Бесчисленные времена - Браннер Джон - Страница 2

— Совершенно верно.

— Этого-то я и боялся, — пробормотал дон Мигель. — Ну, ладно. Придется подчиниться ее желаниям. — Он одним глотком допил вино и уже на ходу добавил: — Для меня встреча с вами, дон Архибальдо, большая честь. Надеюсь, еще увидимся.

— Ну, что вы. Это для меня — большая честь.

Глава вторая

Маркиза сидела в круглой беседке, увитой плющом. Пол и колонны были из белого мрамора, а окна и потолок забраны ажурными серебряными решетками. Рядом с маркизой сидели два господина. Одного из них дон Мигель узнал, это был падре Пибоди, секретарь архиепископа Хорке. За глаза его называли Капелланом ее светлости, а чем конкретно он занимался во владениях маркизы, оставалось только гадать. Второй мужчина был незнаком.

— А, дон Мигель! — вскричала маркиза и одарила взглядом, который, вероятно, косил ее женихов лет двадцать-тридцать назад. — Я от души надеюсь, что не слишком вас обеспокоила. Нас тут весьма занимает одна проблема, и мы были бы рады узнать ваше просвещенное мнение. Позвольте дону Марко изложить суть дела.

Она указала на незнакомца — щеголя в темно-зеленом камзоле и желтых панталонах; рукоять его шпаги была усеяна драгоценными камнями, оружие явно служило для показа и не употреблялось по прямому назначению. Блеющим голосом тот представился:

— Марко Вилланова, ваша честь.

— Мигель Наварро, — отрывисто бросил сотрудник СВ. — В чем проблема?

— Мы только что спорили о частной жизни видных исторических деятелей, дон Мигель. Я утверждаю — и разум повелевает нам быть в этом убежденным! — что величие человека должно также очевидно проявляться в его частной жизни, как и в общественной.

— Особенно много мы говорили о Юлии Цезаре, — добавил падре Пибоди и вытер ладони о бока длинной черной сутаны. — А величие этого человека, смею утверждать, несомненно.

Он говорил с местным акцентом и при каждом втором слове смиренно склонялся, словно подтверждая невысокий свой статус.

— Ну, что касается Цезаря, то я с ним знаком не понаслышке, — чуть грубее, чем собирался, отвечал дон Мигель. Он злился, что за ним прислали раба по такому ничтожному поводу. — Мы встречались, и я считаю его напудренным жеманником. В юности он скомпрометировал себя позорными отношениями с мужчинами, а когда достиг зрелого возраста, его беспорядочные половые связи были главной темой римских сплетен. Если это величие в частной жизни, то это, конечно, ваше личное дело — так считать.

Дон Марко покраснел, бросил взгляд на маркизу и отступил на полшага.

— Мне кажется неприличным рассуждать о таких вещах в присутствии дамы! — воскликнул он.

— Будьте любезны, не считайте меня виноватым, а претензии адресуйте самому Цезарю, — холодно отвечал дон Мигель. — Ее светлость спросила меня как специалиста, я ответил. История непредвзята, дон Марко, она не знает снисхождения к дилетантам, которые стараются не замечать того, что им не нравится. Она полна фактов, которые неприятны, но от них нельзя отмахнуться.

Дон Марко побагровел пуще прежнего, а маркиза недолго помолчала (похоже, боролась с собой), а затем решила не спорить с гостем.

— В самом деле, дон Марко! — энергично кивнула она. — Дон Мигель совершенно прав. Ведь именно ханжество сделало женщин созданиями, которых окружают не только вниманием и заботой, но и ложью — Да-да, ложью! — о природе и характере мира! Это в интересах самонадеянных мужчин приписывать нам слабости, которых мы не имеем!

Она устремила пронзительный взор на дона Мигеля и томно вздохнула:

— Но среди нас есть человек, говоривший с самим Юлием Цезарем! Разве это не чудо?

— Мы, сотрудники Службы Времени, такие встречи чудом не считаем, — возразил Наварро, уже пожалевший, что разболтался. — Мы пользуемся законами природы, и ничего больше. Чудом было бы, например, слетать на Луну. Ведь до сих пор наука не знает, как даже подступиться к этой проблеме.

