Щепки плахи, осколки секиры - Чадович Николай Трофимович - Страница 93

– Тебе этот баран кастильский мою помеловку передал?

– Допустим.

– Там все дела мои к тебе аккуратно изложены.

– Дорожку в Эдем ищешь?

– Не помешало бы… пока мы другую не протоптали.

– Зря стараетесь. Нет уже в этом мире дорожки в Эдем, – для убедительности Зяблик даже ногой притопнул.

– Зато в другом есть. С варнаками вы вроде договорились… По этой дорожке и пустишь нас.

– Не для всех эта дорожка.

– Интересно, почему?

– А почему свинью в приличный дом не пускают? А почему людоеда за общий стол не садят? Не для вас Эдем предназначен.

– Ну конечно! – Слова Зяблика весьма развеселили Ламеха. – Он для фраеров зачуханных предназначен! Для чурок тупорылых! Для обезьян вшивых! Опять светлое будущее будете строить!

– Это уже не твое дело.

– Нет, подожди! Мы кто, по-твоему, – фуфло малахольное? Будем стоять и хлопать гляделками, пока вы в Эдем линяете? Как же, пустим мы вас туда! Если и уйдете, так только в деревянные тулупы завернувшись!

– Ну ладно… Допустим даже, что вы возьмете верх, хотя это еще вилами по воде писано. А дальше что? Помнишь ту мясорубку возле Черного Яйца, когда наш товарищ, степняк, погиб?

– Помню. Чудом вы тогда от нас ушли.

– Так вот, скоро что-то похожее везде будет. Уже погибла Киркопия, Хохма, Изволок… Степь на очереди. Земля оживает, камень, песок, вода… Через пару лет о роде людском и воспоминаний не останется. Только те и уцелеют, кто в Эдеме успел корни пустить.

– Кто это тебе наплел такое?

– А ты сам разве не видишь?

– Бред это твой. Глюки. Много политуры в зоне лакал. Или сказкам этого проклятого Дона Бутадеуса веришь? Он мастер всякую чепуху клеить.

В это время братья, вполне мирно судачившие о чем-то, вскочили и, как дикие звери, вцепились друг в друга. Аггел оказался ловчее или просто безжалостнее. Уже спустя несколько секунд Рысак рухнул на четвереньки, а брат, нагнувшись вперед, всадил ему между лопаток нож.

Зяблик, до этого пребывавший в крайне взвинченном состоянии, окончательно утратил контроль над собой и, выхватив пистолет, дважды подряд выстрелил в аггела. Было хорошо видно, как дергается его голова от ударов пуль и как от нее что-то отлетает – не то брызги крови, не то частицы мозга.

Отрезвило Зяблика прикосновение холодного металла к собственному виску.

– Спрячь пушку, иначе чан разнесу, – сказал Ламех, продолжая тыкать пистолетным стволом в голову Зяблика. – Ты разве забыл, что для нас братоубийство, как для христиан святое причастие? Сам-то, небось, поимел когда-то удовольствие. Зачем же другим мешать?

– Дешевки вы фальцованные, – пробормотал Зяблик, пряча свой пистолет за пояс. – Кровососы…

– А ты, как я погляжу, воровской закон стал забывать, – вновь усмехнулся Ламех. – На сходняках авторитетам ругаться не полагается.

– Давно ли ты авторитетом заделался?

– С детства. С тех пор, когда в зону для малолеток загремел и первую в своей жизни суку порезал… Только мы сюда собрались не для уточнения фактов моей биографии, а для серьезного дела…

Издали донесся глухой гул, словно где-то за лесом разразилась гроза, первая со времен Великого Затмения. Зяблик непроизвольно вздрогнул (поскольку артиллерией не обладала ни одна из противоборствующих сторон, канонады он никак не ожидал), зато Ламех, как будто бы давно предполагавший услышать нечто подобное, приложил ладонь к уху.

– Началось! – сказал он с удовлетворением. – Это тебе первый звонок… Степняки поперли в атаку, да нарвались на минное поле. Сейчас их потроха летят во все стороны, а души пачками возносятся в басурманский рай.

– Чего ты мелешь… Откуда там мины взялись? – Зяблик чувствовал себя сейчас, как боксер, все удары которого проходят мимо цели. – Я вчера сам каждую кочку проверил.

– Вчера не было, а сегодня есть. Вы же, дураки, охрану выставить побоялись. Не захотели свои планы раньше времени раскрывать. Вот и нарвались.

