Феникс - Браст Стивен - Страница 11

Я дважды пытался сотворить заклинания, ускоряющие заживление, но ничего не происходило. Меня это удивило. Одно дело — перекрыть доступ к Имперской Державе, и совсем другое — свести на нет колдовство, которое определяется лишь умением и наличием экстрасенсорной энергии. Я не понимал, как можно лишить человека таких способностей.

С другой стороны, Лойош говорил о том, что люди здесь для него псионически невидимы — весьма странно. Возможно, эти факты как-то связаны между собой. Кроме того, я несколько раз пытался войти в контакт с Мароланом и Сетрой, но у меня ничего не вышло. Я так и не понял почему. Причина в расстоянии или тут нечто иное?

Кроме того, никак не удавалось связаться с Лойошем, чтобы выяснить, все ли с ним в порядке. У меня было ощущение, что если бы с ним что-то случилось, то я об этом узнал бы, но мы с ним еще ни разу не расставались так надолго.

Чтобы отвлечься, я стал анализировать недавний разговор с одним из представителей королевской службы безопасности. Его слова о том, что они могут сохранить мне жизнь, не следовало воспринимать всерьез — я убил четверых граждан государства и короля. Однако он, возможно, говорил правду, когда определял «цивилизованное» поведение. Хорошая новость, если, конечно, он не солгал. В последний раз, когда меня пытали, я вел себя не самым лучшим образом.

Но главной загадкой оставалась его первая фраза. Он вошел, посмотрел на меня сверху вниз, назвал свой титул и заявил:

— Мы задержали тебя за убийство его величества короля Харо Олиторволда. Мы хотим, чтобы ты рассказал, почему ты его убил, для кого, откуда прибыл…

Я прервал его выражением самого искреннего возмущения, на которое только был способен. Он покачал головой и продолжал:

— Даже не пытайся отрицать свою вину. Твой сообщник уже во всем признался.

— Ах, вот оно что, тогда другое дело, — сказал я. — Если вы захватили моего сообщника, мне все понятно. Я признаюсь… что, вы сказали, я сделал? И кто мой сообщник?

Вот тогда-то он и заговорил о цивилизованности, а я лежал и размышлял о Лойоше и своем «сообщнике». Тело продолжало болеть, но я старался не обращать внимания на такие мелочи. Понятно, кого они имели в виду — речь шла о барабанщике, на которого я натолкнулся в лесу. Когда я пришел в себя и сообразил, что потерял сознание под воздействием дыма (он таки упоминал сон-траву), я решил, что Айбин сделал это сознательно. Теперь у меня возникли сомнения.

Такой вариант я и сейчас не мог исключить, но они явно ему не поверили. Или все произошло случайно и Айбин действительно самый обычный музыкант. А может быть, они играют со мной в какую-то сложную игру, смысл которой пока мне не ясен.

Впрочем, все это не имело никакого значения, поскольку я ничего не мог изменить. Но любопытство меня мучило. Пока я не слишком беспокоился за свою судьбу. По всей видимости, они еще пару дней будут пытаться убедить меня рассказать о том, кто меня нанял, а потом решат казнить. Я раздумывал, не рассказать ли правду, но решил промолчать. Кроме того, в моем бизнесе не принято выдавать такую информацию; просто не положено, и все тут.

Через пару дней я буду чувствовать себя лучше и попытаюсь сбежать. Если потерплю неудачу, меня убьют. Тут не о чем беспокоиться. Мне стало ужасно не по себе.

Понимаете, смерть меня совсем не привлекала. Я уже умирал, и мне это не понравилось — не говоря уже о том, что на сей раз рассчитывать на оживление не приходилось. Я слышал истории о побегах из тюрем, но в настоящий момент не видел ни одной возможности. Проклятие, мне нравится жить. Мне удалось подняться с самого дна, и я хотел узнать, как повернется моя жизнь дальше, понаблюдать за окружающим миром, оставить после себя какие-то изменения.

Изменения? Может быть, что-то станет лучше, хотя раньше такие понятия не фигурировали в моем списке. Возможно, если мне удастся спастись, я стану жить иначе. Ты слушаешь, Вирра? Ты слышишь? Меня поймали, и я напуган. Может быть, это мелочь, но было бы здорово, если бы перед смертью я узнал, что мир стал немного лучше из-за того, что я в нем побывал. Разве я безумен, Богиня Демонов? Неужели с Коти произошло то же самое? И поэтому я перестал узнавать свою жену? Не знаю, как я буду себя чувствовать, если выберусь отсюда, но хотел бы узнать. Помоги мне, богиня. Вытащи меня. Помоги мне!

