Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Год рождения 1921 - Новожилов Игорь Васильевич - Страница 54


54
Изменить размер шрифта:

– Обозначьте, где эти офицеры служат сейчас, – потребовал он.

Оказалось, много штабных. Георгий Константинович перечеркнул список красным карандашом.

– Вы мне не подсовывайте штабников. Дайте боевых офицеров из частей.

Так я попал в новый список. Сначала меня прикомандировали к бразильской военной миссии. Приставили к бригадному генералу с именем в две строки. Дали денег, переводчика: «Смотри за ним».

Он очень быстро понял, что без меня – никуда. Куда бы он ни приехал – видел меня. Возненавидел жутко.

Мне стало грустно: то ему охоту устраивай, то веди его в ресторацию. Упросил убрать меня, хоть к чертовой матери.

Меня прикомандировали к генералу Лукьянченко в отдел «Реституция советского имущества».

Мотался в разные места, по разным делам.

Об этих местах и делах Игорь Сергеевич высказывался туманно.

То оказывался причастным к Дрезденской галлерее, то досадливо морщился при упоминании курдской проблемы.

Рассказывал всякие истории.

Поздно вечером вызывает меня генерал. Являюсь: кабинет, стол, на столе груда драгоценностей. Колье, перстни, браслеты,… – золото и бриллианты. От люстры все играет и переливается. Генерал говорит мне:

– Видишь?

– Вижу.

– Бери саквояж, ссыпай, отвезешь в Свинемюнде.

Дает мне кожаный саквояж. Сгреб я в него все со стола.

– Товарищ генерал, а как же без описи. Надо бы опечатать.

– Вези.

Повез на «мерседесе». Со мной две машины охраны. Саквояж держал на коленях. Тяжелый, зараза, больше десяти килограммов. Онемели ноги. Привез, сдал морякам, как было велено. Вернулся обратно: двести верст туда, двести обратно. Являюсь, доложил. Спрашиваю:

– Товарищ генерал, как же Вы это мне без описи и печати?

– Ты что, себе взял?

– Нет.

– Ну, вот, я же тебя знаю.

Когда я в первый раз поехал в зону, мне выдали 500 долларов. Возвращаюсь, иду к начфину:

– У меня осталось сто долларов.

Тот воззрился на меня, как на сумасшедшего:

– Не знаю, как это оформить. Доложу начальству.

Вызывают к Лукьяненко:

– Игорь, ты что – с ума сошел? Тебе дали, чтобы истратить.

– Так остались…

– Иди и трать.

Из Балтики в Черное море переводился отряд кораблей. Они по пути заходили в Монте-Карло – заправится горючим, едой. Мне дали задачу – снабдить их там всем необходимым.

Я ехал в Монте-Карло через всю Европу на своей машине, с шофером и переводчиком. С гостиницами проблем не было. Платил только долларами. Был страшно богат.

В Монте– Карло ждал кораблей две недели. Взял, как рекомендовали, лучшие номера в гостинице. Разгуливал в белом, штатском. Ходил в оперный театр, в игорный дом. Они в одном здании – совершенно симметрично. В рулетку на казенные не играл. Видел там Эдуарда восьмого, герцога Виндзорского, такой потертый мужичонка.

Болтался. Смотрел океанариум, музей. Купался на пляже.

Ощущение – что никакой войны не было.

15

С грустью нового прощания заканчиваю эту повесть о войне Игоря Сергеевича Косова.

Добавлю несколько слов о том, что было с ним после войны. Сам он не любил об этом говорить. Вот что я узнал от его друзей и жены Полины.

Игорь Сергеевич отказался от блестящей военной карьеры, что открывалась перед ним. Ему предлагали идти в военную академию – он демобилизовался. Стал жить с родителями в Черкасском переулке Москвы, втроем в десятиметровой комнате, которую мать получила, когда в 41 году эвакуировалась из Киева.

В 47– м году Игорь Сергеевич поступил на истфак МГУ. Почему не на мой родной мех-мат, сродственный его профессии артиллериста, – можно догадаться. Вероятно, за четыре года войны он так наколготился с прикладной теорией вероятности и тригонометрией, что его стало тянуть к более человечному и крупномасштабному обозрению мира.