— Э-э… с вашего позволения, дон Мигель, — сказал падре Пибоди, качая круглой головой и тараща круглые глаза. — Как это случилось, что вы могли говорить с Юлием Цезарем? Я слыхал — если мне будет позволено указать, — что правила вашей Службы запрещают вмешиваться в ход событий, и действия путешественников ограничиваются простыми наблюдениями.

Так и знал, что здесь не следует рта открывать, с досадой подумал дон Мигель. Теперь, чтобы исправить оплошность, придется отвечать на провокацию священника. Действительно умный человек не задал бы такого вопроса, потому что в публикациях об исследованиях Древнего Рима подробно объяснялось, как действует путешественник во времени.

— Заверяю вас, падре, — устало сказал Мигель, — что инструкции скрупулезно соблюдаются. Однако если какой-то видный исторический деятель вроде Юлия Цезаря окажется в пределах слышимости другой личности, которую он не знает и никогда больше не увидит, и произнесет слова, которые произнес бы в любом случае, это ни в коем случае не означает вмешательства в историю. Я ясно ответил на ваш вопрос?

Падре Пибоди энергично кивал, наверное, чтобы лучше усваивать информацию, утрясая ее в голове. Все замолчали. Наконец маркиза не выдержала.

— Хотя я только бедная глупая женщина… — Она повела ресницами, ожидая привычных возражений, но спорить никто не стал. Бросив уничижительный взгляд на падре Пибоди, маркиза была вынуждена продолжать. — Мне кажется, что о вмешательстве в прошлое вообще не стоит беспокоиться. Что случилось, то и случилось. Как может измениться прошлое из-за наших действий?

Маркиза, хвалившаяся своим интеллектом, задала вопрос, на который ответил бы и мало-мальски развитый школяр лет пятнадцати. М-да… Даже дон Марко, которого Наварро отнюдь не считал светлой головой, растерялся при виде такого невежества.

— Рассуждать о принципах теории времени, — неохотно сказал дон Мигель, — это, скорее, занятие для мудреных философов, а не прагматиков вроде меня, миледи. Но я имею о теории некоторое представление, и, если пожелаете, попытаюсь объяснить вам.

По лицу маркизы мелькнула тень досады, она, похоже, расстроилась, что придется заняться тяжкой мыслительной работой. Но пришлось демонстрировать вежливый интерес и самообладание.

— Прошу вас, объясните, — пробормотала она.

— Ну, хорошо. — Дон Мигель помедлил, собираясь с мыслями, чтобы изложить их в доступной для маркизы форме. — Прежде всего, думаю, что никто не станет спорить: в истории есть решающие поворотные моменты! И каждый из них состоит из суммы огромного числа причин, деяний индивидуумов и их поведения, поэтому любое историческое событие редко удается объяснить одним-единственным фактором. Большинство событий зависит от такого широкого спектра причин, что невозможно охватить их во всем масштабе, и мы вынуждены признавать их случайными… Например, падения Рима в результате вторжения орды варваров не случилось бы, кабы не декаданс римского общества.

Маркиза кивнула, лоб ее покрылся складками от чрезмерных мыслительных усилий. Дон Мигель продолжал, хотя опасался, что она может надорваться.

— Этот неохватный поток событий, который сходится на каком-то поворотном моменте, можно сравнить с рекой. Есть ли в ее русле еще один камешек, нет ли его, не так уж и важно, он не изменит ни направления течения, ни глубину. Но изменение, пусть и незаметное, произойдет, если мы этот камушек вытащим или только передвинем — независимо от нашего восприятия! Поток времени можно также сравнить с оползнем. И нет ничего невозможного, если визитер из будущего остановит первый камень, прежде чем начнется обвал, который изменит ход истории. Если такое случится, мы вычеркнем из истории сами себя. Одна-единственная важная идея, посеянная в мозгах римлянина из 300 года, могла бы, по нашему мнению, привести к поражению Алариха и выживанию Римской империи.

— Меня великие империи прошлого очаровы… вывают! — с энтузиазмом, но не вполне грамотно высказалась маркиза. — Особенно… — Она заметила гримасу досады на лице дона Мигеля и оборвала себя. — Я позволила себе увлечься… Пожалуйста, продолжайте!