Особый отдел и пепел ковчега - Чадович Николай Трофимович - Страница 70

Перепрыгнув через коварный провал, едва не стоивший ему жизни, Цимбаларь хотел было пуститься в погоню, но мезуза, уже раскрутившая тесёмку в обратную сторону, не отдавала предпочтения ни одному направлению.

Выглянув в окно, он убедился, что территория стройки ярко освещена прожекторами, а повсюду шныряют агенты наружки и прибывшие им на подмогу сотрудники ближайшего отдела милиции. В такой обстановке сбежать из здания мог разве что человек-невидимка.

Цимбаларь спустился вниз, подобрал свой вполне исправный пистолет и вдребезги разбитую рацию, после чего попросил разыскать Кондакова.

Когда Пётр Фомич, успевший разорвать пальто и потерявший шапку, явился к подъезду, недавно ставшему чем-то вроде поля боя, Цимбаларь сказал:

– Здесь мы его обложили, как хорька в курятнике… Надо вызывать омоновцев в полной защитной экипировке, кинологов с ищейками и прорабов с чертежами здания. Будем прочёсывать этаж за этажом, квартиру за квартирой. Без крови, конечно, не обойтись, но уж такая, наверное, наша планида.

– Крови уже и так предостаточно, – глядя на его ободранные до мяса ладони, мрачно молвил Кондаков. – Все сторожа в подсобке мёртвые лежат. Трое человек… Хорошо ещё, что ты живым ушёл.

– Не ушёл, а, можно сказать, упорхнул. – Цимбаларь передёрнул плечами, будто бы у него вдруг зачесалось между лопатками. – Надо нам на досуге вплотную заняться гимнастикой. Отжимания, подтягивания, подъёмы переворотом… А то, не ровён час, сядем в калошу.

Поиски продолжались до самого утра, но не дали никаких результатов. На память о себе Окулист оставил только четыре трупа, включая и Гукасяна, в общем-то заслужившего такую участь.

Цимбаларь лично обошёл все подъезды, но мезуза висела на его шее совершенно свободно, не подавая никаких предупреждающих сигналов.

Заспанный прораб, которого спешно доставили из подмосковного санатория «Берёзки», пояснил, что в подвальных помещениях возводящегося здания берут своё начало технологические коммуникации, тянущиеся далеко за пределы строительной площадки.

Цимбаларь, в сопровождении группы омоновцев, похожих на инопланетных захватчиков, прошёл до самого конца узкого бетонного туннеля, уже обжитого крысами, и оказался в котловане другого строительства, ещё только начатого. Собака-ищейка взяла след Окулиста, но довела опергруппу только до ближайшей улицы, по которой потоком неслись автомашины.

Шашлычных дел мастер, задержанный спустя несколько часов, мешая вполне интеллигентную русскую речь с армянской бранью, пояснил, что этот проклятый мобильник ему вручил сам Вартан Ованесович. «Пользуйся, брат, на здоровье, – сказал он. – Но если кто-то вдруг спросит меня – позовёшь». Таких звонков за всё время было три или четыре, и в эту пору Вартан Ованесович всегда сидел в ресторане за своим любимым столиком и кушал своё любимое блюдо – пряную форель. Правда, никогда прежде он алкоголь не употреблял. Вах, кто же знал, что так случится!

На теле Гукасяна мобильника не нашли – видимо, его унёс с собой Окулист.

Все концы, ведущие к убийце, вновь оказались обрубленными. Цимбаларь даже напился с горя, благо хозяин армянского ресторанчика, опечаленный трагической гибелью постоянного клиента, открыл ему неограниченный кредит.

На очередном совещании планов на будущее не строили, а только обсуждали предшествующие события.

– Так ты, значит, стал первым из нас, кому сподобилось узреть бетил в натуре? – не без ехидства поинтересовался Кондаков.

– Особой радости при этом я, прямо скажем, не поимел, – признался Цимбаларь. – Тем более что на меня пялился зрачок шпалера. Вот такой. – Он кивнул на горлышко пивной бутылки, которую сжимал в забинтованных ладонях. – Но в общем, это действительно похоже на никелированный корпус карманных часов.

– Странно, что Окулист носит бетил на груди, совсем как мы мезузу, – сказала Людочка.

