Кураж - Туричин Илья Афроимович - Страница 35

А дождь все хлестал по темному городу, словно стремился хоть с одного окошка смыть темноту, добраться до света.

Василь нес за пазухой узел с одеждой для лейтенанта, чтоб не намок. Шли молча, быстро, легким шагом по-кошачьи, как и подобает Великим Вождям.

Вышли к речной пойме и двинулись по прибрежной улице. Мокрая земля чавкала под ногами.

За одним из заборов залаяла собака. Толик остановился. Уж очень знакомым показался собачий голос.

– Ты чего? - спросил Василь.

– Ничего. Слышишь?

– Собака.

Толик пошел было дальше, но снова остановился, сунул два пальца в рот и трижды коротко и тихо свистнул.

По ту сторону раздался хруст веток, кто-то пробирался через кусты. Собака несколько раз тявкнула и заскулила.

Толик стоял неподвижно. Остановился и Василь.

– Киня, ко мне, - тихо позвали из темноты собаку. Голос был старческий.

Снова затрещали кусты, и за забором все стихло.

Василь тронул Толика за плечо. Свернули к реке. Зашуршала под ногами жесткая осока.

Противоположный берег скрывала тьма. Деревья на нем даже не угадывались. И река была не видна, только едва слышно рядом журчала вода.

Ребята остановились и стали всматриваться во тьму.

– Вспомнил, - прошептал Толик. - Киндер лаял. Его голос.

– Ты что? - в голосе Василя звучало изумление. - Киндер давно в Москве. Они же с цирком ушли.

– Может быть… Но очень похож.

– Ты ж на собаках собаку съел, - усмехнулся Василь.

Толик не ответил. Некоторое время они напряженно прислушивались, стараясь уловить какой-нибудь посторонний звук.

– А кто в этом доме живет? - тихо спросил Толик.

– В каком?

– А где собака.

Василь пожал плечами:

– Вроде, старик…

– Один?

– Тихо.

Они снова прислушались.

– Показалось.

– Когда я свистнул, собака заметалась. Выходит, знает свист.

– И я бы свистнул - заметалась. У тебя в мозгах сдвиг на собачьей почве.

– Тихо, - Толик тронул товарища за руку.

На этот раз послышался смутный всплеск, потом другой, слабый, но отчетливый. На черной воде появилось еще более черное пятно, расплывчатое и длинное. Оно ткнулось в берег.

Василь и Толик подхватили скользкое бревно, подтянули, чтобы не унесло течением. Голый Каруселин вышел из воды, в темноте он смахивал на призрак, а не на человека из плоти.

– Вытирайтесь, - Василь протянул ему полотенце. - Быстренько. Одежда сухая?

– Подмокла немного.

– Надевайте. Мы еще штаны принесли и пальто.

Лейтенант торопливо оделся.

– Пошли.

Зашуршала под ногами осока.

Впереди шел Василь, за ним Каруселин, замыкающим Толик.

Когда вышли к забору, за которым лаяла собака, Толик приостановился. Дом едва намечался светловатым пятном сквозь сад. Кругом было темно и тихо. Только осторожно чавкала земля под ногами впереди идущих.

Толик двинулся следом.

Тетя Дуся ушла домой. Злата увела Катерину, как было условлено. Василь открыл дверь ключом, впустил вперед Каруселина.

– До завтра, - сказал Толик.

– Спасибо, - откликнулся лейтенант.

– Не на чем.

Толик шагнул от двери и словно растворился во тьме.

Филимоныч рассказал своему жильцу, что видел в городской управе артистку Лужину.

Флич не знал, что и думать! Он обрадовался, что Гертруда жива. Но как попала в городскую управу? К ним?

Старик утверждал, что начальник, у которого он требовал жалованья, лысый такой, важный, перед ней ковром стелился. Видать, она еще в большие начальники выскочила!

Ну в какие начальники может выскочить тихая домашняя Гертруда? Да, она - немка и могла как-то использовать свое происхождение. Допустим. Но выскочить в начальники!… Чушь какая-то!

Он бы встретился с ней. Но во-первых, не знал, где ее искать. Во-вторых, что он ответит ей, когда она спросит о сыновьях? Что? А она спросит… В-третьих…

Все время в памяти воскресал последний вечер перед эвакуацией. Он как бы восстанавливал его, выстраивал минуту за минутой и начинал ощущать смутную тревогу.

