Миры под лезвием секиры - Чадович Николай Трофимович - Страница 2

– Вот, значит, какие дела, – сказал Смыков, примостившись на скрипучем венском стуле. – Не хочется вас, конечно, беспокоить, но, как видно, придется. Такая уж жизнь наша хлопотная, одни заботы да недосуги. Вы нам, пожалуйста, все расскажите подробно, мы и пойдем себе…

– Что я должна рассказать? – Шансонетка прижала к груди пухлые кулачки.

– Скрывать от нас ничего не надо. Знаем, заходил тут к вам кое-кто на днях.

– Вы про варнаков спрашиваете? – Лицо девушки дрогнуло так, словно под кожей у нее была не упругая плоть, а хлипкий студень.

– Про них, родимых, – Смыков улыбнулся своей обычной кисло-сладкой улыбочкой. – Интересно знать, что они от вас такое хотели?

– А что, по-вашему, мужчина от женщины может хотеть? – Она уставилась в угол, где на фанерной тумбочке красовался старенький аккордеон.

– Так то от женщины! – не удержался Зяблик. – А ты же корова!

– Все, я больше вам ни слова не скажу, – Шансонетка спрятала лицо в ладони.

– Не обращайте внимания, – Смыков укоризненно глянул на Зяблика и откашлялся в кулак. – Вы нас правильно поймите… Варнаки нам враги. Но не такие, как, скажем, когда-то были арапы или нехристи. Они враги всем людям, которых и так осталось не очень-то много. Мы о них почти ничего не знаем. До сих пор к варнакам никто и пальцем не сумел прикоснуться. Единственное, чем мы располагаем, так это гипсовыми отливками их следов да некоторыми не совсем… а лучше сказать: совсем непонятными вещами. Так близко, как вы, их никто не видел. Мы просто обязаны подробно допросить вас.

– Тише дыши, командир! – озлился Зяблик. – Чего ты ей всю нашу подноготную выкладываешь?

– Не мешайте, братец вы мой, – Смыков отмахнулся от него, как от назойливой мухи.

– Ладно, – после недолгого молчания выдавила Шансонетка. – Я все расскажу.

– Вот и ладненько, – кивнул Смыков. – Сколько их было?

– Трое.

– Все трое занимались с вами… этим?

– Нет. Только один.

– А остальные где были?

– Рядом стояли. Они накрыли нас чем-то вроде шатра или покрывала.

– Раньше вы знали мужчин? – Смыков вновь откашлялся в кулак. – Я имею в виду: вам есть с чем сравнить?

– Есть, – она покраснела, главным образом ушами и шеей.

– Ну и что вы можете сообщить нам по этому поводу? Разница между человеком и варнаком имеется?

– Не знаю… Кажется, нет.

– Говори, шалава, во всех деталях, как дело было! – вновь влез Зяблик.

– Дай Бог вам всем, как у него! – огрызнулась Шансонетка.

– Какой он на ощупь, – осведомился Смыков. – Кожа, мышцы, волосы?

– Обыкновенный. Только очень твердый. Как камень. Если бы захотел, из меня лепешку мог бы сделать.

– Какого-нибудь особенного запаха вы не ощущали?

– Нет.

– Звуки он издавал?

– Нет.

– Что – не дышал даже?

– Дышал, наверное. Но я как-то не прислушивалась.

– А сердце как билось?

– Не помню. Я очень испугалась. Они вошли, сняли с меня всю одежду, будто… с колбаски шкурку стянули, а потом покрыли этой попоной.

– Где все это происходило?

– Здесь. На полу.

– Вы убирали потом?

– Да. И полы помыла.

– Ничего примечательного не нашли?

– Нет.

– Эта женщина – врач, – Смыков кивнул на Верку. – Она должна осмотреть вас.

– Вы-то хоть выйдите отсюда, – взмолилась Шансонетка.

– Ага, стыдно теперь! – ухмыльнулся Зяблик. – А когда они тебя по полу валяли, не стыдилась?

– А вы меня защитили? Прогнали их? – девушка вскинула заплаканное лицо. – Сейчас-то вы все смелые…

– Пошли, – Смыков взял Зяблика под локоть. – Покурим.

На кухне Зяблик соорудил себе огромную самокрутку из целой горсти самосада и желтоватого клочка газетной бумаги (на вес золота шла нынче любая макулатура) и скрылся за вонючей дымовой завесой, а добросовестный Смыков принялся перетряхивать мусорное ведро. Вскоре к нему присоединился и Зяблик, обшаривший давно не топившийся самодельный очаг и посеявший тем самым страшную панику среди тараканов, глянцевато-черных и невиданно здоровенных, давно сживших со света своих рыжих собратьев – прусаков.

