Повесть о футболе - Старостин Андрей Петрович - Страница 19

Медведь свое дело сделал: рекреационный зал Гоголевской гимназии не мог вместить всех желающих. Особым успехом был отмечен номер с участием Ивана Тимофеевича Артемьева и Эмилии Викентьевны Леута. Известная эстрадная певица, родная сестра замечательного пресненского хавбека, впоследствии игрока сборной команды СССР, Станислава Леуты, спела дуэтом с Ваней старинный романс «Не искушай меня без нужды…»

Ваня, страдальчески напрягаясь, щуря монгольские глазки, вторил партнерше, но его было совсем не слышно. «…Немой тоски моей не мно-о-о-жь», – как мольбу несло в зал звучное контральто Леуты, и казалось, что это Ваня взывает к судьбе, заставившей его во имя любви к футболу быть поводырем медведя, а вот теперь еще и эстрадным артистом.

Денег собрали много. И, лиха беда начало, стали практиковать устройство в Гоголевке празднеств с раздачей призов. Энтузиазм спортсменов, комсомольцев, не покладая рук трудившихся с лопатами, граблями, молотками и прочим рабочим инструментом на стройке стадиона, получил финансовое подкрепление.

Однако средств от культурно-коммерческой деятельности на строительство не хватило. Ваня пошел на крайнюю жертву. Он продал собственную корову (вспомните, что это было голодное время!) и внес безвозмездно необходимые для окончания работ деньги.

Соседки, укоризненно покачивая головами, говорили: «Артемьев-то-старший совсем свихнулся, корову на мячик променял».

К сезону 1922 года стадион на Пресне был построен. Впрочем, стадион слишком громко сказано. Маленький павильон, то есть деревянный домик, перенесенный на своих плечах по бревнышку через площадь, где он бесполезно стоял до этого, окруженная деревянным забором площадка с возделанным футбольным полем, с деревянными лавочками в три ряда вдоль боковых линий – вот и весь стадион.

На этом стадионе и возник Московский клуб спорта – МКС, который в последующем переименовывался в СК «Красная Пресня», «Пищевики», «Дукат», «Мукомолы», «Промкооперация» и, наконец, в пожизненно укоренившееся название «Спартак».

Рождение нового клуба на Пресне в 1922 году стало и для меня знаменательной датой. Из дикого футбола я перешел в футбол организованный – в юношескую команду МКС.

На новом стадионе спортивная жизнь текла весело и людно. Болельщиков с «Трехгорки» хоть отбавляй. Спортивные секции множились. В те времена спортсмены, как правило, были универсалами. Подавляющее большинство футболистов играли в хоккей, баскетбол, занимались легкой атлетикой, бегали на коньках, ходили на лыжах.

Костя Квашнин являл собой такой пример разностороннего спортсмена. Он играл за сборную Москвы в футбол, в хоккей, был чемпионом России по классической борьбе, имел высший разряд в боксе, в штанге и в беге на коньках. Жадный до спорта был человек. Споры на спортивные темы любил закончить вызовом: чего, мол, там болтать, выходи, «хошь по борьбе, хошь по гирям, а хошь по боксу…»

Спорт тянул как магнитом. Мне думается, что никогда в последующем не было такого мощного роста массовости, как в то время. И что немаловажно, женский спорт, до революции пребывавший в зачаточном состоянии, пробил себе дорогу на стадионы. «Хватит с нас забот только о кухне, церкви и детях, – говорили молодые женщины, – мы тоже хотим бегать, играть, прыгать».

Правда, в МКС на первых порах рекордов из пресненских спортсменок никто не ставил. Но зато жены футболистов, в своем рвении не отстать от мужей, не меньше их проводили времени на новом стадионе. По-видимому, из нравственных соображений спортсменки выступали в широченных шароварах, ниже колена стянутых резинкой. Шаровары пузырились во время бега словно корабельные паруса. В теннис играли в белых юбках длиной до щиколоток. Сейчас бы их назвали «макси». Когда Вера Прокофьева, впоследствии заслуженный мастер спорта, прославленный капитан хоккейной команды, появилась на стадионе в коротких трусиках, то блюстители нравственности восприняли это как «пощечину общественному мнению».

Однако «дамы в пуфах», как презрительно обозвал дядя Митя Клавдию и жену Николая, Антонину, примерявших дома свой спортивный наряд, в нравственной поддержке не нуждались. Их спортивный темперамент, как и футболистов того времени, бил через край. Слезы неудач, смех до слез: эти проявления самого лучшего сплава – молодости и. увлеченности – :украшали жизнь.

