Дао и дзен - Уотс Алан - Страница 8

Конвенциональное отношение познающего к познаваемому чаще всего представляет собой отношение контролера к тому, что он контролирует, т.е. отношение хозяина к слуге. Но в отличие от Господа Бога, который является Господином Вселенной, поскольку "Он знает все! Он знает! Он знает!". Дао относится к тому, что оно создает, совершенно по-другому:

"Великое Дао растекается повсюду, и вправо, и влево.

Благодаря ему рождается и существует все сущее, и оно не прекращает своего роста,

Оно совершает подвиги, но нельзя выразить в словах, в чем его заслуги.

С любовью оно взращивает все вещи, но не считает себя их властелином".

В традиционном европейском понимании Господь Бог к тому же полностью осознает себя: Он абсолютно понятен и ясен Самому Себе и являет пример Того, чем хотел бы быть человек - сознательным руководителем, контролером и абсолютным властелином Своего тела и ума. В противоположность ему Дао таинственно и темно (стань). Вот что говорит Дзэн-буддист позднейшего периода:

"Есть лишь одна вещь: наверху она поддерживает Небеса, внизу она объемлет Землю: она темна, как черный лак, и всегда активно действует".

Сюань, конечно, - темнота в переносном смысле слова, не тьма ночи, не черное в противоположность белому, а та чистая непостижимость, с которой сталкивается ум, когда пытается вспомнить момент, предшествующий рождению, или погружается в собственные глубины.

Западные критики часто подшучивают над таким неопределенным представлением об Абсолюте, высмеивая его как "туманное и мистическое", и противопоставляют ему свои трезво-определенные формулировки. Но, как говорил Лао-цзы:

Когда высший узнает о Дао,

Он старательно исполняет его,

Когда средний узнает о Дао,

Он то соблюдает, то теряет его,

Когда низший слышит о Дао,

Он смеется над ним.

Если бы он над ним не смеялся,

Оно не заслуживало бы имени Дао.

Дело в том, что невозможно почувствовать, что подразумевается под Дао, не поглупев в каком-то особом смысле слова. Пока сознательный ум неистово пытается втиснуть весь мир в сеть абстракций и настаивает на том, что жизнь должна точно укладываться в эти жесткие категории, - до тех пор дух Дао остается чужд и сознание лишь зря надрывается. Дао доступно лишь уму, владеющему простым и тонким искусством у-вей, которое является после Дао вторым основным принципом даосизма.

Мы уже видели, что с помощью книги И-цзин китайцы научились принимать спонтанные решения, эффективность которых зависит от умения человека "отпускать" свой ум, предоставляя ему действовать самому по себе. Это и есть у-вей: у - означает "не" или "нет", а вей - "действие" , "делание", "стремление", "напряженность" или "занятость". Если вернуться к нашему примеру со зрением, периферийное зрение действует наиболее эффективно, когда мы - как в темноте - смотрим на вещи не прямо, а искоса, уголком глаз. Если нужно рассмотреть подробности отдаленного предмета, например, стрелки часов, глаза должны быть расслаблены, они не должны таращиться, не должны стараться рассмотреть предмет. Или другой пример: как ни усиливай работу мускулов рта или языка, вкус пищи не станет от этого острее. И глазам, и языку следует доверить действовать самостоятельно.

Но поскольку мы привыкли излишне полагаться на центральное зрение, на сильный прожектор глаз и ума, мы не сможем возродить способности периферийного зрения, если сначала не расслабим своего резкого пристального взгляда. Ментальный или психологический эквивалент такого расслабления нечто вроде тупости, которая так часто упоминается у Лао-цзы и Чжуан-цзы. Это не просто спокойствие ума, а особого рода "не-хватание" умом. Говоря словами Чжуан-цзы: "Совершенный человек пользуется своим умом словно зеркалом: он ничего не хватает и ничего не отвергает. Воспринимает, но не удерживает". Можно сказать, что ум при этом как бы слегка "расплывается", чтобы избавиться от излишней четкости. Так Лао-цзы говорит о себе:

Отбрось ясность - и исчезнут тревоги...