В 1949 году Игорь с матерью остались вдвоем: был арестован и посажен на два года его отец. Сергей Ильич не любил рассказывать о тюрьме. Вспоминал разве что тамошние нелепости. Следователь задает, например, ему вопрос:

– Скажите, Косов, Ваша жена, может быть, тянет Вас в церковь?

– Когда она тянет меня в церковь, я ее тяну в синагогу – и мы остаемся на месте. Игорю разрешили в университете перейти на свободный график. Ночью он работал шофером (при пистолете) инкассаторной машины, днем учился. Кончил истфак в три года.

После университета работал в архивах, в редакциях.

Как и на войне, не боялся никого и ничего. Громыхнул кулаком по столу в факультетском партбюро, когда ему предложили стать осведомителем. Ему в ОВИРЕ не давали визу к берлинской сестре. Он загремел:«Когда я брал Берлин, то меня пустили туда безо всяких анкет!!» Визу выдали. Пер против начальства, когда считал его неправым. Встревал в любую драку, восстанавливая справедливость. Его жена Полина с горделивым ужасом живописует баталии «у такси», «в вестибюле ресторана» и другие. Мне таких впечатлений досталось по мелочам, но и они запомнились. Как-то мы с Игорем Сергеевичем прогуливали своих мелких псишек. Уже после инсульта, он передвигался медленно, опираясь на палку. Неожиданно в открытое окно вылезла пьяная, небритая физиономия и обдала густым матом нас, наших собак и всех собачников мира впридачу. Игорь Сергеевич остановился, медленно развернулся и, подъяв палку, словно скипетр, пригрозил ею. Окно мгновенно захлопнулось.

Рядом с Игорем Сергеевичем возникало чувство надежности и защищенности.

К нему притягивало хороших и интересных людей. Они вовлекались на околокосовскую орбиту и становились друзьями.

С начальством было сложнее. Умное начальство его ценило и уважало за любовь к работе, ум, прямоту, знания. Начальство пообыкновеннее опасалось и не жаловало за острый язык, прямоту и независимость.

И все его воинское бесстрашие и упорядоченная интеллигентность артиллериста становились бесполезными, когда ему противостояла женщина.

Первая жена, однокурсница по университету, ушла от него, когда был арестован отец Сергей Ильич.

Второй жене, родом из знаменитой артистической династии, показалась пресной жизнь с историком и архивистом, бессмысленной его увлеченность своей скучной работой. И она отлетела с другим, оставив на мужа годовалую дочь.

На Черкасском переулке стало жить четверо Косовых, родители Игоря и он с дочерью. Как гром средь ясного неба, опять налетела жена и унесла ребенка. Сергей Ильич, сильно привязавшийся к внучке, в три дня умер от инфаркта.Сколь беззащитны железные мужчины пред женщинами…

Ребенок очень скоро вернулся к Косовым, и они опять зажили вместе, уже втроем.

Была еще одна попытка сложить семью – по рассудку, с женщиной, тоже разведенной, тоже с дочерью. «У нее дочь, у меня дочь – может, и сложится». Не сложилось и в этот раз.

Тянулись годы. Работа, друзья…

Седьмого января 1961 года на чужой свадьбе уже на сороковом своем году Игорь Сергеевич случайно сел рядом с Полиной. Через день они встретились, на другой день снова… Оказалось – это судьба.

Через четыре месяца Игорь сказал Полине: «Рыжуня, не торопи меня. Все будет так, как ты хочешь. Но не торопи».

Странно слышать, что не имеющий страха Косов так боялся ошибиться снова.

Потом они прожили вместе в любви и согласии тридцать лет и три года. Их друзья-острословцы, журналисты и историки, любовно подшучивая, звали их Филемон и Бавкида.

Лет через пять после смерти Игоря Сергеевича его Полина стала писать о нем – и стихами, и прозой.

В повести «Того уж не вернуть…», которая вылилась за несколько дней и ночей, есть такие слова:

«Ведь мы познакомились с тобой седьмого января, в Рождество Христово. Христос прожил тридцать три года, и наш с тобой союз продолжался ровно столько же. Мне кажется, что он как будто был освящен Богом, таким он был прекрасным».