Клинки максаров - Чадович Николай Трофимович - Страница 54

– Да, – ответила Надежда. – Он здесь.

– Пусть скажет сам.

– Как и ты, он был подвергнут переделке. И не один раз. В нынешнем своем облике он лишен дара речи. Воину достаточно иметь зоркий глаз, тонкий слух и крепкие мышцы.

– Я восторгаюсь тобой, Ирдана. Тобой и твоими соплеменниками. Как легко вы решаете, каким должен быть человек и каким не должен.

– В свое время вам следовало лучше воевать. И тогда бы сейчас не мы все решали за вас, а наоборот. Неудачникам и трусам место в пыли, у ног победителя.

– Так оно и случилось. – Тот, кто назвал себя Иллавастом, скорбно вздохнул. – Но как же мне убедиться, что с тобой пришел именно мой брат, а не какой-нибудь самозванец. Ведь я не могу видеть, а он не может говорить.

– Я легко читаю его мысли и могу передать их тебе. Сейчас я буду говорить только от его лица. Можешь задавать вопросы.

– Если ты действительно Иллабран, мой родной брат, ответь: что было зарыто под порогом жилища нашего отца?

– Осколок кувшина, дабы ничего из дома не пропало, ветка заговоренного вереска, дабы дом не сгорел, и железный нож, дабы враг не вошел в его двери, – низким, почти мужским голосом объявила Надежда.

– Верно. – Иллаваст задумался. – Однако эти ответы, Ирдана, ты сама могла извлечь из моего сознания. Это еще не доказательство. Пусть лучше он сам задаст мне вопрос. Такой вопрос, который убедит меня, что это на самом деле мой старший брат.

– Действительно ли в то время, когда я собирал войско в Еловых Дебрях, ты домогался любви моей жены?

– Это наветы наших врагов. Клянусь тебе, мой брат.

– Значит, ты признал меня?

– Да… Но что из того? На тебе лежит тяжкий грех. Ты проливал кровь врагов максаров, в том числе и кровь своих соплеменников. Признаешь ли ты это?

– Признаю. И раскаиваюсь. Но оружие, даже самое кровавое, не ведает греха. В руках Стардаха я был лишь секирой, хотя, возможно, и самой острой из его секир.

– Полагаешь, это оправдывает тебя?

– Нет. За свой грех я согласен понести любую кару. Но сначала ради ее искупления я намерен помочь моей нынешней владычице убить Стардаха. После этого можете делать со мной что угодно.

– Я верю тебе. И поручусь за тебя перед всеми рудокопами. А пока заложницей за твою жизнь будет моя собственная. Исполни свой долг, а затем найди способ с честью умереть. Этим ты не только искупишь прошлый грех, но и отвратишь грех будущий. Хватит сеять зло. Хватит служить максарам. Иначе ты опять станешь лишь секирой в их руках.

– Все будет исполнено, как ты велишь мне, брат. – Надежда продолжала говорить чужим голосом, но ее собственное раздражение так и прорывалось наружу. – А теперь обнимемся, как мы обнимались тогда, перед началом последнего боя.

– У меня нет рук, – печально сказал Иллаваст.

– Зато у меня их целых восемь. Хватит на двоих, да еще и останется.

Тело Калеки, одновременно твердое и податливое, легко протиснулось между Артемом и стеной пещеры. По песку прошелестели щупальца, раздался увесистый шлепок, как будто бы тюфяк упал со шкафа, затем последовал протяжный вздох и наступила долгая тишина. Артему не нужно было обладать способностью видеть в темноте, чтобы предельно отчетливо представить себе, как два некогда родных человека, волею злой судьбы превращенные в столь по-разному уродливых монстров, замерли, тесно прижавшись друг к другу.

Плакать они не могли, поскольку имели только один глаз на двоих, да и тот был лишен слезных желез.

В чем другом, но в этом Азд не солгал – путешествие в Страну Максаров через владения рудокопов оказалось мучительным и трудным. Эти червеобразные существа, лишенные всего человеческого, кроме разума и речи, не могли задерживаться на одном месте и часа, потому что их организм постоянно требовал пищи, скудные крохи которой содержались в пожираемом ими грунте. Это было главной причиной того, что рудокопы никогда не пользовались проторенными ходами, каждый раз заново прокладывая свои подземные тоннели. Человек мог передвигаться в них только ползком и только в одном направлении – вперед. Как они все до сих пор не задохнулись в этом донельзя спертом воздухе, Артем и сам не понимал.