– Вот в этом как раз и нет ничего странного, – возразил Цимбаларь. – Таскать с собой сумку киллеру несподручно. Положить бетил в карман – останется метка на всю жизнь. Поэтому он и вешает его поверх бронежилета. Двойная выгода – и пуля не возьмёт, и на шкуре клейма не будет.

– Как ты сам считаешь, защищает его бетил? – спросил Кондаков.

– Конечно, защищает, – кивнул Цимбаларь. – Тут двух мнений быть не может… Сам-то он стрелок незавидный, это я сразу понял. Недаром всегда старается в упор приложиться. И первая его пуля, и вторая от меня, наверное, в метре легли. Аж искры из бетона посыпались. Результат аховый. Но ведь я шмалял, можно сказать, наверняка. По крайней мере, трём первым пулям просто деваться было некуда. А ни фига! Он змеёй извернулся и был таков.

– Пуля, как известно, дура, – задумчиво произнёс Ваня. – Особенно пистолетная… Ты бы лучше в него камнем швырнул. Типа, как Давид в Голиафа. А потом бы ещё псалом под кифару спел… Так сказать, для исторической достоверности.

– Эту честь я предоставлю тебе, – отрезал Цимбаларь. – Можешь загодя положить камень за пазуху… И всё же я не врубаюсь, зачем Окулист пришил Гукасяна. Ведь можно было спокойненько увести его по туннелю. И тогда ищи-свищи!

– Ну, во-первых, Окулист, словно тот вампир, уже не может обходиться без человеческой крови, – сказал Кондаков. – А во-вторых, с точки зрения преступного мира, это была вполне обоснованная расправа над строптивым подпаском, то бишь помощником… По бандитским законам шмотки, в которых ходили на мокруху, подлежат уничтожению. А Гукасян не только сберёг милицейскую форму, засвеченную возле «Бункера», но ещё и оставил себе сумочку жертвы. Иначе говоря, оказался крысой. Такое крутые урки не прощают.

– Между прочим, вкус у покойника был отменный, – заметила Людочка. – Я бы от такой сумочки тоже не отказалась. Но боюсь, что всей моей зарплаты не хватит даже на её ремешок.

– Можешь взять эту сумочку из моего сейфа, – буркнул Цимбаларь. – Всё равно как вещдок она не оформлена.

– Зато её двойняшка, которую Гукасян по кусочкам спустил в унитаз, оформлена в бухгалтерии как имущество особого отдела, – возразила Людочка. – А на носу ревизия. Что мы тогда предъявим?

Кондаков, катавший по столу деформированные пули, собранные на месте перестрелки, внезапно произнёс:

– Интересно, а где Окулист берёт боеприпасы для своей пушки? Это вам не ширпотреб какой-нибудь, а «магнум» сорокового калибра, если считать по американской системе. Их из-под полы у армейского прапорщика не купишь. И у пьяного милиционера из кобуры не украдёшь… Только вчера Окулист расстрелял как минимум дюжину патронов. Два полных комплекта.

– А ведь ты это правильно подметил! – Цимбаларь с уважением покосился на коллегу. – Хотя в револьвер можно загнать любой патрон более или менее подходящего калибра, лишь бы он из барабана не вываливался. Но это настоящая «магнумовская» штучка. – Действуя только кончиками пальцев, он неловко взял одну из пуль. – Полуоболочная, с экспансивной выемкой…

– Вы хоть просветите меня, тёмную, чем патроны «магнум» отличаются от обыкновенных? – попросила Людочка, слабо шурупившая в стрелковом оружии.

– Что это такое? – Цимбаларь щёлкнул ногтем по пивной бутылке. – Поллитровка! Стандартная тара для алкогольных напитков, по крайней мере в нашей стране… А это что? – Он извлёк из ящика стола куда более объёмистую винную бутылку. – Кто подскажет несведущей девушке?

– Это «бомба», – сказал Кондаков.

– Это «гусак», – возразил Ваня.

– Вы правы оба, – сообщил Цимбаларь. – Тару в две трети литра пьющая публика окрестила именно так… А вот в Европе все бутылки, объёмом превышающие стандартные, называются звучно и незамысловато – «магнум». Из виноторговли это словечко перекочевало в оружейное дело. Ведь патрон, по сути дела, та же самая бутылка. Только маленькая, металлическая, наполненная порохом и вместо пробки закупоренная пулей. Кстати, бутылки тоже стреляют… Короче, сейчас почти все боеприпасы повышенной мощности называются «магнум».