Дао и дзен - Уотс Алан - Страница 16

Какое неопределенное! Какое неясное!

Hо в его туманности и неопределенности содержатся образы.

Какое неясное! Какое неопределенное!

Но в нем скрыты вещи.

Какое туманное! Какое непонятное!

Но в нем рождается сила ума.

Поскольку сила эта самая подлинная,

В ней есть уверенность.

"Сила ума" - это цзин, слово, которое включает значения существенного, тонкого, психического или духовного, а также искусного. Смысл здесь, по-видимому, в том, что так же, как собственная голова - ничто для глаз, и тем не менее является источником разума, - смутное на вид, пустое, неопределимое Дао является разумом, который оформляет мир, причем с искусством, превосходящим возможности нашего понимания.

Важнейшее отличие Дао от обычного представления о Боге в том, что Господь создает мир актом творения (вей), тогда как Дао создает его "не-деянием" (у-вей), что приблизительно соответствует нашему слову "вырастание". Ибо вещи сотворенные - это отдельные части, собранные воедино как механизм или предметы, сделанные руками в направлении снаружи вовнутрь, как, например, скульптура. И напротив, разделение на части всего растущего происходит изнутри и направлено вовне. Поскольку в мире природы все развивается по принципу роста, китайскому уму представляется более чем странным вопрос, как был сотворен мир. Если бы мир был создан, то разумеется, существовал бы некто знающий, как он был создан; и он сумел бы объяснить, как строился мир, - постепенно, по частям, точно так, как инженер может последовательно рассказать, как собирается какой-либо механизм. Но мир, который растет, исключает какую-либо возможность узнать с помощью языка неуклюжих слов и понятий, как он растет. Поэтому даосу никогда и в голову не придет вопрос, знает ли Дао, как оно создает мир. Ведь Дао действует не по плану, а спонтанно. Лао-цзы говорит:

Принцип Дао - спонтанность.

Однако спонтанность ни в коей мере не означает беспорядочный слепой порыв, чистый каприз. Дело в том, что ум, привыкший к альтернативам конвенционального языка, не имеет доступа к постижению разума, который действует не по плану, не в соответствии с ходом последовательных, одна за другой возникающих мыслей. Хотя конкретное доказательство возможности такого разума у всех под рукой - это наше собственное тело, организованное без участия мысли. [3] И Дао "не знает", как оно создает мир, точно так же, как мы "не знаем", как создаем свои умственные способности.

Говоря словами Чжуан-цзы, великого последователя Лао-цзы:

Все происходит вокруг нас, но никто не знает, каким образом. Все является перед нами, но никто не видит источника. Все вместе и каждый в отдельности, люди ценят ту часть знания, которая уже известна. Они не умеют пользоваться неизвестным, чтобы с его помощью достичь знания. Разве это не заблуждение? [39, с. 345].

Конвенциональное отношение познающего к познаваемому чаще всего представляет собой отношение контролера к тому, что он контролирует, то есть отношение хозяина к слуге. Но в отличие от Господа Бога, который является Господином Вселенной, поскольку "Он знает все! Он знает! Он знает!", Дао относится к тому, что оно создает, совершенно по-другому:

Великое Дао растекается повсюду, и вправо, и влево.

Благодаря ему все сущее рождается

и продолжает свой рост.

Подвиги оно вершит,

но слава его неведома.

Все существа растит,

но ими не распоряжается.

В традиционном европейском понимании Господь Бог к тому же полностью осознает себя: Он абсолютно понятен и ясен Самому Себе и являет пример Того, чем хотел бы быть человек - сознательным руководителем, контролером и абсолютным властелином Своего тела и ума. В противоположность ему Дао таинственно и темно (сюань). Вот что говорит Дзэн-буддист позднейшего периода:

Есть лишь одна вещь: наверху она поддерживает Небеса, внизу она объемлет Землю: она темна, как черный лак, и всегда активно действует. [4]

Сюань, конечно, - темнота в переносном смысле слова, не тьма ночи, не черное в противоположность белому, а та чистая непостижимость, с которой сталкивается ум, когда пытается вспомнить момент, предшествующий рождению, или погружается в собственные глубины.

