узнает о Высочайшем Манифесте Николая Второго. Он увидел в этом выдающемся историческом документе только тактический маневр царя и буржуазии. Думаю, что и мы всегда относились к этому детищу статс-секретаря графа Витте подобным образом. Царь, по воспоминаниям очевидцев, многократно обсуждавший проект Манифеста с Витте, другими лицами ближайшего окружения, понимал: он становится на путь конституционной, парламентской монархии. Наконец, произнеся: "Страшное решение, но я принимаю его сознательно..." - он поставил свою подпись под документом, озаглавленным:

"Высочайший Манифест.

Божиею милостью,

Мы, Николай Вторый, император и самодержец Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая".

Документ действительно необычный. Судите сами. Я приведу лишь несколько фрагментов:

"1. Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов.

151

2. ...Привлечь теперь же к участию в Думе... те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, представив засим дальнейшее развитие начала общего избиратель-ного права вновь установленному законодательному порядку.

3. Установить, как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной Думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от Нас влас-тей..."86

Самодержавие сознательно отступало и давало большой исторический шанс демократи-ческому развитию. Если бы социал-демократы не окрестили с самого начала Манифест "обманом", а боролись за его реализацию, история страны могла быть другой. Возможно, что Россия по государственному строю чем-то походила бы на Великобританию, а имена Ленина, Троцкого, Сталина никто, кроме специалистов-историков, сегодня и не знал бы. Возможно, то был путь к историческим реформам в одной из величайших империй. Но этого не произошло, а в результате разрушения царской империи возникла другая, неизмеримо более тираническая.

Манифест был расценен как явное проявление слабости. Ленин засобирался наконец в Россию, чтобы лично участвовать в похоронах самодержавия. Он был уверен в этом. Названия статей Ленина не дают оснований усомниться: "Приближение развязки", "О новом конституционном манифесте Николая Последнего", "Умирающее самодержавие и новые органы народной власти"... На время были даже отодвинуты в сторону растущие разногласия с меньшевиками. А они, как и либералы вообще, все больше сомневались в правомерности насильственного изменения существующего строя в России. Иначе, полагал Мартов, неизбежен разрыв демократии и социализма. Даже достаточно консервативные, но думающие политики, как граф Витте, проницательно полагали, что корни волнений в России - "в нарушенном равновесии между идейными стремлениями русского мыслящего общества и внешними формами его жизни. Россия переросла форму существующего строя.

152

Она стремится к строю правовому на основе гражданской свободы". Витте предлагал царю "устранение репрессивных мер против действий, явно не угрожающих обществу и государству"87.

Уступки, на которые пошли правящие круги, не были оценены. Напряжение нарастало. Большевики как могли форсировали события, используя недовольство рабочих. Однако ставка Ленина на широкое насилие, террор все больше отдаляла меньшевиков от идеи нового объединения. В сентябре 1908 года Мартов, все больше узнавая Ленина, с отчаянием писал Аксельроду: "Признаюсь, я все больше считаю ошибкой самое номинальное участие в этой разбойничьей шайке"88. Мартов, Аксельрод не хотели мириться с сектантством, заговорщи-ческими методами, фанатичной привязанностью к якобинству.

Меньшевики больше хотели объединения, чем большевики. Но на условии сохранения демократических начал в партии. Ленин для себя давно уже решил невозможность реального объединения при наличии столь полярных взглядов у обеих фракций. В частности, Г.В.Плеханов заметил и понял это раньше других, назвав деятельность Ленина в этом направлении "дезорганизаторской". В своей статье "Всем сестрам но серьгам" старейший российский социал-демократ не без сарказма отмечал: "Организационная политика т. Ленина (а стало быть, и тт. ленинцев) как две капли воды похожа на дезорганизацию. Я советовал бы названному товарищу почаще перечитывать щедринский устав о свойственном градоправителю добросердечии. Восьмая статья этого устава весьма благоразумно напоминает, что "казнить, расточать или иным образом уничтожать обывателей надлежит с осторожностью, дабы не умалился от таковых расточений Российской империи авантаж". А вот т. Ленин слишком часто обнаруживает склонность "казнить, расточать или иным образом уничтожать" тех членов нашей партии, которые не одобряют его направления"89.

Ленин, по словам Плеханова, не может обходиться без того, чтобы постоянно не пытаться "извести" меньшевиков. "Мышам всегда надо грызть что-нибудь, - писал Плеханов, - потому что иначе у них слишком отрастают зубы. Ленину и его ближайшим единомышленникам всегда надо

153

кого-нибудь отлучать от церкви приблизительно по той же причине: иначе у них слишком отросли бы зубы... которые, очевидно, нельзя назвать зубами политической мудрости"90. По Ленину, считает Плеханов, объединение двух фракций представляется так: его фракция поглотит, а стало быть, и подчинит себе все остальные элементы российской социал-демократии.

Крупнейший российский теоретик-марксист понимает, что линия Ленина на "поглощение" и "подчинение" меньшевиков лишает российских революционеров демократических основ, а это может иметь тяжелые последствия. "Ленин, пишет Плеханов в своем "Письме к сознательным рабочим", - выдвигает на первый план не то, что есть общего у его фракции с другой фракцией, которая ведь тоже имеет корни в рабочем движении, - а то, что отделяет ее от нее... Он сектант: неисправимый сектант; сектант до конца ногтей. Он недорос до точки зрения классового движения. В этом смысле он останется недорослем до гроба..."91