Особый отдел и тринадцатый опыт - Чадович Николай Трофимович - Страница 50

– Теперь капитанские, – вынужден был признаться Цимбаларь.

– Слабо растёшь.

– Через месяц майора обещают.

– Заранее поздравляю. – Участковый через стол пожал Цимбаларю руку. – Где лямку тянешь? Наверное, в какой-нибудь крутой службе?

– Вроде того.

– Этот Шестопалов у вас в разработке?

– Был до вчерашнего дня. Ночью его зверски убили на Волковском кладбище. В лапшу изрезали. Сейчас ищем прежние связи… Что ты там говорил о молодом человеке, наведывавшемся к нему?

– Я только хотел сказать, что он на Юродивого, то есть на Шестопалова, куда больше твоего походил. Высокий, светлый, лохматый.

– Постарайся вспомнить, как выглядели его руки. – Ради наглядности Цимбаларь продемонстрировал участковому свои редко заживающие кулаки. – Обыкновенно или как, скажем, у борца-каратиста.

– Не приметил. Однако вид у парня был подтянутый, спортивный. Вот только нельзя сказать, чтобы Шестопалов был ему очень рад. Объяснения между ними проходили довольно бурные.

– Откуда это известно?

– Соседи жаловались. А потом и квартирная хозяйка подтвердила.

– Давай сходим к ней, поподробнее расспросим. – Цимбаларь скорчил просительную мину.

– Рад бы, да не могу. – Участковый развёл руками. – Преставилась она с полмесяца назад. Потому, наверное, и Шестопалов перестал здесь появляться.

– А что с квартирой стало? Она, наверное, приватизированная?

– Приватизированная. Ждём, когда наследники объявятся. А иначе в назначенный срок уйдет в доход государству. По решению суда, конечно.

– Глянуть её можно? Хоть одним глазком. – Цимбаларь приложил руки к сердцу.

– Ишь, какой ты настырный! Проблема в том, что ключи от неё находятся сейчас в Департаменте жилищного фонда. Чтобы злоупотреблений не случилось… Но ты, как я понимаю, можешь обойтись и без ключей? – Участковый подмигнул Цимбаларю.

– Обойдусь. Ты только отведи меня на место и подстрахуй немного.

– Ну смотри… Если что не так, я на тебя всё свалю. Дескать, принудил, пользуясь служебным положением…

У Цимбаларя не было при себе не то что приличной отмычки, но даже обыкновенной булавки. Пришлось опять бить челом участковому. Вняв просьбам столичного гостя, он щедрой рукой распахнул перед ним обыкновенный платяной шкаф, где это добро, любовно именуемое домушниками «мандолинами», «щучками» и «вилочками», лежало килограммами и местами уже начинало ржаветь.

Выбрав несколько наиболее удачных образчиков воровского технического творчества, Цимбаларь поспешил за участковым, отправившимся в очередной обход вверенной ему территории. В посёлке Трёх Хохлов он вёл себя как строгий хозяин и на дистанции в тысячу метров успел сделать больше дюжины устных замечаний, составил два административных протокола, получил от бдительных граждан немереное количество доносов и даже применил однажды физическую силу, разнимая повздоривших выпивох.

Оставив Цимбаларя у двери осиротевшей квартиры, участковый спустился этажом ниже и вернулся назад лишь после того, как замки поддались. Судя по всему, они были едва ли не одногодками опочившей старушки.

В квартире, где больше двух недель не ступала нога человека, уже успел появиться запах плесени и вовсю хозяйничали тараканы. Обстановку можно было назвать нищенской, зато стены сплошь покрывали иконы – и старинные, строгановского письма, и бумажные, вырезанные из журналов. Цимбаларь хотел было перекреститься на них, да забыл, откуда надо начинать – со лба или с плеча.

Табуретки, на которых недавно стоял гроб, оставались на прежних местах. Зеркала были занавешены чёрной тканью. На полу застыла лужица воска, натёкшего с погребальной свечи.

Шестопалов ютился в маленькой проходной комнатке, где из мебели имелся только продавленный диван и древний шифоньер, в котором обнаружились поношенный костюмный пиджак и зимнее пальто, скорее всего, пожертвованное прихожанами кладбищенского храма.

