Особый отдел и тринадцатый опыт - Чадович Николай Трофимович - Страница 48

Все бросились на его голос и увидели, что Ваня, вскинув вверх руку с растопыренными пальцами, стоит возле кучи подвявших веток, судя по всему, приготовленных к вывозу на свалку.

Его пальцы были перепачканы чем-то густым и чёрным, похожим на мазут.

Ветки разбросали в мгновение ока. Шестопалов (если судить по длинной затрапезной рясе) лежал лицом вниз, вывернув голову к левому плечу. Волосы на его затылке слиплись от крови в косички. Ушные раковины отсутствовали, и это сразу бросалось в глаза.

– Тихо, – сказал Цимбаларь, сам почему-то понизив голос до шёпота. – Всем стоять там, где стоите.

Натянув белые трикотажные перчатки, он стал осторожно переворачивать тело на спину. Удалось это не сразу – одежда, пропитанная кровью, успела присохнуть к густой траве.

Руки трупа были связаны в запястьях, а изуродованное лицо покрывала маска из хвои, опавших листьев и прочего мусора.

– Это точно Шестопалов? – осведомился Цимбаларь.

– Да! Да! – хором подтвердили Ваня и могильщик.

Вне всякого сомнения, бывший учёный принял смерть, какой нельзя пожелать и злейшему врагу. Даже видавший виды могильщик отступил назад и, часто-часто крестясь, забормотал молитву.

Присматриваясь к мертвецу, Цимбаларь сказал:

– Задушили. И, скорее всего, тесёмкой от креста. Но перед этим долго пытали. Кромсали бритвой или очень острым ножом.

– Садюги какие-то, – болезненно морщась, промолвил Ваня. – Уши отрезали, глаза выкололи… Нормальные люди так не делают. Чтобы человек заговорил, достаточно прижечь ему сигаретой сосок или наступить на мошонку.

– Позвольте-ка! – Оттеснив Цимбаларя в сторону, Людочка принялась щёлкать фотоаппаратом, вмонтированным в мобильник. – Не забудь проверить карманы.

– Чего их проверять, – буркнул Цимбаларь. – И так видно, что вывернуты.

– Надо бы установить приблизительное время смерти, – закончив снимать, сказала Людочка. – Жаль, что термометра с собой нет.

– Я и без термометра разберусь. – Цимбаларь, стянув перчатку, приложил руку к шее Шестопалова. – Трупное окоченение ещё как следует не развилось, но температура тела почти сравнялась с температурой окружающей среды. Получается, что убили его незадолго перед полуночью, часиков этак в одиннадцать.

– Мы в это время как раз вернулись в гостиницу, – сказала Людочка.

– Потому нас, наверное, и услали из города, чтобы без помех разобраться с Шестопаловым, – заметил Ваня. – А интересно, что у него хотели выведать?

– Скорее всего, то же самое, что стремились выведать и мы, – проворчал Цимбаларь, продолжая обследовать мёртвое тело.

– Как вы думаете, убийцам удалось получить интересующие их сведения? – Людочка обвела коллег вопрошающим взором.

– Думаю, что удалось, – ответил Ваня. – Язык ведь у него на месте остался.

– А я уверен, что Шестопалов ничего не сказал, – возразил Цимбаларь. – Иначе зачем бы его так жестоко мучили? Если человек смолчал, когда ему выкалывали глаза, значит, он способен смолчать до самого конца. И задушили его не преднамеренно, дабы избавиться от остриженной овцы, а случайно, заигравшись с удавкой… Можете убедиться, вся шея в странгуляционных рубцах.

– Ты заодно проверь, чем связаны его руки, – попросила Людочка.

– Упаковочным шпагатом, – ответил Цимбаларь. – Такой есть в каждом магазине. Узел самый обыкновенный.

– Я это самое… Пойду, пожалуй. – Могильщик искательно глянул на Людочку, надеясь, наверное, только на её снисходительность. – Пора и за работу браться…

– Куда? Стоять! – рявкнул Цимбаларь. – Пойдёшь, когда тебя отпустят. И не вздумай сбежать.

– Какое там сбежать, если коленки трясутся… – Могильщик сгорбился, сразу словно постарев лет на двадцать-тридцать.

– Шестопалов своими страхами ни с кем не делился? – спросил у него Ваня.

– Да нет. Он по большей части вообще молчал.

– А вам не приходилось в его присутствии обсуждать взрывы, недавно происшедшие в Псковской области и в окрестностях Петербурга? Об этом трубили все газеты.