Однако она говорила, что я не смогу связаться с ней с острова. Придется самому позаботиться о своем спасении. Маловероятно!

Я размышлял, дремал и страдал от боли, и мне понемногу становилось лучше. Прошло еще несколько часов, стражники снова принесли еду — на сей раз клецки в мясном соусе с морскими водорослями и хлеб. Теперь у меня появилась еще одна причина желать скорейшего побега: если мне надоест этот хлеб, то и жить будет больше незачем.

Прошел еще день — очередной визит местного следователя и две трапезы. Мне казалось, что если возникнет необходимость, я смогу нормально двигаться. Боль от ран почти прошла, но синяки, полученные после падения с дерева, продолжали меня беспокоить. Наверное, я переломал бы все кости, если бы мой полет не смягчили ветви. А если бы я сломал руку или ногу, то почти наверняка вы бы услышали мою историю из совсем другого источника. Да и конец у нее был бы иным.

Кустистые Брови вернулся по прошествии двух дней — очевидно, хотел проверить, не начал ли я нервничать. Он уселся на пол в нескольких футах от меня. Я бы мог попытаться на него напасть, если бы находился в лучшей форме и имел при себе оружие. К тому же я ничего не знал о расположении стражи, а он держался настороже.

— Ну? — спросил он, стараясь выглядеть суровым. Должен признать, что у него это неплохо получилось.

— Я хочу сделать признание, — заявил я.

— Хорошо.

— Я признаю, что большое блюдо жареной кетны с перцем и луком, заправленное лимоном и кожурой клабфрута, с…

— Очевидно, ты считаешь, что твое заявление чрезвычайно остроумно, — перебил он меня.

Я покачал головой:

— К пище следует относиться очень серьезно. То, чем меня здесь кормили, просто возмутительно.

Я заметил, что он сжал руки в кулаки, и пришел к выводу, что он теряет терпение. Или Кустистые Брови сказал правду и здесь действительно не бьют пленников, или он оставил телесные наказания на закуску.

— Ты хочешь умереть? — спросил он.

— Пожалуй, нет, — ответил я. — Но рано или поздно это все равно случится.

— Мы хотим знать, кто тебя послал.

— Мне было видение.

Он бросил на меня свирепый взгляд, встал и вышел. Интересно, чем они порадуют меня в следующий раз. Оставалось надеяться, что не морскими водорослями.

Я провел несколько часов, вспоминая тюрьмы, в которых мне довелось побывать. Один раз я особенно долго просидел в темнице Императорского дворца, когда занял весьма уважаемое положение в Доме Джарега и представил моего друга Алиру Императрице. Я провел в тюрьме несколько недель и ужасно страдал от скуки. Большую часть времени я тратил на упражнения и изобретение системы общения с другими узниками, помогавшей нам обмениваться грубыми шутками относительно наших стражников. На сей раз мне было не до упражнений, да и о существовании других узников я ничего не знал. Я пришел к выводу, что мне не повредила бы легкая гимнастика, когда дверь в камеру снова распахнулась.

— Айбин, — сказал я. — Ты пришел, чтобы поухаживать за моим страдающим телом? Или намерен поддержать мой дух?

Он сел на другую койку и с некоторым удивлением посмотрел на меня.

— Привет, — проворчал он. — Похоже, ты не привык к сон-траве.

— Я был не в лучшей форме, — заметил я. — Попробуй ее на мне в другой раз.

Он задумчиво кивнул:

— Не думал, что увижу тебя живым. Мне показалось, что они собирались, ну, ты знаешь… — Он выразительно рубанул ребром ладони по своей шее.

— Полагаю, они не изменили своих планов, — сказал я.

— Да, верно. — Он устроился поудобнее. Казалось, Айбин не слишком встревожен происходящим. На мой вкус, он уж слишком фаталистически относится к жизни. Конечно, вполне возможно, что он работает на моих тюремщиков. А может быть, вовсе не имеет к ним ни малейшего отношения и они просто посадили его ко мне, чтобы послушать наши разговоры.