Клинки максаров - Чадович Николай Трофимович - Страница 5

На некотором расстоянии от дома судьи стояла небольшая молчаливая толпа, что уже само по себе выглядело странно – люди Страны Забвения не были подвержены стадному инстинкту и редко сбивались в кучи. Время от времени кто-нибудь отделялся от этой толпы и входил в дом, но долго там не задерживался. Лица собравшихся не выражали ни любопытства, ни печали. Просто в жизни судьи Марвина случилось какое-то неординарное событие, и все, кто узнал об этом, пришли засвидетельствовать ему свое почтение. Странно выглядели только окна дома, занавешенные изнутри тяжелой мягкой тканью, той самой, что в саркофагах служит одновременно и подстилкой, и одеялом.

Чужеродцу вряд ли было прилично заходить в дом судьи без приглашения, однако сейчас заботиться об этикете не приходилось. Предчувствие беды томило Артема. Пройдя сквозь толпу, он вступил в комнату, где еще совсем недавно вел с Марвином бесплодную и неприятную беседу.

Сейчас незаконченная картина была повернута к стене, а посреди комнаты на широкой каменной скамье лежал судья, весь засыпанный лепестками цветов, сквозь которые обильно проступала кровь. С первого взгляда было ясно, что умер он не по своей воле и смерть эту вряд ли можно было отнести к разряду легких. Сидевшая у изголовья отца Надежда мельком взглянула на Артема сухими, лихорадочно горевшими глазами и вновь принялась машинально обрывать лепестки увядших цветов, которые охапками подавал ей Тарвад.

– Кто… – начал было Артем и осекся: люди Страны Забвения не знали слова «убийство». Долгожданная смерть могла явиться в разнообразных обликах, ее дарили друзьям и близким, ее берегли для себя. – Кто… принес ему смерть? – наконец выдавил он из себя.

Вопрос прозвучал грубо и неуместно – это было то же самое, что у постели роженицы выяснять подлинное имя отца ребенка. Тарвад знаком поманил Артема к дверям и вместе с ним вышел из дома.

– Ты что-то хотел спросить, чужеродец?

– Смерть не имеет ног и не приходит сама по себе. – Артем старался говорить образным, витиеватым языком, близким и понятным этим людям. – Ее приносит или Лето, или глубокая вода, или случайно взорвавшийся сосуд с холодом. Кто принес смерть судье Марвину?

– К чему это сейчас выяснять, чужеродец? То, что случилось, уже случилось. Не в наших силах поправить что-нибудь.

– Кто теперь будет судьей?

– Сейчас поздно выбирать нового. Об этом мы подумаем после окончания Лета. А пока я принял на себя его обязанности.

Непохоже, чтобы он был очень огорчен смертью брата, подумал Артем. Или здесь вообще не принято горевать о близких?

На пороге дома появилась Надежда. Прикрывая глаза от дневного света тыльной стороной ладони, она сказала:

– Дядя, побудь там немного. Я устала.

Провожаемая бесстрастными взглядами толпы, она спустилась с холма и уселась среди высокой травы. Артем последовал за ней, но остановился чуть в стороне, как бы не решаясь к ней приблизиться.

– Все случилось именно так, как я и предсказывала, – бесцветным голосом сказала она, не оборачиваясь. – Скоро мы отправимся в путь. Отцовский саркофаг и весь запас холода теперь принадлежит мне.

– Ты говорила с отцом, после того как мы расстались?

– Да.

– И что же?

– Он отказал мне.

– Значит…

– Значит, если бы он не умер, мы никуда бы не поехали. Тут ты прав, чужеродец.

Молчание надолго повисло в воздухе. Артем переминался с ноги на ногу, не зная даже, что и сказать. Уж очень странными и зловещими выглядели последние события.

– Я буду ждать тебя возле машины, – сказал он наконец. – Взгляни, она видна отсюда… Ты, наверное, будешь участвовать в похоронах отца?

– Нет. Я уже простилась с ним. Но мне еще нужно закончить кое-какие дела.

– Постарайся не задерживаться. Нам еще предстоит запастись водой и пищей.

– Вот это можно сделать по дороге. – Она встала и прошла несколько шагов по направлению к дому. – Постарайся найти попутчиков. Вдвоем нам придется трудно.

Артем проводил Надежду до вершины холма, но в дом не вошел. На пороге его ожидал Тарвад, уже облаченный в одежду судьи.

– Итак, теперь тебе ничто не мешает пуститься в дорогу, чужеродец. – Казалось, что вместе с новой одеждой он надел на себя и новую личину, бесстрастную и высокомерную.