Почему Гертруда была так взвинчена? Почему сказала, что у нее плохое предчувствие, что с ней непременно должно что-то случиться? Почему, еще вечером, до ареста, велела присмотреть за мальчиками? Может быть, она знала, а не предчувствовала? Тогда почему не сказала прямо, что ее должны арестовать? Почему, наконец, не сбежала, не скрылась, если знала? В суматохе вряд ли стали бы ее так уж разыскивать. Ведь она никакого преступления не совершила. В этом он уверен. Твердо уверен. Он знает Гертруду столько лет! Она не способна на подлость, на измену.

А может быть, Филимоныч встретил вовсе не ее в управе? Мало ли похожих женщин? Просто и обознаться.

Но старик стоял на своем. Описал и голубое шелковое платье, как шуршало, когда шла. И как она держала голову, и светлые волосы валиком. И как она говорила по-русски, словно не по-русски.

Оставаясь один, Флич гонял по ладони монетку, слоняясь по комнате, придумывал новые фокусы, возился с аппаратурой, стряпал на кухне. А думал все время о Гертруде и о ее мальчиках. В то, что мальчики погибли, не верил. Как это погибли ни с того ни с сего, просто так? Немыслимо! Они доберутся до города, рано или поздно он их найдет. Зайдут же они в цирк!

Вот Гертруда оставалась загадкой. Что она делает? Как живет?

И еще: куда девался Мишель, дядя Миша, клоун Мимоза? Он ушел из цирка до эвакуации, неприметно. Куда? Где он? Жив ли?

Вопросы, вопросы, вопросы… А ответов нет.

Филимоныч все сторожил цирк. Хлопоты его о жалованье не увенчались успехом. Лысый отказал начисто.

– Управа вас в сторожа не нанимала. Платить не будем.

Филимоныч упорствовал.

– Я сторожу казенное имущество. Власть меняется, имущество остается.

Лысый его рассуждениям не внял. Тогда Филимоныч пригрозил пожаловаться самому немецкому коменданту.

Лысый выгнал старика взашей да еще приказал дежурному, тому, что сидел в вестибюле с белой повязкой, не пускать больше этого просителя в управу.

Так и сказал "просителя". Это очень рассердило Филимоныча, потому что он не просил, а требовал!

– Ну, погоди, господин, хороший! Придешь за имуществом - кукиш дам! Хоть расстреляй! - крикнул он лысому и пристукнул для твердости об пол деревянной ногой и клюкой разом.

И ведь как в воду глядел.

Пришли за имуществом.

Только не лысый, а артистка Лужина, и не одна, а с двумя немцами.

Немцы были в форме. Унтеры, как сообразил Филимоныч, еще когда они подходили. Один из них хромал. На Лужиной был светлый плащ с пояском, в руках бежевый ридикюль.

– Здравствуйте, старый знакомый, - сказала она улыбаясь.

– Здравия желаю!

Филимоныч встал, но калитку не отпер.

– Мы хотели бы смотреть кое-что в вагоншики.

– Никак нельзя, - отрезал старик.

– Почему?

– Вы от новой власти?

– Да… - неуверенно откликнулась Гертруда Иоганновна.

– Новая власть мне жалованья не платит, стало быть, и имущество не подлежит.

Немец, который помоложе, что-то спросил. Лужина ответила, и все трое засмеялись.

– И давно не платят?

– С самого приходу. А лысый еще и обозвал.

– Лысый?

– Этот, что финансовый отдел в управе.

– Господин Рюшин?

– Может, и Рюшин. Вам виднее.

Артистка что-то сказала немцам, и снова они засмеялись.

– Карашо. Я беру вас на службу.

– Это как?

– Так. Я - владелица гостиница и ресторан. Там будет кабаре. Представления. Как у нас в цирке. Это все, - она махнула рукой в сторону цирка, - тоже мой. Мое. Я буду вам платить жалований. Сколько?

Филимоныч оторопел. Вот те на! Владелица гостиницы! Ах, бесстыжая рожа! Но ответил безучастно:

– Сколько положено.

– Вы приходите в гостиницу и спрашивайте фрау Копф. Это я фрау Копф. А теперь открывать калитка. Мы будем смотреть имущество.