Кукарека Иванович - Вангели Спиридон Степанович - Страница 3

А по селу женщины говорят: "Слыхали? До колен вырос мальчишка, а уже делает памятник деду!" "Что ты!" "Своими глазами видела! И до чего похож!" "Говорят, он всех своих родственников изобразить хочет. Галерея будто бы будет такая! Художественная!.." "Вот счастливые родственники, такие счастливые!.."

А счастливые родственники и просто соседи и даже вовсе чужие, с дальних концов села, в субботу пришли в гости к родителям Груи. Видно, до всех слух дошёл, что делает мальчик. Мать Груи, как всегда, не ударила в грязь лицом: приготовила семь горшков с голубцами из виноградных листьев, холодца наварила, пирог испекла.

Все в праздничных одеждах. Один гладит свои усы (какой родственник без усов?), другой волосы ерошит, третий бровями играет, - каждому в художественную галерею попасть хочется. В Груиных рисунках роются, себя хотят узнать. Пусть в галерее хоть ухо будет, да его. Кто себя не узнаёт, а кто доволен, хоть краем глаза, хоть свою пересечённую бровь (от удара копытом), но увидел. А увидел - и доволен! Гостей много-премного. Даже дед его приёмный с палкой и тот притащился. Только муравей со своими внуками и правнуками неотлучно в сарае сидит, помогает мальчику: выносят они на спине стружку, кольцо за кольцом. Да такая она душистая. Спирта муравьиного душистее. А Груя всё стучит и стучит, фигуру обрабатывает топориком, нос выдалбливает, ухо высверливает сверлом.

- Давай, сынок, быстрее! - басит отец в дверь сарая.

- Уже скоро, - слышится голос Груи, но задвижку он не открывает.

Работа не спорилась, а скорее спорила с Груей, - то голова не помещалась на плечах, и он подтёсывал её, то туловище было слишком большим, и он снимал лишнее топориком, то казалось ему, что голова немного криво сидит. В конце концов от всего родственника только и осталось, что одна рука с палкой, да и рука-то - неизвестно чья.

А бочонок "буль-буль-буль!" А мать: "Вот уже пирог на стол поставила!" Гости повеселели, места им в доме стало мало. Словам и то стало в доме тесно.

Один из гостей встаёт из-за стола с такой речью:

- Я - родственник! И, пожалуй, самый близкий. Меня и надо изобразить первым!

- Нет, меня, - бьёт себя в грудь другой. - Я живу ближе всех. Надо, чтоб галерея с меня начиналась!..

- Подумаешь! - закричали на него другие близкие родственники. Если живёшь рядышком, так уже и самый близкий?!

Спор, как огонь, из дома к сараю перекинулся, грозит внутрь прорваться. И вот все уже сарай окружили. Гудят, как пчёлы, за дверью - кто кого перегудит. А Груя не знает, куда от них всех спрятаться. "Ага, ну-ка через окно да на сарай, что ли?" Петухи уже спали. Кругом полночь. Хоть глаз выколи. Сидел уставший Груя и всё смотрел в небо. В голове просветлело, а вокруг сарая всё стихло. Зато в доме опять шумно. Немного погодя Груя опять закрылся в сарае. Тихо сидел, как мышка. Вот в доме снова настала тишина, а вокруг сарая - шум. Гости терпели, терпели, а потом кто-то залез через окно и открыл задвижку на двери. Все с шумом вошли внутрь и вдруг стихли. На полу, на куче стружек, спал Груя, подложив кулак под голову. Никакой скульптуры не было. Зато вся стена выкрашена в голубой цвет. А из-за зелёного холма вставало солнце в дедушкиной шляпе и с человеческими ногами...

- Вот, глядите! - сказала какая-то женщина, тоже, наверное, родственница, - мальчик умнее нас всех оказался: искал, искал дедушку, и нашёл! Пошли домой, а то скоро утро.

И все родственники, один за другим, стали выходить из сарая, отвешивая низкий поклон не то дедушке, не то Груе, не то им обоим вместе!..

НЕ БОЧОНОК, А ПРОСТО КЛАД

Чтобы посмотреть на двух аистов, свивших себе гнездо в соседнем селе, мальчишки, прихватив с собой по куску хлеба (воды было сколько угодно в родниках), по двое, по трое, а то и целыми стайками появлялись в этой деревне.

Наглядятся на птиц до ряби в глазах и всё думают и гадают, как бы и где бы достать аиста для их родного села Шишки? Может, уговорить перелететь одного из этих?.. Кое-кто из ребят научился щёлкать по-аистиному, но все их попытки объясниться с птицами были напрасны.

