Миры под лезвием секиры - Чадович Николай Трофимович - Страница 72

Когда с водными процедурами было покончено, наученные горьким (вернее, вонючим) опытом пассажиры сбились в кучу на корме и с головой накрылись куском брезента. Так они и прибыли на Илиркей – узкий песчаный остров, почти незаметный со стороны в густых камышовых зарослях.

Миссия располагалась в просторном шатре из бегемотовых шкур, перед входом в который торчал шест, украшенный атрибутами шаманского ремесла: хвостами выдр, птичьими лапками, бронзовыми колокольчиками, деревянными масками и разноцветными лентами. Неподалеку размещалось десять – по числу жен – шатров куда более скромного вида. На мелководье вокруг острова кормилось не меньше полусотни бегемотов разного возраста.

Смыков оторвал от куртки драгоценную пуговицу, издали показал туземцу, но в руки не дал, а спрятал в карман.

– Ожидай нас здесь, – строго сказал он.

– Ладно, – флегматично кивнул тот. – Только бегемошу отпущу. Пусть пасется.

– Хорошо-то как! – Цыпф оглянулся по сторонам. – Тишина. Приволье.

– Приволье, – повторил Смыков с совсем другой интонацией. – Вот и бродит всякая публика по этому приволью. Полюбуйтесь.

Он указал на отпечаток рубчатой подошвы, резко выделяющийся среди следов, оставленных мягкой обувью туземцев.

– Сорок четвертый размер, – Смыков зорко оглядел истоптанный пляж. – А вон еще. Сорок второй. Подметка военного образца. И здесь. Целая компания гуляла. Эй, отец! – окликнул он туземца. – Кольку в последнее время навещал кто-нибудь?

– Не знаю, – тот отвернулся. – Мое дело маленькое. Мое дело бегемошу туда-сюда гонять.

– Ясно, – процедил сквозь зубы Смыков. – Уклонение от дачи показаний. Так и запишем.

Из ближайшего шатра выглянула девушка в одной набедренной повязке и тут же шмыгнула обратно. Смыков вытащил пистолет, передернул затвор, по привычке дунул в ствол и сказал:

– Всем оставаться на месте. Мы с товарищем Толгаем отправляемся на разведку.

– Что-то ты сильно раскомандовался, – подбоченилась Верка. – Думаешь, если с Зябликом несчастье случилось, тебе и отпор никто не даст?

– Вера Ивановна, не усугубляйте… И без вас тошно. Хватит того, что меня бегемот с ног до головы обгадил. Дайте в обстановке разобраться. Не нравится мне тут что-то.

Смыкова неожиданно поддержал и Зяблик. Впрочем, его слова могли быть и бредом.

– Верка, не лезь… Не твоего ума дело…

Смыков подошел к шатру первым и, откинув полог, проскользнул вовнутрь. Толгай, ковыряя саблей песок, остался сторожить у входа. Время от времени они переговаривались через стенку шатра, но до берега доносились лишь бессвязные обрывки фраз.

В тростнике кричали утки. Бегемоша, так некрасиво обошедшийся со своими пассажирами, давно куда-то уплыл, и туземец подманивал на его место нового, сытого и отдохнувшего. Из-за полога шатра высунулась голова Смыкова.

– Вера Ивановна, – громко позвал он, – попрошу сюда. И нашатырь прихватите.

В шатре было темновато, но Верка сразу разглядела Кольку, валявшегося едва ли не нагишом среди полного разгрома. Казалось, что здесь только что закончился турнир по скоростному уничтожению предметов домашней утвари. Все, что нельзя было порвать и поломать руками, искрошили топором (в данный момент заменявшим Кольке подушку), а сверху еще и посыпали мукой из распоротого мешка. Каким-то чудом уцелел только самодельный дощатый стол, да и он валялся ножками кверху.

Верка наклонилась над болезненно-белесым телом, пощупала пульс, оттянула веко и констатировала:

– Пьян в стельку.

– Точно?

– Я два года на приеме в травматологии работала. Насмотрелась на таких.

– А запаха-то нет, – сказал Смыков с сомнением. – И вообще… картина для пьянки нетипичная. Ни бутылок, ни стаканов…

– Возможно, это наркотик…

– А вы знаете такой наркотик, от которого буйствуют?

– В Кастилии на толкучке всякой дряни хватает… Дать ему нашатыря понюхать?

