Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Туполевская шарага - Кербер Леонид Львович - Страница 14


14
Изменить размер шрифта:

Туполевцев это изменение назначения «сотки» затрагивало и меркантильно: второй пикировщик, – не закроют ли 103-ю и не лишатся ли они тем самым призрака свободы? В КБ-100 аврал, они работают день и ночь, мужественно стараясь из «трепетной лани» сделать коня. Все страшно нервны, шипят друг на друга, потихоньку ругают Петлякова за его недальновидность (восемь дней назад они после парада без шума качали его в спальне) и клянут про себя или вполголоса всю иерархию от Кутепова и до Берия. Клянут же про себя или вполголоса потому, что дело провокации и сыска было поставлено в ЦКБ-29 воистину на космическую высоту. Как потом обнаружилось, довольно часто под видом вызова на производство тягач вел зэка в одну из комнат тюремной администрации. Там его вежливо просили о помощи: «Присматривайтесь к врагам и информируйте нас, о большем мы не просим». Уже не намеками, а прямо обещали учесть эту помощь при составлении списков на освобождение. «Куда как метко целит Иуда». Встречая отказ, переходили к угрозам отправить на Колыму, добавить 10 лет. Большинство угрозы выдерживало, меньшинство рассуждало достаточно скользко – соглашусь, а писать не буду. Таким на втором, третьем вызове давали понять, что теперь они связаны круговой порукой с ними, выход откуда один – смерть. Перепуганный начинал выдумывать турусы на колёсах, возникали организации, шпионы, вредители. Все это до поры до времени складывалось в досье. Печально, но факт – число завербованных было достаточно велико. Удивительно другое, информация об этом просачивалась, и большинство лягавых[31] мы знали. В одном случае, исчезнувший от нас зэк прислал с дороги письмо вольнонаёмной девушке, а та рассказала. Письмо было выброшено в унитаз столыпинского вагона с просьбой заклеить в конверт и опустить в ящик. Добрая русская душа выполнила эту просьбу. Спасибо ей за это, выдержавшей тридцатилетние демагогические вопли о врагах.

Психология наших стукачей была гораздо менее понятной. Опасность смерти в лагере в ЦКБ-29 отпала. Работали они по любой специальности среди друзей, которых знали до ареста, байки о «врагах» испытали на себе. Нет, воистину, «чужая душа – потёмки».

Как и охрана, вокруг нас были три цепи наушников[31], среди вольнонаёмных и, наконец, свои собственные сиксо. Нечего говорить, рыцари меча и лаврового венка (эмблема НКВД) могли спать спокойно!

Недели через две выяснилось, что пикирующая «сотка» конкурировать со 103-ей не может. Крупных бомб она брать не может, дальность у неё меньше, оборонительного вооружения недостаточно, скорость на 100 км ниже. Может быть, это и нехорошо по отношению к друзьям по несчастью, но эти сведения нас ободрили. Сбой, вызванный этими событиями, наверстали и вошли в график, чертежи шли хорошо.

На них (чертежах) главный технолог ЦКБ-29 Е. П. Шекунов ввёл новшество – «№ сборочного узла». Номера эти он почему-то выдавал только сам. Занятый каким-то важным совещанием, он в шутку бросил одному из надоедавших с № узла инженеров: напишите «гордиев». И пошел гулять этот «гордиев узел», пока не натолкнулся на бдительного технолога. Тот к начальству, он – Шекунова. Сколько ни пытался Е. П. объяснить, что это шутка, что существуют «авгиевы конюшни», «прокрустово ложе», «дамоклов меч» и т. д. разгневанный начальник КБ-100 Балашов предложил: «Заграничных терминов не употреблять!»

Этот случай натолкнул нас на мысль выяснить культурный уровень вольняг. В то время все увлекались «Петром I» А. Н. Толстого. Было известно, что роман нравился вождю, злые языки поговаривали, что Толстой в свой герб вписал «без лести предан»[32]. Действие романа разворачивалось в районе, где стояло здание ЦКБ. Слева от него в Яузу впадала речка Кукуй, напротив на прудах НДСК Пётр катал Анну Монс, невдалеке виднелась крыша дворца Лефорта. На месте строительства КОСОС была обнаружена могила Брюса, вельможи и автора весёлого календаря. Скоро выяснилось, что никаких ассоциаций эти обстоятельства не вызывают, более того, названия Лефортовский район, Немецкий рынок, Семёновская церковь, Солдатская улица, Гошпиталь и другие с историей ими не связывались. Такова была историческая эрудиция «советского интеллигента», заполненная «взамен этой кутерьмы», как сказал один из вольнонаемных, датами съездов, – словно у великой страны истории и не было. Какая уж тут мифология!