– Было дело, – оживился могильщик. – Зашёл недавно разговор на тему нынешнего паскудного житья. И про взрывы, конечно, вспомнили. Дескать, добрались нехристи и до нас. Боязно в метро спускаться… Чернокнижник тогда всех удивил. Как-то дико на нас глянул и ушёл. Даже не стал дожидаться, когда чай заварится. А ведь именно из-за этого чая он к нам и подсел… Неужели Лёха Чернокнижник причастен к взрывам?

– Не твоего ума дело. Много будешь знать, уши отвалятся. Вот как у него примерно. – Цимбаларь кивнул на труп Шестопалова.

– В общем-то, нам здесь делать больше нечего, – сказала Людочка. – Придётся поставить в известность местную милицию. Пусть сами разбираются.

– Беги в свою контору, звони в легавку. – Небрежным взмахом руки Цимбаларь отпустил изрядно струхнувшего могильщика на волю. – Если про нас будут справки наводить, скажи, что к Шестопалову приезжала родня из Туркмении, да запоздала чуток. Пусть теперь ищут нас в ущельях Карадага.

Когда могильщик, ощутивший себя по меньшей мере заново родившимся на свет, резво умчался, Цимбаларь невесело произнёс:

– Началась смертельная забава… А я-то, дурак, надеялся, что на сей раз дело ограничится исключительно менструальной кровью.

– Хватит распинаться, – прервал его Ваня. – Пора сматываться. Уходим через лютеранское кладбище.

Глава 10

Подтирки не горят и не тонут

Завидев гостиничное здание, чья незамысловатая, можно даже сказать, казарменная архитектура как нельзя лучше соответствовала гордому названию «Советская», Цимбаларь сказал:

– Даю гарантию, что в холле нас уже кто-нибудь караулит. Сидит в сторонке, прикрывшись газетой, изображает из себя японца или шведа, а сам берёт на заметку каждый наш шаг.

– К несчастью, ты прав, – согласился Ваня. – Все мы засветились, даже я.

– Тогда давайте войдём в гостиницу другим путём, – предложила Людочка. – Ведь здесь должны быть подвалы, кухни, склады, пожарные лестницы.

– Это мало что изменит, – покачал головой Цимбаларь. – Гостиничный персонал – профессиональные стукачи, готовые услужить и нашим, и вашим. Только денежки плати… Нет, войдём мы сюда у всех на виду, а вот смоемся незаметно. Надо перебираться на съёмную хату, там будет спокойнее.

– И прощай, полулюкс со шведским столом, – вздохнул Ваня. – Кондаков такого горя не переживёт.

– Ничего, уломаем, – сказала Людочка. – Я ему котлеты сама готовить буду.

– Представляю, – фыркнул Цимбаларь.

Кондаков вернулся раньше всех и сейчас занимался на балконе гимнастикой, состоявшей из одних только наклонов, причём исключительно в правую сторону. На советы Цимбаларя уделять больше внимания приседаниям и отжиманиям он обычно отвечал следующее: «Для меня главное – не поддержание мышечного тонуса, а сжигание лишних калорий. Вот я и наклоняюсь вправо, поскольку это единственное упражнение, не вызывающее боли в суставах».

Выслушав рассказ коллег о печальной судьбе Шестопалова, Кондаков без долгих околичностей высказал своё личное мнение:

– Африканские гиены в поисках добычи ориентируются на птиц-стервятников. Пожива находится там, куда слетаются грифы и сипы. Остаётся только утащить лакомый кусок из-под носа… пардон, из-под клюва своих крылатых конкурентов. Боюсь, что мы превратились в этих самых грифов, следом за которыми крадутся гиены.

– А кроме того, шакалы и львы, – добавил Цимбаларь. – Создаётся впечатление, что в тебе, Пётр Фомич, погиб великий писатель-натуралист вроде Пришвина или Брет-Гарта. В каждой фразе так и сквозит подспудная тяга к первозданной природе, столь редкая у нынешних шпиков… Скажу прямо, ты предвосхитил мысль, готовую сорваться с моих губ, но не оформленную в столь изящной форме. Пора нам от этих нахлебников-шакалов избавляться. Ведь делим мы не дохлых антилоп, а живых людей.

– Пора, – согласился Кондаков, переходя к водным процедурам, заключавшимся в протирании подмышек мокрым полотенцем, что всегда заставляло Людочку убегать в другую комнату. – Вопрос, какими методами…