Все люди счастливы, как на пиру,

Как на высокой башне в весенний день.

Я один спокоен, и ничего не выражает мой вид,

Как лицо ребенка, еще не умеющего улыбаться.

Я одинок и заброшен, точно бездомный.

У людей - избыток всего,

У меня одного - нужда.

Может быть, у меня ум глупца,

И полон заблуждений!

Пошлость так сообразительна

Я один, кажется, туп ,

Пошлость так проницательна,

Я один, кажется, глуп,

Я ко всему безразличен - как будто ничего не различаю.

Я плыву по течению - как будто ни к чему не привязан.

У всех людей есть какое-то дело,

Один я, кажется, непрактичен и неуклюж.

Один я - не такой, как все,

Но я ищу поддержки у Матери (Дао) (20).

Большинство даосских текстов содержат некоторое преувеличение, усиленный образ. Это как бы юмористическая карикатура автора на самого себя. Вот что пишет, например, Чжуан-цзы:

Человек , обладающий силой добродетели (дэ) , живет в доме, не утруждая свой ум; и совершает действия без спешки. Представления о правильном и ложном, хвала и порицание окружающих не волнуют его. Когда все люди между четырех морей могут наслаждаться жизнью, он счастлив... С печалью на лице блуждает он, как дитя, потерявшее мать, с глупым ведом бродит он, как заблудившийся в лесу. У него есть деньги, хотя он не знает, откуда они; он ест и пьет вдосталь, и не знает, откуда берется еда.

Лао-цзы еще настойчиво и явно осуждает обычную искусность:

Оставь мудрость; отбрось знание

Это окупится стократ,

Оставь "гуманность"; отбрось "справедливость"

И обретешь любовь к ближнему.

Оставь искусность, отбрось выгоду,

И не станет ни воров, ни разбойников,

Останься незатронутым;

Лелей непосредственность,

Смиряй свое Я;

Уменьшай желания. (19)

("Незатронутый" - это попытка передать слово су, что означает "небеленый шелк" или "шелк, не тронутый краской", который служит фоном картине. "Гуманность" - конфуцианский термин жень, что означает человечность, человеческая сердечность, хотя ясно, что Лао-цзы имеет в виду ее сознательно практикуемую и неискреннюю форму. )

Задача здесь, конечно, не в том, чтобы довести свой ум до идиотского безмыслия, а в том, чтобы, пользуясь им без усилий, дать проявиться врожденным спонтанным силам ума. И для даосизма и для конфуцианства основополагающим является представление о том, что естественному человеку можно доверять. С этой точки зрения европейское недоверие к человеческой природе - и теологическое, и технологическое - представляется чем-то вроде шизофрении. Человек не может, по китайским представлениям, искренне верить в порочность своей природы, без того, чтобы не дискредитировать саму эту веру, т.е. все представления извращенного ума суть извращенные представления. Будучи на поверхности весьма "эмансипированным", технологический ум обнаруживает, что он унаследовал все ту же раздвоенность, ибо он пытается подчинить все человеческое существование контролю сознательного разума. Он забывает, что нельзя доверять разуму, если нет доверия мозгу. Ведь сила разума зависит от органов, выращенных "бессознательным разумом".

Искусство "отпускать" свой ум живо описывает другой даосский автор Ле-цзы (около 398 г. до н.э.), прославившийся мистическими способностями умением обуздывать ветер. Здесь, несомненно, имеется в виду особое ощущение "ходьбы по воздуху", которое возникает, когда ум впервые становится свободным. Рассказывают, что когда профессора Судзуки спросили, что чувствует человек, достигший сатори (термин Дзэн для обозначения "пробуждения"), он ответил: "Совсем как обычно, только на два дюйма над землей!". Итак, Ле-цзы попросили однажды рассказать, как он учился ездить верхом на ветре. В ответ он рассказал об обучении, которое проходил под руководством своего учителя Лао-Шана:

С тех пор, как я стал служить ему, прошло три года, и мой ум не осмеливался больше размышлять о правильном и ложном, а уста не смели говорить о полезном и вредном. Лишь тогда удостоился я взгляда учителя.