Путники давно утратили представление о времени и пройденном расстоянии. Вся их жизнь теперь состояла из медленного, упорного продвижения вперед, вслед за Иллавастом или кем-нибудь из его товарищей, коротких остановок для сна и еще более коротких остановок для приема пищи, запасы которой таяли с катастрофической быстротой. Некоторое разнообразие в эту изматывающую рутину вносили регулярные обвалы сводов тоннеля, когда следовавшим за людьми рудокопам приходилось спешно откапывать их, а потом оживлять самыми варварскими способами. Несколько раз они едва не захлебнулись в плывунах – отложениях мельчайшего перенасыщенного водой песка, дважды проваливались в карстовые пещеры и один раз чудом спаслись от смерти, напоровшись на обширную газовую шапку. Одежда путников давно обратилась в лохмотья, колени и локти покрылись кровоточащими ссадинами. Больше всех страдал молодой жестянщик, кожа которого не отличалась сверхъестественной прочностью, как у Артема и Надежды, а легкие привыкли дышать обыкновенным воздухом, а не азото-метановой смесью с незначительной примесью кислорода. Калека сносил муки подземного перехода стоически. Впрочем, пожаловаться он все равно не мог, даже если бы и хотел.

Страдания хороши тем, что когда-нибудь заканчиваются. Пришло время, и Артем почувствовал, как тоннель медленно, но неуклонно стал подниматься. Пища у них давно кончилась, а во флягах осталось лишь по нескольку капель протухшей воды, но стремление поскорее увидеть небо и вдохнуть свежий воздух оказалось сильнее голода и усталости. Час за часом они карабкались вверх по все более крутому уклону. Каждую секунду ожидая увидеть свет и опасаясь за свое зрение, Артем последние метры полз, плотно зажмурив глаза.

Однако тоннель окончился не на поверхности земли, открытой вольным ветрам и сиянию дня, а в затхлой пещере, мрак которой был лишь чуть пожиже, чем мрак подземелья. Рудокопы помнили и любили все, что навсегда было потеряно для них, но уже не могли жить и дышать нигде, кроме своих нор.

Здесь братья Иллабран и Иллаваст попрощались навсегда.

Состояние путников было таково, что о немедленной схватке со Стардахом нечего было даже и думать. Все четверо нуждались в отдыхе, а жестянщик еще и в лечении – раны на его руках и ногах воспалились.

К счастью, в глубине пещеры обнаружился обильный, чистый источник, и тут уж они отвели душу – сначала вдоволь напились, а затем искупались. Надежда, как и подобает богине в присутствии простых смертных, своей наготы не стеснялась, чем повергла юного Яшта в великое смущение. После этого все завалились спать, даже не выставив караульного. Порукой их покоя было только исключительное чутье Надежды на опасность.

После пробуждения голод дал о себе знать с новой силой. Даже Надежда, способная, как и все максары, подолгу обходиться без пищи, высказалась в том смысле, что сейчас съела бы даже жареного ежа вместе с колючками. На поиски пропитания, а заодно на разведку отправился Калека. Отсутствовал он недолго и принес ворох окровавленного платья («Ты такой неаккуратный», – поморщилась Надежда), два дорожных мешка и следующие новости: местность вокруг ему незнакома, но это, безусловно, Страна Максаров, поскольку невдалеке торчит полуразрушенная цитадель; кругом безлюдно, и даже дозор встретился ему всего один раз.

Все, кроме Калеки, жадно набросились на грубую солдатскую пищу. Когда первый голод был утолен, Артем, по некоторым, чисто этическим причинам обеспокоенный отсутствием аппетита у товарища, подозрительно поинтересовался, какого же рода был дозор – конный или пеший.

Конный, устами Надежды ответил Калека и скромно уточнил, что пегий жеребчик был совсем молоденький, ну прямо объедение.

В одном из трофейных мешков нашлись лекарства – бинты, баночки с целебным жиром, высушенные травы, болеутоляющее зелье. Пока Надежда занималась ранами Яшта, Артем сам (дабы не оскорблять максарское достоинство подруги) выстирал в источнике одеяния дозорных. Вышитые на них эмблемы были ему незнакомы.