На подоконнике стопками лежали книги и журналы по квантовой механике, названия которых Цимбаларь даже читать не стал, дабы не засорять мозги. Тут же валялась дешёвая шариковая ручка и несколько использованных стержней, но какие-либо записи, пусть даже сделанные на обрывках газет, отсутствовали.

Это показалось Цимбаларю весьма странным, и он принялся методично осматривать комнатушку – перелистал книги, проверил карманы одежды, заглянул за отставшие обои и даже попытался проникнуть в чрево дивана.

– Ты его писанину, что ли, ищешь? – поинтересовался участковый и, получив утвердительный ответ, пустился в объяснения: – Так бы сразу и сказал. Тут, понимаешь, незадача вышла… Когда старушка откинулась, со всей округи попёрли её ровесницы. Проститься, значит. Некоторым от скорби в сортир захотелось, дело-то живое… А там хоть шаром покати – ни единой бумажки. Даже непонятно, чем сама старушка при жизни подтиралась. Вот сотрудницы социальной службы, которые здесь распоряжались, все записки Шестопалова в сортир и перетаскали. Книги-то рвать побоялись, а газет в этой квартире отродясь не водилось.

Кивком поблагодарив коллегу, Цимбаларь немедленно устремился в туалет, достойный разве что дикаря, но отнюдь не цивилизованного индивидуума, знакомого со Всеобщей декларацией прав человека. Бумаги, исписанные математическими вычислениями, действительно находились здесь – частью в висевшей на стене матерчатой сумке, частью в мусорной корзине. Если первые были только изорваны и помяты, то вторые использованы по назначению.

Пока Цимбаларь вглядывался в уцелевшие листки, пытаясь найти хоть один знакомый символ, подошедший сзади участковый уважительно поинтересовался:

– Разбираешься в этой каббалистике?

– Более или менее. – Цимбаларь никогда не упускал возможности позубоскалить. – Заочно окончил высшие математические курсы при институте глобальной геополитики. Так что, если выгонят вдруг из милиции, запросто устроюсь счетоводом в какой-нибудь кооператив… Я эти бумаги возьму с собой, хорошо?

– Да ради бога! – махнул рукой участковый. – Можешь даже иконы забрать, а то один чёрт пропадут.

– Нет, спасибо. Для религиозных чувств я ещё не созрел.

Когда они уже покидали дом, где сердобольная старушка нашла свой последний прижизненный приют, а Шестопалов предпоследний, Цимбаларя вдруг осенила одна, в общем-то, элементарная мысль, и он поспешно вернулся в подъезд, чтобы проверить почтовый ящик бесхозной квартиры.

В нём лежала открытка, отправленная, если судить по штемпелю, неделю назад из другого района Петербурга. Адресована она была Шестопалову. Текст гласил: «Алексей, куда ты пропал? Твой телефон не отвечает, а квартира всё время закрыта. Отзовись. Нам нужно очень серьёзно поговорить. От этого будет зависеть не только моё, но и твоё будущее. Перестань изображать из себя скорбящую Марию Магдалину. Мы можем упустить время, а вместе с ним и свой единственный счастливый шанс. Твой Марат».

– Не тот ли это Марат, который Шестопалова навещал? – заглядывая Цимбаларю через плечо, полюбопытствовал участковый. – Родственничек, наверное…

– Похоже на то… Хотя, если верить официальным сведениям, никаких родственников у Шестопалова быть не должно. Его родители круглые сироты, познакомившиеся в детском доме. Сам он единственный ребёнок в семье. Жена с детьми уехала на постоянное место жительства в Германию.

– А если кто-нибудь из этих детей подрос и вернулся к отцу?

– Оба ребёнка Шестопалова, увы, принадлежат к женскому полу…

Новое жилище, конечно же, никому, кроме самого Кондакова, не понравилось, но особой беды в этом не было – долго задерживаться здесь не планировалось.

Цимбаларь, явившийся последним, с порога заявил:

– Вот вам посмертные записки Алексея Андреевича Шестопалова, спасённые мной от гибели в канализации, а вот документ, вполне возможно, написанный рукой Гладиатора. Прошу обращаться с ним как можно осторожней.

– Какие факты подтверждают твою версию? – осведомился Кондаков, критически рассматривая вполне обычную почтовую открытку.