- А может, для начала свить им гнездо? - сказал Груя как-то.

Устроили для аистов гнездо. Титирикэ, тот вот ещё что придумал: надел белую рубашку, влез на крышу дома и стал у гнезда на одной ноге, а руку вверх поднял. Он думал, так его аисты издали за своего примут. Устанет Титирикэ - вместо него на крышу Груя забирается. Только всё бесполезно. Аистов - хоть в бинокль смотри - нигде не видно.

- Рассердились, что ли, они за что-то на наши Шишки? - вздыхал Титирикэ. - И речка Рэут совсем рядышком, и лягушек в ней полным-полно. Хоть сам аистом становись! И наедайся ими до отвала!

- Может, они откуда-то узнали, что в нашей школе есть чучело аиста? - говорил как бы сам с собою Груя. - И вдруг этот аист чей-нибудь их дедушка?..

- А может, просто дело к осени идёт, - предположил Титирикэ, - вот аисты все и улетели?..

Но тут школьный звонок всех мальчишек с крыши, словно сильный ветер, сдул...

Вот уже с деревьев вслед за ребятами жёлтые листья стаями, словно птички, летят - посмотреть, для чего это они каждый день в школе собираются... Скоро все деревья облетели и стали похожи на большие аистиные гнёзда.

В один прекрасный день, когда в поле зазеленела озимая пшеница, Титирикэ получил пятёрку и шёл домой такой гордый и важный, как будто он бог знает какой подвиг совершил. Идёт это он, а вернее - плывёт с задранным носом, но на всякий случай под ноги всё же смотрит: пятёрочник да с разбитым носом - не очень красивая картина будет. Идёт и вдруг видит... денежку. Титирикэ не сразу её поднял. Он остановился и подумал: если эта монета турецкая, то я отнесу её в музей... Монета оказалась наша, пятикопеечная, так что в музей нести её не надо было.

- Эй, Груя! Как ты думаешь, если положить копейку на место, завтра мы найдём здесь две? - спросил он своего приятеля.

- Ни одной не найдём, - ответил Груя. - Точно, что ни одной, повторил он, подумав.

- А вот о чём я сейчас размышляю, ни за что не догадаешься, сказал Титирикэ и, не договорив, побежал домой и вернулся, неся в руках небольшой бочонок. Он опустил денежку в отверстие бочонка, - она там глухо звякнула, - а бочонок привязал к забору Иона Думиникэ.

Рядом, к слову, стоял колодец, поэтому проходившие мимо люди думали, что Ион Думиникэ выставил бочонок, чтобы наполнить его водой.

На другой день Груя и Титирикэ чуть свет встретились у этого бочонка. Титирикэ первым делом заглянул в отверстие, но ничего не увидел. Хорошо, что Груя захватил с собой электрический фонарик и посветил Титирикэ. С помощью фонарика они разглядели, что на дне бочонка лежало уже две монеты. Груя почесал в затылке, а Титирикэ стоял рядом и старался ничем не выдать себя: он ведь сам, своей рукой, ночью бросил в бочонок вторую монету.

После обеда мальчишки забили втулку в отверстие бочонка, отпилили её и пробили узенькую щель в днище, - теперь опустить денежку можно было, а вытащить нельзя. Груя принёс верёвку потолще, и они вместе с Титирикэ снова привязали бочонок к забору: ведь если в него набросают много-много денег, он будет очень тяжёлый.

Скоро все приятели Груи и Титирикэ стали тоже опускать в бочонок денежки: медь или серебро, у кого что найдётся. Поначалу деньги бросали просто так, из любопытства: интересно, долго ли простоит после этого бочонок? А потом стали опускать со смыслом: как не опустить, если это уже не просто бочонок, а сберегательная касса.

Когда обо всём этом узнал Ион Думиникэ, он долго стоял возле бочонка в раздумье, качая головой, так что казалось, она у него вот-вот отвалится. А вечером решил переночевать под забором, покараулить бочонок. Мало ли что может случиться? Даже собаку привязал на ночь рядышком. Если уж что делать, то по-хозяйски, чтоб не стыдно было потом людям в глаза смотреть.

Взрослые сначала делали вид, что они этого бочонка вроде бы и не замечают, но однажды, в воскресенье, не выдержали и все как один явились, - целая живая очередь к Титирикэ выстроилась. На лицах так и написано было: что же это такое, люди добрые, ребятишки нас в таком сберегательном деле обошли? Может, мы тоже хотим участвовать?! Стоят, шапки в руках мнут, просят, убеждают.