Миры под лезвием секиры - Чадович Николай Трофимович - Страница 33

– Аггелы есть противники существующего в настоящее время положения, при котором все дееспособные народы стремятся сохранять между собой дружеский нейтралитет. По их убеждению, Отчина, то есть страна, в которой мы сейчас находимся, должна подчинить себе все соседние территории и создать централизованное сословное государство, идеологией которого будет так называемый каинизм – религия, отрицающая общечеловеческую мораль и основанная на принципах тотального насилия и слепой веры.

– Сами сформулировали? – полюбопытствовал Артем.

– Где уж нам, – скривился Смыков. – Есть тут один теоретик… Лев Борисович Цыпф. В самое ближайшее время можете с ним познакомиться.

– Сочту за честь… – рассеянно сказал Артем.

Он опустил голову и потер пальцами переносицу, словно там у него заныло. Наступило тягостное молчание.

– Вам плохо? – Смыков наклонился, стараясь заглянуть Артему в глаза.

– Причина похищения? Отвечайте быстро! – Голос гостя неуловимо изменился, утратил игру интонаций, стал резким и каким-то механическим. – Месть? Вымогательство?

– Вымогательство! – выпалил вконец дезориентированный Смыков.

– Цена назначена?

– Так точно!

– Какая? Быстро?

– Вы сами!

– Понятно, – гость вскочил и, не убирая руки от лица, бросился к выходу.

Стоявший в дверном проеме кухни Зяблик попытался задержать его, но с таким же успехом можно было хвататься за катящийся с горы валун: Артем все тем же быстрым, дергающимся шагом двинулся дальше, а Зяблик, сокрушая мебель, улетел в дальний угол.

– Не упускать! – Смыков смело кинулся вдогонку за Артемом.

Выскочив из подъезда, он оглянулся по сторонам, сначала взыскующе, а потом – недоуменно. Стая воробьев мирно клевала что-то в траве. К ним осторожно – сантиметр за сантиметром – подбиралась облезлая бродячая кошка. Больше в округе, насколько хватало взгляда, никого не было.

Зяблик, прихрамывая и матерясь, присоединился к приятелю.

– Товарищ Артем красиво ноги сделал, – процедил он сквозь зубы.

– Как на помеле улетел, – вздохнул Смыков. – Скользкий субъект… Что он за ахинею нес про свое отчество?

– Может, и не ахинею, – задумчиво промолвил Зяблик. – Может, это намек какой-то… Появится он еще. Сукой буду – появится.

Цыпф и Чмыхало вернулись даже раньше, чем это ожидалось – довольные, слегка пьяные, но на колесах. Драндулет не только отремонтировали, но и заново покрасили в колер «зеленая липа», отчего он стал похож на уродливую лягушку-переростка. Хваленая маковская шпана на поверку оказалась милейшим народом, а Максима Ивановича Пыжлова в трезвом виде можно было хоть к ране прикладывать. Правда, выпивши он бывал крут и стрелял из ручного пулемета по одному ему заметным химерическим существам.

Стали демонстративно собираться в дорогу, надеясь, что вновь объявится Белый Чужак или о себе дадут знать оставленные аггелами связные. Когда ни того, ни другого не случилось, заглушили мотор и устроили летучее совещание.

– Пока вас здесь не было, мы все норы в городе перековыряли, – сообщил Зяблик. – Тех аггелов здесь уже нет, это гарантировано. Мы их последнюю хазу нашли. Не знаю как Шансонетка, но Верка там точно была, – он продемонстрировал тонкий серебряный браслетик. – Узнаете эту цацку?

– Якши, – кивнул Толгай. – Мой булэк. На бабий праздник ей дарил.

– Замок в порядке. – Зяблик попробовал застегнуть браслет на своем запястье, но тут же оставил эту блажь. – Наверное, Верка его специально подбросила, чтобы знак подать.

Потом докладывал Цыпф:

– Мы по дороге сюда, кого смогли, всех предупредили. Через Отчину к Трехградью аггелам ни за что не пройти. Вот здесь, – он перечеркнул на своей схеме один из овалов, – ватага Мишки Монаха шурует… Зато вот здесь, – он ткнул угольком немного выше, – три дня назад какой-то автобус видели. Шел в сторону кастильской границы и попутчиков не подбирал.

– Аггелы дорог сторонятся, – покачал головой Зяблик. – Они глухоманью ходят, как волки. По долинам и по взгорьям.

– Не забывай, что они не одни. Женщины по долинам и по взгорьям не очень-то пойдут.

– Пойдут, если шильцем подгонять.