После того как на кухню, на ходу застегивая свой чемоданчик, явилась Верка, мужчины переместились в зал – переворачивать половики, отодвигать от стен мебель, ножами ковыряться в щелях. При этом была разбита стеклянная салатница и сломана ножка у тумбочки. Единственной же добычей оказалась бутылка самогона, спрятанная в побитом молью валенке.

– Ага, – зловеще констатировал Зяблик. – Продукты питания на бимбер переводишь? Ряху разъела! А люди кругом с голодухи дохнут!

– Да вы сами тоже вроде от ветра не качаетесь! – дерзко ответила осмелевшая хозяйка. – А бутылка бабушкина. Она на самогонке лекарственные травы настаивает.

– Побудьте пока здесь, – сказал Смыков и, поманив Зяблика пальцем, направился на кухню.

– Ну, как успехи, зайчики? – спросила Верка, мусолившая оставшийся от Зяблика бычок.

– Пустое дело, – махнул рукой Зяблик. – Локш потянули.

– Что? – переспросила она.

– Осечка, говорю. Дырка от бублика.

– И у меня ничего. Никаких признаков беременности, – сказала Верка, выкладывая на кухонный столик все, что полагалось Зяблику за сутки дежурства в засаде: нитку вяленой, сочившейся жиром саранчи, половинку черствой лепешки и кусок желтоватого неочищенного сахара.

– Эх и загужуем сейчас, – Зяблик с вожделением потер руки. – Жаль, баланды никакой нет. От сухомятки уже кишки склеиваются… Пить будете?

– Я не буду, – поспешно отмежевался Смыков.

– А мне плесни, зайчик, – Верка вытащила из чемоданчика аптечную мензурку.

После того как они, не чокаясь, выпили, Смыков глубокомысленно заметил:

– Значит, вариант кукушки исключается?

– Я вам это с самого начала доказывала, – Верка отщипнула себе крохотный кусочек лепешки. – Есть куда более простые и надежные способы репродукции потомства.

– Проще-то не бывает, – пожал плечами Смыков.

– А им, может, именно такой и нравится, – добавил Зяблик, энергично двигая челюстями.

– Похоть они свою тешат. Вроде как солдатня в захваченном городе, – высказался Смыков, не столько любопытный, сколько дотошный. – Правильно я мыслю, Вера Ивановна?

– Похоже на то, – кивнула она. – Заметьте, кого они выбирают. Под стать себе. Для варнаков это, наверное, и есть идеал красоты.

– Какой туфтой приходится заниматься, – Зяблик сплюнул. – У профурсеток в манде копаться… Еще будешь? – он щелкнул ногтем по бутылке.

– Нет, – Верка предусмотрительно пересела подальше от него.

– Как хочешь, – Зяблик жадно припал к выщербленной хозяйской чашке.

– Что теперь делать будем? – спросил Смыков.

Любил он интересоваться чужим мнением и редко оспаривал его при людях, но потом все всегда делал по-своему.

– Сами решайте, – устало сказала Верка. – Вы мужики, вам виднее.

– Что делать, спрашиваешь? – Зяблик уже немного захмелел. – Отодрать ее хором да еще припугнуть хорошенько, чтобы в следующий раз не скурвилась.

– Ну это вы, братец мой, бросьте, – покосился на него Смыков.

– Да шутит наш Зяблик, – через силу улыбнулась Верка. – Тоже мне насильник нашелся. Уж как я только к нему, бывало, не подкатывалась раньше – и ничего! Функциональная импотенция. Результат глубокого нервного потрясения. Тебе сколько лет было, зайчик, когда все это случилось? За двадцать перевалило?

– Не твое дело, – обиделся Зяблик. – На себя лучше посмотри. Да на такую, как ты, даже варнак не позарится. Одни кости. А еще докторша…

– Потише, – сказал Смыков. – Предлагаю бабенку с собой забрать и еще раз хорошенько допросить. Не может такого быть, чтобы она совсем ничего не знала. А здесь пока засаду оставим.

– Опять меня? – насупился Зяблик.

– Вас, братец вы мой, вас, – кивнул Смыков. – Кого же еще? Да не одного, а с Толгаем на пару.

– На фига он мне нужен? С ним ни покурить, ни поговорить. Лучше пусть Верка останется. Уж я ей покажу функциональную импотенцию!