Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Письмо фениксу - Браун Фредерик - Страница 2


2
Изменить размер шрифта:

Нет, мои шансы на выживание между бодрствованиями намного выше, чем во время сознательных, активных периодов. Возможно, только чудом можно назвать то, что я пережил их так много, несмотря на разработанную мной тактику выживания.

А тактика эта оказалась хороша. Я пережил семь крупных атомных — и суператомных — войн, которые сократили население Земли до нескольких дикарей, собравшихся у костров в немногих еще пригодных для обитания местах. А в другие времена, в другие эры, я побывал в пяти галактиках за пределами нашей.

У меня было несколько тысяч жен, но всегда не более одной сразу, потому что я родился в эру моногамии, и этот обычай сохранился. И я вырастил несколько тысяч детей. Конечно, я не мог оставаться с одной женой более тридцати лет. После этого мне необходимо становилось исчезнуть, но тридцати лет для нас обоих оказывалось вполне достаточно, особенно когда она старилась с нормальной скоростью, а я практически не менялся. О, конечно, это порождало проблемы, но я был в состоянии с ними справиться. Я всегда женился, если женился, на девушке настолько моложе себя, насколько это было возможно, поэтому наше неравенство со временем не становилось слишком большим. Допустим, мне тридцать лет, а женюсь на шестнадцатилетней девушке. Тогда ко времени, когда мне приходится ее покидать, ей становится сорок шесть, а мне — по-прежнему тридцать. И это к лучшему для нас обоих, для всех, потому что, проснувшись, я не возвращался обратно. Если она к тому времени еще была жива, то ей было уже за шестьдесят, и вряд ли ей стало бы лучше, если бы к ней вернулся из мертвых все еще молодой муж. А я оставлял ее хорошо обеспеченной, богатой вдовой — богатой деньгами или тем, что считалось богатством в ту конкретную эпоху. Иногда это были ракушки и наконечники стрел, иногда зерно в закромах, а однажды — тогда была очень любопытная цивилизация — рыбья чешуя. У меня никогда не возникало ни малейших трудностей в получении своей доли — или больше, чем доли — денег или их эквивалента. После нескольких тысяч лет практики трудность была в другом — знать, когда следует остановиться, чтобы не стать подозрительно богатым и не привлекать внимания.

По очевидным причинам я всегда ухитрялся это делать. Ты скоро поймешь, почему я никогда не желал власти, и даже через несколько сотен лет не дал людям причин подозревать, что я отличаюсь от них. Я даже научился каждую ночь по нескольку часов лежать, притворяясь спящим и размышляя.

Но все же это не столь важно по сравнению со мной. Я рассказываю это только тебе, чтобы ты понял, откуда я знаю то, что хочу тебе сказать.

И скажу вовсе не для того, чтобы получить что-то от тебя. Это нечто такое, что тебе не по силам изменить, да и ты — когда поймешь — сам ничего не захочешь менять.

Я не пытаюсь повлиять на тебя или куда-то направить. За четыре тысячи жизней я побывал почти в любой роли — кроме лидера. Этого я избегал. О, я часто слыл богом среди дикарей, но лишь потому, что мог организовать их ради выживания. Я использовал силы, которые они считали волшебством, лишь для поддержания порядка, но никогда и никуда их не вел и не тянул назад. Если я и учил их пользоваться луком и стрелами, то лишь потому, что жизнь становилась слишком тяжелой, мы голодали, а мое выживание зависело от их выживания. Создав необходимую основу, я никогда ее более не тревожил.

То, что я сообщу тебе сейчас, тоже ее не нарушит.

* * *

Запомни: человеческая раса — единственный бессмертный организм во Вселенной.

Есть и другие расы, но они или уже умерли, или умрут. Однажды, сто тысяч лет назад, мы нанесли их все на карту, когда у нас был прибор, детектирующий наличие мысли, наличие разума, каким бы чужим он ни был и как бы далеко ни находился. Через пятьдесят тысяч лет этот прибор был открыт заново. Мы обнаружили почти столько же рас, сколько и в прошлый раз, но лишь восемь из них были теми же самыми, что и пятьдесят тысяч лет назад, и каждая из этих восьми угасала и умирала. Они миновали пик своей мощи, и теперь умирали.