Западные критики часто подшучивают над таким неопределенным представлением об Абсолюте, высмеивая его как "туманное и мистическое", и противопоставляют ему свои трезво-определенные формулировки. Но, как говорил Лао-цзы:

Человек высшей учености, узнав о Дао,

стремится к его осуществлению.

Человек средней учености, узнав о Дао,

то соблюдает его, то нарушает.

Человек низшей учености, узнав о Дао,

подвергает его насмешке.

Если бы оно не подвергалось насмешке,

то не было бы Дао.

Дело в том, что невозможно почувствовать, что подразумевается под Дао, не поглупев в каком-то особом смысле слова. Пока сознательный ум неистово пытается втиснуть весь мир в сеть абстракций и настаивает на том, что жизнь должна точно укладываться в эти жесткие категории, - до тех пор дух Дао остается чужд и сознание лишь зря надрывается. Дао доступно лишь уму, владеющему простым и тонким искусством у-вей, которое является после Дао вторым основным принципом даосизма.

Мы уже видели, что с помощью книги И-цзин китайцы научились принимать спонтанные решения, эффективность которых зависит от умения человека "отпускать" свой ум, предоставляя ему действовать самому по себе. Это и есть у-вей: у - означает "не" или "нет", а вей - "действие", "делание", "стремление", "напряженность" или "занятость". Если вернуться к нашему примеру со зрением, периферийное зрение действует наиболее эффективно, когда мы - как в темноте - смотрим на вещи не прямо, а искоса, уголком глаз. Если нужно рассмотреть подробности отдаленного предмета, например, стрелки часов, глаза должны быть расслаблены, они не должны таращиться, не должны стараться рассмотреть предмет. Или другой пример: как ни усиливай работу мускулов рта или языка, вкус пищи не станет от этого острее. И глазам, и языку следует доверить действовать самостоятельно.

Но поскольку мы привыкли излишне полагаться на центральное зрение, на сильный прожектор глаз и ума, мы не сможем возродить способности периферийного зрения, если сначала не расслабим своего резкого пристального взгляда. Ментальный или психологический эквивалент такого расслабления нечто вроде тупости, которая так часто упоминается у Лао-цзы и Чжуан-цзы. Это не просто спокойствие ума, а особого рода "не-хватание" умом. Говоря словами Чжуан-цзы: "Совершенный человек пользуется своим умом словно зеркалом: он ничего не хватает и ничего не отвергает. Воспринимает, но не удерживает". Можно сказать, что ум при этом как бы слегка "расплывается", чтобы избавиться от излишней четкости. Так Лао-цзы говорит о себе:

Отбрось ученость, - исчезнут и печали...

Все люди счастливы, словно на пиру, как на высокой башне в весенний день.

Один я спокоен, и мой вид ничего не выражает, как лицо ребенка, еще не умеющего улыбаться.

Одинок и заброшен, словно бездомный.

У людей всего в избытке, только я ничего не нажил.

Может быть, у меня ум глупца, и я полон заблуждений!

Люди так сообразительны, - один я, кажется, туп.

Люди так проницательны, - один я, кажется, глуп.

Ко всему безразличен, словно ничего не вижу.

Плыву по течению, словно ни к чему не привязан.

У всех есть какое-то дело, один я, кажется, бестолков и непрактичен.

Один я не такой, как все, и держусь за Маму (Дао) (20) [5].

Большинство даосских текстов содержат некоторое преувеличение, усиленный образ. Это как бы юмористическая карикатура автора на самого себя. Вот что пишет, например, Чжуан-цзы:

Человек, обладающий силой добродетели (дэ), живет в доме, не утруждая свой ум; и совершает действия без спешки. Представления о правильном и ложном, хвала и порицание окружающих не волнуют его. Когда все люди между четырех морей могут наслаждаться жизнью, он счастлив... С печалью на лице блуждает он, как дитя, потерявшее мать, с глупым видом бродит он, как заблудившийся в лесу. У него есть деньги, хотя он не знает, откуда они; он ест и пьет вдосталь, и не знает, откуда берется еда. [49 с.129].