Бывали и курьезы, но не отяжелявшие душу угрызениями совести, мрачными переживаниями за упущенную победу. Игра понималась как игра, не больше. И к ответу за поражение никто не привлекался.

Шура Иванова, одна из пресненских спортивных активисток, играла в баскетбол. Ее спортивное мастерство не было прямо пропорционально темпераменту. Рослая, довольно массивная, она не отличалась ловкостью и быстротой движений. Тактической зрелости она еще не достигла. Главным ее козырем был азарт, с которым она играла.

Раздосадованная и разобиженная до слез удалением с поля, она стояла за линией возле щита, стараясь не разрыдаться. Когда игра приблизилась к ней, Шура, не сдержав порыва, выбежала на поле, схватила мяч и на этот раз ловко забросила его в корзинку, торжествующе подняв руки кверху.

Зрители ответили взрывом искреннего смеха и дружными аплодисментами. Даже ее партнерши по команде залились неудержимым хохотом. Оказывается, Шура закинула мяч в корзину своей команды. Не до смеха было лишь судье. Очки были решающими, а принес их игрок, удаленный с поля.

Давно это было. Но как живо я вижу эту веселую сценку. Вижу Антонину, Машу Квашнину, Клавдию, Настю Леуту. Вон они на площадке, не в силах сдержать смеха, успокаивают свою партнершу по команде, расплакавшуюся от конфуза. Недалеко стоит Ваня и платком утирает слезящиеся от смеха глаза. В плотной толпе зрителей с благодушной шутливостью поздравляют девушек с «успехом» их подруги, развеселые Николай и Костя Квашнин. Падают косые тени зазеленевших тополей на площадку, теплый летний воздух прозрачен и чуть затуманен пылью, поднятой на площадке «дамами в пуфах», жизнь представляется праздничной и бесконечной. А день еще сулит главное празднество: впереди футбольный матч с клубом спорта «Орехово-Зуево», так теперь называются знаменитые до революции «Морозовцы». Правда, уже не будет в составе команды англичан. Но кто же не знает, что в Орехово-Зуево выросли мастера, играющие так, что никаким Чарнокам и Макдональдам не снилось: вратарь Туранов, беки – Андреев, Леваков, хавбеки – Кротов, Федяев, форварды – Шапошников, Архангельский. Все кандидаты в сборную Москвы. На фоне предстоящего матча мяч, заброшенный в свою корзину Шурой Ивановой, курьезный случай, подумаешь: одним больше, одним меньше…

В тот день мы собрались у Веры. Как всегда, спор о футболе не затихал ни на минуту. Мнения доказывались, ниспровергались, утверждались, опрокидывались. Ведь есть два футбола. Один – словесный, другой – практический, на поле. Словесный футбол – это бессодержательная, нулевая ничья. Никто же из спорящих никогда не согласится с противником. Еще бы, признать себя побежденным!

И вот раздался звонок. Тот зловещий звонок, который мы угадываем сердцем, что он недобрый. Звонила старшая дочь Николая, Женя. Мы поняли, что Николаю нужна поддержка. Сели в машину – я, Александр и Петр. За рулем Костя Ширинян, зять Николая, муж младшей дочери Елены, конечно, тоже футболист, когда-то центр-форвард команды ВВС. Наш путь лежал в больницу. Проезжая Пресненский вал, мы увидели, что наш дом снесен. Он был вырван, как старый зуб. На его месте зияла пустота. Пересекая площадь Пресненской заставы, я ощутил томление в груди, мы ехали по нашему стадиону, то есть мы ехали по асфальтовой магистрали, но она была проложена прямо по футбольному полю, которое мы когда-то возделывали своими руками. Я даже приподнялся, чтобы облегчить тяжесть несущейся по родному полю машины. Мне казалось, что мы едем по живому. Лежит поверженный стадион, а мы, его создатели и сыновья, катим прямо по груди сраженного. Грустные ощущения. Тем более, когда едешь в больницу к умирающему.

Окно палаты было освещено. Там умирала Антонина. Было поздно, и нас к Николаю не допустили. В освещенном окне мы. увидели его силуэт. Несмотря на сгустившиеся сумерки, он через стекло разглядел нас и бросил записку, в которой его прямым, твердым почерком было написано: «Тоня при последних вздохах. Подождите меня». Нелегко написать такое, не дожив с человеком всего нескольких месяцев до золотой свадьбы. Не хотелось верить: ведь мы тоже пятьдесят лет прошли рядом с ними, шаг в шаг, нога в ногу.