Весна сорок пятого - Туричин Илья Афроимович - Страница 1

Илья Туричин

Весна сорок пятого

В романе читатели встретятся с братьями-близнецами Петром и Павлом Лужиными, один из которых становится бойцом партизанского отряда в Словакии, а второй воюет в рядах Советской Армии. Автор рассказывает о судьбах друзей Петра и Павла, о его родителях и о том, как после окончания войны вся семья Лужиных вновь вернулась к работе в цирке.

 Рисунки И. Жмайлова

Часть первая. ПЕТР.

Корпус генерал-лейтенанта Зайцева третью неделю не выходит из боя. Ни потери, которые он понес, ни чудовищная усталость бойцов и офицеров, ни возникающие внезапно неполадки: то кухни отстали, то горючее застряло невесть где, то кончаются боеприпасы, - ничто не может остановить наступления. Кажется, останься от всего корпуса только взвод, он все равно будет идти вперед, теперь уже по польской земле. Вперед, только вперед! На Берлин!

Генерал-лейтенанта Зайцева не застать в штабе, он появляется то на командных пунктах дивизий, то в полках, то в наступающих батальонах. Его бессменный адъютант майор Синица неотступно следует за ним.

И если генерал имеет возможность прикорнуть в машине, рискуя набить шишки на ухабах, то Синица такой роскоши позволить себе не может, потому что именно дремлющий генерал нуждается в особой опеке. Впрочем, недремлющий тоже. Генерал не знает страха, не кланяется пулям, не бросается на землю при вое авиабомбы, спокойно делает свое дело: разговаривает с людьми, принимает решения, отдает приказы, отчитывает, поощряет. Синица настолько привык к Зайцеву, что иногда ощущает себя как бы частью его, порой ему кажется, что он, майор Синица, даже может подменить своего генерала, принять за него нужное решение, отдать приказ, кого надо - отругать, кого надо - наградить. Вот только, к сожалению, выспаться или нормально поесть за него он не может. Впрочем, за себя тоже.

Чем меньше Синица спал и ел, тем более склонялся к философствованию. Если бы он вел дневник, сколько бы удивительных мыслей записал! Например: наступая противнику на пятки, приглядывай за носками собственных сапог. Или: после артподготовки кухню не подвозят. Или: "Выше голову!" - совет для штатских; для военных - "Пригнись вовремя".

Впрочем, Синица не очень уверен, его ли это мысли, или брошены генерал-лейтенантом Зайцевым. Дневника Синица не ведет. Это немцы ведут дневники. Почти что все поголовно. У кого, конечно, есть на чем писать. Но дневники у них писаны так, будто для гестапо. Если гестаповцы, часом, найдут, чтоб шею не намылили. Или, того хуже, веревку.

Не далее как вчера взяли небольшой городок. Жителей раз, два и обчелся. Живут в подвалах, погребах, без воды, без пищи. А на площади на фонаре висит молоденький немец в солдатской форме. И дощечка на нем аккуратненькая: "Я - пораженец, я предал фюрера!"

Не иначе как вел дневник и записал в него "не то". А сейчас многие из немцев написали бы "не то". Страх сдерживает. Не тот фашист, что в сорок первом шел. Те нахальные были, сытые, молодые, напролом перли, вроде бы даже смерти не боялись. Или не сознавали, что на смерть идут. А эти хоть и дерутся отчаянно, а хотят выжить, выжить, домой вернуться, к своим Гретхен, к детишкам. Жить хотят! Вот тебе и "один народ, одна империя, один фюрер"!

Да, удивительная вещь - наступление! Красноармеец становится отделением, отделение взводом, взвод - ротой… А уж зайцевский корпус лупит фашистов в хвост и гриву как иная армия не сможет! Да что там армия - фронт!

Старенькая "эмка" генерала, заляпанная пятнами краски защитного, желтого и коричневого тонов, за что была прозвана "ягуаром", металась по хлипким весенним дорогам, а то и прямо по невспаханному полю, а за ней неотступно следовал бронетранспортер, как жеребенок за кобылой. Радисты, связисты, автоматчики. И в "ягуаре" рядом с шофером сидел радист, ус антенны мотался за приспущенным окошком. В окошко врывался холодный, пронизанный дождем ветер. Генерал зябко ежился.