– Предлагаю вынести решение, – вмешался Смыков. – А не то вы тут до новых веников будете дискутировать… Куда сначала направимся? В Кастилию? Кто – «за»? Принято единогласно.

Перед тем как сесть в драндулет, он тщательно стер со стены нарисованную Цыпфом карту.

По пути заезжали во все подряд придорожные общины, но водки нигде не пили, даже в Маковке, а только расспрашивали обо всем подозрительном, что случилось за последние трое суток.

Странный автобус с зашторенными окнами, никогда здесь раньше не появлявшийся, видели сразу несколько человек, однако за Старым Селом, где шоссе раздваивалось, его след терялся.

Единственным отклонением от маршрута был визит к дону Эстебану. Узнав о случившемся, он продиктовал Смыкову несколько рекомендательных писем и дал в провожатые своего племянника – заносчивого, но чрезвычайно низкорослого молодого человека, что, впрочем, было характерной приметой всех по-настоящему родовитых кастильцев.

Покинув миссию, драндулет покатил обратно к Старому Селу. Единственной реальной зацепкой пока оставался загадочный автобус. Вероятность того, что он принадлежит аггелам, была ничтожно мала. Однако, в отличие от других версий, не равнялась нулю.

На очередном затяжном подъеме благородный дон Хаймес де Солар (а для очень узкого круга лиц – просто Яша), хоть и воспитанный отцами-доминиканцами в Божьем страхе, но в силу своего юного возраста не чуравшийся никаких новых веяний, толкнул Толгая в спину и надменно сказал:

– На вторую скорость переключайся, язычник!

Русским он владел не хуже, чем Смыков – испанским, и при дяде выполнял обязанности секретаря по особым поручениям. Пшеничный самогон он предпочитал изысканным винам своей родины, а пышнотелых светловолосых аборигенок станции Воронки – чернявым и худосочным землячкам.

– Я крещеный! – обиделся Чмыхало, над которым пьяный Зяблик однажды действительно совершил глумливое подобие этого обряда. – Ты сам язычник! Богородице молишься! Никакая она не Богородица, а просто баба! Не может баба Бога родить. Бог один на небе!

Этого горячий кабальеро стерпеть не мог и с решительным видом схватился за эфес своего узкого, мавританской работы меча.

– Подожди немного, Яша, – посоветовал ему Зяблик, сам же и внушивший Толгаю эту несторианскую ересь. – Уж больно момент неудобный. Видишь какие кюветы? Если туда сковырнемся, все тем самым местом накроемся, из которого Богородица сына произвела.

Впрочем, к тому времени, когда драндулет достиг участка дороги, на котором водителя можно было рубить без особого ущерба для пассажиров, дон Хаймес уже забыл о своей обиде, увлеченный рассказом Зяблика.

– Ну что, спрашивается, у баб в этом месте такого особенного? – развивал тот свою очередную теорию. – Да ничего. Кусок кишки, и все. Недаром в народе то место срамным называется. А для нашего брата там как будто медом намазано! Сколько достойных мужиков из-за этого места погорело! Был у меня, кстати, в жизни один забавный случай. В классе десятом, если не вру. Устроили мы на Октябрьские праздники складчину, благо хата свободная имелась. Пацаны ящик вина плодово-ягодного купили, а пацанки закусь организовали. Так, ничего особенного: картошка, килька, пирожки, винегрет из свеклы. Ты, Яша, винегрет из свеклы пробовал?

– Да, – сдержанно кивнул кастилец. – Гадость.

– Ну это на чей вкус… Упились мы тогда в лежку! Там же и спать остались. Но без всяких блудодействий. Пацанки наши целоваться целовались и за сиськи позволяли щупать, но не больше. Комсомолки как-никак. И вот просыпаюсь я ночью от дикой жажды. Пробираюсь в темноте на кухню и зажигаю свет. Что же я там вижу? На столе спит моя одноклассница Ленка. Хорошая такая девчонка, спортивная. Сто метров лучше ее в то время только один я бегал. Перебрала она, значит, лишнего и заснула на кухне рядом с недоеденными закусками. А какой-то подлец из наших, конечно, стянул с нее трусики и напихал в это самое срамное место винегрета. От души напихал, не пожалел. Полюбовался я на такой натюрморт и пошел досыпать. Утречком мы проснулись, пустую тару сдали, еще вина купили, на опохмелку. Сели опять за стол, а на нем только хлеб, да этот самый вчерашний винегрет. Ленка его не ест и на всех нас подозрительно посматривает. Кому, мол, он тоже в глотку не полезет. Что тут будешь делать? Зачем мне лишние неприятности? Давлюсь, но ем. С тех пор года три на вареную свеклу смотреть не мог. Только в зоне опять приохотился.