Грохот продолжался еще минут пять, и жутко было даже подумать, сколько степняков нашли свой конец на пересохшем болоте, некогда принадлежавшем торфозаводу «Комсомолец».

Не желая выдавать своих истинных чувств, Зяблик с напускным спокойствием произнес:

– У вас отродясь столько мин не было, чтобы степняков сегодня остановить. Они сюда всем гамузом пришли, вплоть до последнего человека.

– Случается такое… Был народ, и нет его. Ломают потом головы книжные черви.

Грохот как будто бы стал стихать, зато в той стороне словно кузнечики застрекотали.

– Кто через минное поле прорвался, напоролся на пулеметы. Тоже доля незавидная, – пояснил Ламех. – На что вам остается надеяться? На рвань талашевскую? На свинопасов сиволапых? На анархию сопливую? Им от Старинок до места боя не меньше часа топать. На разбор шапок попадут, если вообще доберутся. Вы-то думали, что мы все свои силы в лесу схоронили. Вот и еще раз на туфту купились! По собственной крови ваша рать будет шлепать. Там под каждым кустиком, в каждой яме, за каждым деревом засада таится. Человека по два-три в одном месте, но когда они всем скопом навалятся, от вас только клочья полетят. Пока эти горе-вояки до леса доберутся, не мы, а они в мешке окажутся. Останется нам только этот мешок завязать, да в подходящее место сунуть – или в костер, или в омут.

Ламех провидцем, конечно, не был, но все, о чем он говорил, более или менее соответствовало действительности.

Конская лава степняков, едва успевшая развернуться и набрать разгон, налетела на тщательно замаскированное минное поле, напичканное вперемежку как минами-малютками, способными в лучшем случае оторвать лошадиное копыто, так и многокилограммовыми чудовищами, градом осколков сметающими все живое в радиусе полусотни метров вокруг себя. Короче говоря, если бы коннице пришлось скакать через поток вулканической магмы, потери были бы ненамного больше.

Тем не менее сильно поредевшая волна всадников все же достигла опушки леса. И тогда по ним в упор секанули пулеметы, установленные на специальных настилах в кронах самых высоких деревьев.

Отступать через поле, каждый шаг по которому грозил смертью, да еще и под ливнем летящих в спину пуль, было занятием заведомо самоубийственным, поэтому уцелевшие степняки спешились и бросились врукопашную. Тучи выпущенных вслепую стрел расчищали им путь, но в ответ грохотали выстрелы – с фронта, с флангов, сверху… Издали могло показаться, что опушка леса загорелась, а на самом деле это вздымался к небу сизый пороховой дым.

Цыпф, наблюдавший побоище из своей брички, грубо толкнул кучера в спину (что само по себе было событием чрезвычайным) и заорал:

– Гони в Старинки! Подмогу надо вызывать! Иначе пропадут степняки!

Из-за леса еще продолжал доноситься шум боя. Грохота взрывов и треска пулеметов слышно больше не было, а только вразнобой стучали пистолеты, да время от времени бухали ружья.

– Добивают твоих союзников, – с издевкой сказал Ламех.

– Это еще надо посмотреть, кто кого добивает. – Зяблик едва сдерживал желание вцепиться аггелу в глотку.

Несколько выстрелов донеслось и с противоположной стороны, оттуда, где пролегала проселочная дорога, по которой разномастное воинство Отчины должно было двигаться на подмогу степнякам.

– Не спешит что-то ваша гвардия, – прокомментировал это событие Ламех. – Шаг широкий, да редкий… Лучше бы они назад повернули, пока не поздно. Глядишь, кто-нибудь и спасся бы… Ну а что ты про себя самого, керя, решил? Учти, что долго думать вредно, вши в голове заведутся.

– Ты, конечно, паренек ушлый, – произнес Зяблик с расстановкой. – Как утка. Но твой фенькин номер нынче не пройдет. Заваруха только начинается, а ты уже баланс подбиваешь… Давай подождем чуток.

– Ваньку валяешь? – Ухмылка окончательно сползла с лица Ламеха, уступая место садистскому оскалу. – Смотри, как бы перебор не случился. Если с тобой сговориться не получится, мы вашу ученую крысу, Левку Цыпфа, в оборот возьмем. Или кралю его сисястую. Остальные-то ваши вроде дубанулись все. И ментяра тот хитрожопый, и медичка психованная.