Ехали в полк к майору Церцвадзе, который еще не знал, что стал подполковником. Зайцев вез ему новенькие золотые погоны с прикрепленными двумя звездочками. Генералу было приятно поздравить Церцвадзе первым, приятно, что, доверив офицеру полк, не ошибся.

"Ягуара" потряхивало на выбоинах, промятые пружины сидений не смягчали толчков. Сколько раз генерал-лейтенант клялся, что едет в этой "эмке" последний раз, что завтра же, нет, сегодня же возьмет новую машину. А увидит глаза своего шофера Коли, как они вдруг мутнеют, увидит Колино лицо, которое вдруг покорежится, будто все зубы разом заболели, и только рукой махнет. Консерватор Коля, вот он кто! Прикипел, что ли, к своему "ягуару"? Ведь смотреть тошно, перед всем фронтом стыдно!… А с другой стороны, не было случая, чтобы машина отказала. И пули ее дырявили, и осколки рвали!… Все шоферы как шоферы, прежде всего на кухню бегут. Подкрепиться. А Коля сначала к технике бежит: нельзя ли поживиться чем?…

Задремавший было Зайцев открыл глаза, посмотрел на Колин затылок. Хорошо ему, за "баранку" держится на ухабах. А тут трясись! И чтобы сон окончательно не сморил, сказал громко сидящему рядом Синице:

– Вернемся в штаб - сменим машину.

Коля даже ухом не повел. Слышали уже! И не раз!… Чтоб машину сменить, надо шофера сменить. Потому что он, Коля, на другой машине не поедет! Хоть в трибунал! А генерал без Коли куда ж? Пропадет ни за грош!…

Слева, недалеко от дороги раскинулась большая брезентовая палатка. "Молодцы медики", - подумал одобрительно Зайцев.

– Сверни, Коля.

– Есть.

"Ягуар" свернул к медсанбату. Возле входа в палатку стоял грузовик. Молодая женщина в белом халате распоряжалась, сортировала раненых, которых осторожно сгружали с грузовика.

На носилках лежал боец с перебинтованной грудью, Зайцев остановился возле него. Спросил сочувственно:

– Что, брат, досталось?

Раненый не ответил, видно, трудно было говорить, только моргнул.

– Ну и им от тебя досталось. Крепко. Драпают, еле догоняем!

Солдат слабо улыбнулся.

– Поправляйся, друг, нам еще с тобой Берлин брать.

Зайцев тихонько похлопал раненого по руке.

– Возьмем… товарищ… генерал… - прохрипел тот через силу.

Пожилые санинструкторы подняли носилки, понесли. Зайцев смотрел вслед. Потом повернулся к женщине:

– Много раненых?

– Много, товарищ генерал.

– Где начальник?

– Оперирует.

– Давно в медсанбате?

– Вторую неделю, товарищ генерал.

– Первый бой. Страшно?

– Некогда пугаться, товарищ генерал.

– Вот и славно. - Зайцеву очень хотелось сказать этой молодой красивой женщине что-нибудь особенное, душевное, а слов не находилось. - Увидите начальника, скажите: был, мол, Зайцев. Передавал привет.

– Слушаюсь, товарищ генерал!

Эх, и жизнь генеральская! Никто тебя по имени-отчеству не назовет. Зайцев влез в "ягуар", почему-то сердито хлопнул дверцей. Тотчас с другой стороны примостился Синица.

– Давай, Коля.

"Ягуар" рванул с места, стал быстро набирать скорость, выскочил на дорогу и помчался, обгоняя колонну грузовиков, двигающихся тоже к фронту. Впереди стелился сизый дым. Воздух пропах пожарищем и пороховой сладковатой гарью. Близко гремело.

– Не проскочи, - предупредил Зайцев шофера.

– Не проскочу, - откликнулся Коля и, помолчав немного, сказал громко, почти крикнул, чтобы генерал услышал сквозь артиллерийский гул и шум мотора: - Разрешите аргумент, товарищ генерал.

– Ну!

– К примеру, фрицы вознамерятся уничтожить машину генерал-лейтенанта Зайцева, поскольку генерал им как кость в горле у журавля?