– Похоже на то.

– Тогда не задерживайся.

– Не надо меня гнать. Я и сам тороплюсь. Но уйду отсюда, только завершив все приготовления.

– Несчастья наши проистекают от нашей же доброты. – Глаза Тарвада сузились. – Вместо того чтобы гнать чужеродцев прочь, мы даем им приют. И наша доброта потом оборачивается горем. Пойми, нам от вас ничего не нужно – ни вашей помощи, ни ваших невразумительных знаний. Никто не покидает свой дом по собственной воле. Одних из вас гонит враг. Других – нечистая совесть. Третьих – алчность или гордыня. А вслед за вами всегда приходит беда… Не знаю, что гонит тебя, но за твоими плечами стоит неведомое зло. Жаль, что я не сразу это понял. Все, к чему прикасались твои руки, осквернено. Эти вещи будут притягивать к себе несчастья даже после того, как исчезнет память о тебе… Не знаю, кому ты служишь или кому ты не угодил… Кроме нашего народа, кроме всяких чужеродцев, кроме черепах и зверей, живущих в дальних странах, в мире существуют также великие и страшные силы, от которых ничего нельзя скрыть. Спастись можно только непротивлением и смирением. До сих пор нам удавалось не навлекать на себя гнев. До сих пор… С виду ты почти не отличаешься от нас, но внутри совсем другой. И враги у тебя другие. К своим мы уже привыкли. Судья Марвин сделал ошибку, не отпустив тебя раньше, не отмежевавшись от тебя. Зло, направленное совсем в другую цель, задело и его. Чует моя душа, что к смерти брата причастен и ты.

– С каких это пор в Стране Забвения чья-либо смерть стала поводом для поиска виновного? – Неприкрытая враждебность Тарвада не на шутку уязвила Артема.

– Умер судья. Он последний ложится в саркофаг и первым встает из него. Он поддерживает твердость духа. Он обязан дать ответ на любой вопрос. Все верят в его справедливость и искушенность. В преддверии Лета его смерть – плохое предзнаменование.

– Повторяю, я не собираюсь задерживаться здесь. Но разреши мне обратиться к этим людям. Возможно, кто-то из тех, кому не хватило места в саркофаге, согласится стать моим спутником.

– Можешь говорить. Я не имею права запретить тебе это.

Сдержанно кивнув в знак благодарности, Артем повернулся лицом к толпе и заговорил, невольно разрушая торжественную печаль момента:

– Люди Страны Забвения! Многие из вас знают меня. В Убежище я ремонтировал саркофаги и следил за работой машин холода. Я делал это прилежно, что может подтвердить стоящий рядом Тарвад, новый судья. Обреченный, как и все чужеродцы, на смерть, я отправляюсь нынче в дальний путь на машине, построенной вашими предками. Она движется во много раз быстрее человека. На ней я собираюсь достичь таких мест, где Лето теряет свою испепеляющую силу. Дочь покойного судьи Марвина согласилась сопровождать меня. Но в машине еще достаточно места. Я могу взять с собой любого желающего – старика, ребенка, калеку. Решайте быстрее.

Никто не прервал его речь. Никто не возмутился и даже не поморщился, хотя говорить такое – а тем более говорить громко – рядом с домом, который посетила смерть, было почти кощунством. Все, сказанное Артемом, оказалось пустопорожней болтовней, напрасным сотрясением воздуха – и это ясно читалось на лицах присутствующих. Зачем смущать душу, внимая безрассудным речам какого-то чужеродца? Мало ли всяких безумцев и сумасбродов шатается в преддверии Лета по этой обреченной земле!

Сжав зубы, Артем ждал. Он уже потерял всякую надежду найти спутника, когда из толпы выступила вперед седая женщина, почти старуха. Люди Страны Забвения редко доживали до таких лет. Предстоящее Лето, судя по всему, должно было стать последним в ее жизни. Она тащила за руку верзилу, ростом и шириной плеч резко отличавшегося от всех присутствующих. Было что-то неестественное в облике этого великана – казалось, его наспех сшили из членов и органов, принадлежавших совсем другим существам. Лишь голова да, пожалуй, еще ноги, несколько коротковатые для такого могучего торса, безусловно, являлись его собственностью с момента рождения. Бочкообразная грудь была скорее грудью гориллы, чем человека. Узловатые руки напоминали древесные корневища. Смотрел гигант хмуро, исподлобья, как ребенок, которого принуждают сделать что-то помимо его воли.