– Пока не надо. Пусть еще побалдеет. Я тут осмотрю все детально, а вы, Вера Ивановна, по бабам его пройдитесь. Вдруг они вам душу и откроют. Толгай и Левка пусть за окрестностями наблюдают. Кучера этого бегемотьего не отпускайте.

К тому времени, когда Верка вернулась с докладом, Смыков навел в шатре относительный порядок, поставил стол на место, а тело Кольки оттащил к дальней стенке. Теперь тот лежал на боку. Руки его были связаны за спиной сыромятным ремнем, куда более надежным, чем наручники.

– Ну, прошла я по бабам, – начала она, косясь на Кольку. – Сидят по своим берлогам, все напуганные. Многие в синяках. Девчонки еще совсем. Одна вроде беременная. По-нашему ни бум-бум. Пробовала с ними через засранца этого пообщаться, тоже не вышло. Или они не хотят правду говорить, или он неправильно переводит. А у тебя что?

– Одного товарища мы, кажется, спасли, а другого наверняка потеряли, – выдал заранее заготовленную фразу Смыков и, как фокусник, сдернул тряпку, прикрывавшую что-то разложенное на столе.

Здесь был пистолет, пара обойм, три-четыре пригоршни патронов россыпью, шесть штук гранат и отдельно – маленький бархатный кисет, видом своим уже хорошо знакомый всей ватаге.

Рука Верки сама собой потянулась к нему, как губы теленка к соске.

– Есть там что-нибудь? – Голос ее дрогнул. Этот самый кисет она видела во сне вторую ночь подряд.

– Полнехонек, – важно ответил Смыков. – Ну как? Правильным путем следуем? Где-то здесь аггелы свою базу держат. А этот двурушник к ним в пособники записался.

– Ты, Смыков, не очень-то… Сначала разобраться надо. Снадобье это и помимо аггелов может по рукам ходить. Мало ли кто в Эдеме раньше бывал. Тот же Сарычев, к примеру.

– Зачем же Колька тогда его в полу куртки зашил? Еле нащупал… Разоблачения, голубь, опасается. Знает кошка, чье мясо съела.

– Все же давай сначала его самого спросим. А не то я тебя знаю… Быстрый чересчур…

Вдвоем они приподняли Кольку и прислонили спиной к стенке шатра. Его плечевые суставы вывернулись назад, кожа на груди натянулась, обрисовав ребра. Жидкие волосики липли к ней, как борода китайца. Первый мазок нашатыря по верхней губе заставил Кольку мотнуть головой и забормотать что-то. После второго он пустил слезу, а после третьего снова уснул.

– Ничего, сейчас я его по-нашенски отрезвлю, – сказал Смыков и принялся тереть Колькины уши с такой прытью, словно хотел раз и навсегда свернуть их в трубочки.

– Убью, с-суки, – вдруг явственно произнес Колька и открыл один глаз, действительно до того мутный, что даже его природный цвет нельзя было определить сразу.

Тупо уставившись на Верку, он чертыхнулся так, словно увидел перед собой ведьму, и перевел взгляд на Смыкова.

– Т-ты кто такой? Р-развяжи руки.

– А больше, братец мой, вы ничего не желаете? – холодно поинтересовался Смыков.

– Ж-желаю.

– Ну?

– В г-гальюн…

– Потерпите. Узнаете меня?

– Т-тебя? – Колька открыл второй глаз.

– Да, меня, – терпеливо подтвердил Смыков.

– П-погоди… Никак Смыков? Привет. Есть что выпить?

– А у вас, братец мой?

– У м-меня хоть шаром покати… Да и где взять? На сто верст в округе н-ни одного к-культурного поселения.

– Где же вы тогда, если не секрет, так нализались?

– Я? – искренне удивился Колька. – Т-ты шутишь, приятель… Развяжи руки. Ты почему меня связал?

– Вас зачем сюда посылали?

– Н-не помню…

– Надзор за слаборазвитым народом осуществлять, – сказал Смыков наставительно. – А вы чем занялись? Шаманствуете! Предрассудки сеете! Гарем себе набрали! По какому праву?

– Ладно, можешь взять себе половину, – милостиво разрешил Колька. – Только не кричи. У меня б-башка раскалывается…

– С аггелами давно снюхались? – Смыков всегда тщательно выбирал момент для такого вот нокаутирующего удара.

– К-кто? Я? – Колька выпучил глаза. – Врешь! Не было этого!

– А если хорошенько подумать? – в руке Смыкова закачался бархатный кисет. – За какие, интересно, заслуги вам это вручили?