Они достигли предела своих возможностей — а предел есть всегда — и теперь у них не оставалось другого выбора, как умереть. Жизнь динамична; она не может оставаться неподвижной — на каком угодно высоком уровне — и выжить.

Вот что я хочу тебе рассказать, чтобы ты больше никогда не испытывал страха. Только раса, которая периодически уничтожает себя и свой прогресс, которая возвращается к началу, способна существовать более, скажем, ста тысяч лет разумной жизни.

Во всей вселенной лишь человеческая раса достигла высокого уровня разумности, не достигнув высокого уровня психической нормальности. Мы уже по меньшей мере в пять раз старше любой когда-либо существовавшей расы, и лишь потому, что мы безумны. Иногда человек начинал смутно догадываться, что безумие божественно. Но лишь достигнув высоких уровней культуры, он осознал, что безумен коллективно, и борясь с безумием осознанно, он всегда будет уничтожать себя — и восставать заново из пепла.

Феникс, птица, которая периодически возлагает себя на погребальный костер, чтобы родиться заново и прожить еще одно тысячелетие, и так снова и снова — всего лишь метафорический миф. Он существует, и он всего лишь один.

Феникс — это ты.

Ничто не способно уничтожить тебя теперь, когда — в эпохи многочисленных высокоразвитых цивилизаций — твое семя рассеялось на планетах тысяч солнц, в сотнях галактик. Они всегда станут воспроизводить ту основу, которая была заложена 180 тысяч лет назад.

Я не могу быть полностью уверен в этой цифре, потому что своими глазами видел, как промежуток от двадцати до сорока тысяч лет между крахом одной цивилизации и расцветом следующей стирает все следы. За такой срок воспоминания становятся легендами, легенды — предрассудками, и даже предрассудки забываются. Металлы ржавеют и возвращаются в землю, а ветер, дожди и джунгли разрушают и скрывают камни. Меняются сами контуры континентов — ледники приходят и уходят, и город, стоявший сорок тысяч лет назад, накрывают мили земли или мили воды.

Поэтому я не могу быть уверен в цифре. Возможно, первый известный мне сокрушительный удар не был первым; цивилизации могли пониматься и падать еще до меня. Если так, это лишь подтверждает мою мысль о том, что человечество может прожить более 180 тысяч лет, о которых известно мне, может пережить более шести атомных войн, прошедших с той поры, когда, как я думаю, был впервые открыт костер феникса.

Но — если не считать того, что наше семя разбросано среди звезд, и даже если солнце угаснет или взорвется новой звездой, то это нас не уничтожит — прошлое не имеет значения. Лур, Кандра, Фраган, Ка, Му, Атлантис — это те шесть, которые я знаю, и они исчезли столь же бесследно, как примерно через двадцать тысяч лет исчезнет нынешняя цивилизация, но человеческая раса, здесь или в других галактиках, выживет и будет жить вечно.

* * *

Это знание поможет тебе успокоиться сейчас, в 1949 году текущей эры — потому что ум твой встревожен. Возможно, хотя я этого и не знаю, твоим мыслям поможет осознание того, что грядущая атомная война, которая, вероятно, случится при жизни этого поколения, не будет войной на уничтожение; она придет слишком рано, раньше, чем вы успеете изобрести действительно сокрушительное оружие, которое было у человека раньше. Да, она отбросит вас назад. На век-другой наступит темная эпоха. И тогда, помня о том, что вы назовете третьей мировой войной, человек решит — как всегда начинал он думать после небольшой атомной войны — что он одолел свое безумие.

Некоторое время — если картина не изменится — он будет удерживать ситуацию под контролем. Что ж, вы снова вернетесь на Марс через пятьсот лет, и я побываю там вместе с вами, чтобы снова посмотреть на каналы, которые когда-то помогал копать. Я не был там восемь тысяч лет, и мне хотелось бы взглянуть на то, что сделало с ними время, и на тех из нас, что остались там отрезанными от человечества, когда оно в очередной раз утратило секрет межпланетных полетов. Конечно, и они тоже следовали той же схеме, но скорость развития не обязана быть постоянной. Мы можем обнаружить их находящимися в любой точке цикла, кроме его вершины. Если бы они находились в ней, нам не пришлось бы лететь к ним — они прилетели бы к нам. Думая, конечно, как они думают сейчас, что они — марсиане.