Мы, заключённые, жалели этих людей: быть может, они и не были виноваты, поскольку мощная пропагандистская машина денно и нощно вдалбливала им в голову, что все завоевания мировой цивилизации во все века не более чем собачий вздор! Важно одно – производство тракторов, рельс, паровозов, металла и т. д. В соответствии с решением такого-то съезда, конференции, пленума и т. п. подняли что-то на столько-то процентов, ура! Если для этого или из-за этого разрушили 20 исторических памятников, продали за границу 5 Рембрандтов, заморили 10 талантов (Вавилова, Плетнёва, Тухачевского, Бухарина, Есенина, Гумилёва, Мандельштама, Пастернака, Цветаеву, Фалька), ну и чёрт с ними, это не имеет никакого значения.

Нам казалось, что это не самый лучший выход. Потребность внутренней, духовной жизни не вытравили ни следствие, ни лагери, ни ЦКБ-29. Конечно, мы понимали всю важность пуска очередной домны или шахты, увеличения суточного выпуска автомобилей, но думали, что с этим легко уживаются любовь к музыке, поэзии, наконец, к нравственной философии.

Вечерами, когда мы становились «свободными», по углам спален собирались кружки людей, связанных чем-то общим. Так возник кружок любителей музыки. С одобрения «руководства», своими руками, из бакелизированной фанеры, широко применявшейся в конструкциях, были изготовлены скрипка, альт, виолончель. Звучали они чудовищно, однако трио Базенков-Бочаров-Боровский, исполнявшие по воскресеньям Оффенбаха и Штрауса, неизменно собирало многочисленных поклонников. Был и кружок любителей поэзии. Библиотека ЦКБ пополнялась из фондов Бутырской тюрьмы. Были в ней Фет, Плещеев, Тютчев, Надсон, Блок, ну и, конечно, Пушкин и Лермонтов. А. К. Толстого там, естественно, не держали. Книги были из конфискованных частных собраний, и порой мы обнаруживали на них (экслибрисов в то время не уважали) пропущенные по недосмотру надписи «из книг Бухарина», «А. И. Рыкова». Две такие книжки один из наших библиофилов припрятал, эвакуация помешала их спасти.

Многие увлекались различного рода поделками: делали мундштуки, курительные трубки, выпиливали из плексиглаза брошки, монограммы, клеили коробочки, портсигары и т. д.

Рисовали. А. М. Черёмухин – жанровые сценки, Т. П. Сапрыкин – саврасовских грачей. Несколько человек писало стихи, а один оригинал – даже роман о строительстве в Сибири авиазавода в стиле особенно одобряемых в то время «Сталь и шлак», «День второй».

Особняком стоял вопрос о взаимоотношениях с женщинами. Наш штаб-лекарь, фельдшер Бутырской тюрьмы, под страшным секретом проговорился о том, что нам в пищу подмешивают бром или что-то иное, долженствующее снизить половой тонус. Возможно, что это и так, но дело ведь не только в тонусе. Людям нужна женская ласка, сочувствие, поддержка, наконец, общение. То самое обычное человеческое общение, которое мы так мало ценим, пока, оказавшись в тюрьме, не осознаем его необходимости. Когда, не выходя из ЦКБ неделями, месяцами, годами, заключённые встречали дружеское участие, словесную ласку, а порой и глубокое понимание, – рождались, хотя и платонические, но глубокие чувства. Порой они падали на подготовленную почву. Было известно, что некоторые, особенно партийные, жёны отказывались от своих арестованных мужей. К сожалению, встречались и такие, которые делали это публично, на собраниях. Объяснить причины трудно, возможно, это был страх, возможно биологическое начало, – стремление спасти детей, род. Так или иначе, следовало оставаться порядочными. С заключенными, у которых в вопросах взаимоотношений с представителями администрации, власти и т. д. был выработан свой особый кодекс чести и порядочности, так делать было нельзя. Слишком легко ранимыми и беззащитными были их души… Женщина, публично отрекшаяся от мужа, конечно, не могла рассчитывать на его возвращение к ней. Узнав об этом и встретив другую, бескорыстно проявляющую нежность и внимание, лишённую права получить в ответ что-либо, постоянно рискующую, что её выгонят из ЦКБ, мало этого – вышлют из Москвы или, ещё хуже, арестуют, спросишь: «Кто первый бросит в нас камень?»

вернуться

31

Различные клички провокаторов-осведомителей: «лягавый» – производное от охотничьей собаки; «стукач» – стучит, т. е. доносит; «наушники» – шепчет на ухо; «шпики» – прозвище, доставшееся в наследство от старой России; «сиксо» – так назывались они у уголовников

вернуться

31

Различные клички провокаторов-осведомителей: «лягавый» – производное от охотничьей собаки; «стукач» – стучит, т. е. доносит; «наушники» – шепчет на ухо; «шпики» – прозвище, доставшееся в наследство от старой России; «сиксо» – так назывались они у уголовников

вернуться

32

Девиз временщика графа Аракчеева