Убийство со взломом - Харрисон Колин - Страница 43

Вид машины ничего ему не сказал. На углу находилась бакалейная лавочка, и, перейдя на ту сторону улицы, Питер вошел. Коренастый мужчина с подбритым затылком окинул его взглядом. Несмотря на то, что ему было сильно за тридцать и возраст юношеских глупостей должен был уже миновать для него, в левом ухе мужчины красовалась серьга размером с блесну. Дженис могла покупать в этой лавочке хлеб или литровые бутылки апельсинового сока. Хотя молочные продукты ввиду их предполагаемой связи с раком груди Дженис теперь не употребляла, но низкокалорийные газированные напитки она время от времени себе позволяла. Было время, когда она плакала от грозившей ей перспективы потерять грудь: она боялась, что тогда он ее бросит. Он уверял ее, что нет, конечно же нет, но, произнося эти слова, остро чувствовал необходимость успокоиться, найти что-то, что вывело бы его из состояния паники, и сходное чувство, разумеется, испытывала и она. Из каждых одиннадцати женщин одна заболевает раком груди, и если заболевание развивается до наступления климакса, женщине грозит гибель, как это и случилось с матерью Дженис. Однако мать Дженис сама наложила на себя руки, не позволив раку прикончить ее. О чем думаешь, когда выясняется, что твоя мать покончила самоубийством? Я тогда же решила, что у меня хватит храбрости на то, чтобы освободиться. Так еще давно заявила ему Дженис. Он надеялся, что для ее же пользы она откажется от кофе, станет заботиться о себе. Родить до тридцати, как считается, тоже увеличивает шансы на благополучный исход, – вот еще одна вещь, которой он для нее не сделал. Лет в двадцать восемь она стала глотать книги по воспитанию детей, притаскивать их домой, забрасывать его вычитанными там сведениями. Часто, гуляя с ним в парке и видя там мать с ребенком, она с отчаянием стискивала его руку и шептала: «Хочу такого!»

Но он увиливал несколько лет, ссылаясь на отсутствие денег, времени, на то, что это станет препятствием в духовном и карьерном росте. Он внимательно наблюдал за молодыми отцами с младенцами. Счастливы ли они на самом деле? Каждый день приходится слышать о том, как родители забивают своих детей до смерти лишь из-за того, что не могут слышать их плача. Он, конечно, не предполагал в себе подобного зверства, однако не был уверен и в том, до какой степени может доходить его раздражение. Но потом, примерно к тому времени, когда он разрешил все свои сомнения, смог представить себя в качестве отца и перестал перебирать в уме всяческие препятствия, вещи, ему неподвластные, как то: врожденные уродства, возможные несчастные случаи, а также денежные проблемы, Дженис начала отдаляться от него, проявлять холодность. Состояние ожидания исчерпало себя. Она еще плотнее занялась делами Центра, пропадала на работе, вела переговоры с фондами и попечительскими организациями, иногда консультировала матерей, время от времени наведываясь в Пени и Темпл. Она казалась довольной и счастливой, и вопрос постепенно отступил на задний план, словно был снят. Но однажды в супермаркете перед штабелями сладких хлопьев для детей им встретилась мать с ребенком, и Дженис ошарашила его неожиданной фразой: «Никогда не прощу тебе того, что ты не захотел детей!» Тележка с крупами, так и не заполненная до конца, осталась в магазине, а он бросился за рыдающей Дженис к машине, где они и просидели с ней некоторое время – молчаливые, застывшие.

Сейчас он стоял перед полками с едой, журналами, перед прилавками свежих фруктов. Нет сомнения, что и Дженис нередко стояла здесь, где стоял сейчас он, прикидывая, что она должна купить, и продавец, уж конечно, обратил внимание на привлекательную постоянную покупательницу. Но разумеется, спросить о ней прямо он не мог. Люди в этом районе не привыкли болтать, особенно с незнакомцами. Питер поглядел на продавца, понимая, что должен разговорить его, и надеясь на то, что тот не видел его накануне в телевизионных новостях.

– Дайте мне лотерейный билет, пожалуйста, – попросил Питер.

– Лотерея моментальная или очередной тираж?

– Моментальная. Спасибо.

– Доллар, – сказал продавец, пробивая чек. – Один американский доллар. Отличная валюта, принимается во всем мире. Высоко котируется на черном рынке.

Питер сунул билет в карман рубашки и сделал шаг к контейнеру с прохладительными напитками.

– Я еще возьму бутылочку апельсинового сока. – Он решил сказать какую-нибудь глупость – дать тому почувствовать себя вольготнее. – Пить так охота, что кажется, десяток таких и то будет мало.

Собеседнику это понравилось.

– А у меня теперь пузырь скукожился. Только полбанки содовой и вмещает. В два раза меньше, чем ваш.

– Что ж с ним такое случилось?

– Да неудачно приземлился в зоне посадки. На нашу собственную мину. Его и прошило осколком. Полпузыря как не бывало. Комиссовали прямехонько в распрекрасную нашу Филадельфию, в самый ее райский южный уголок.

– Так вы здесь старожил? – По опыту в судах он знал, что люди охотно рассказывают о себе, если считают, что ты им симпатизируешь.

– Мамаша моя здесь живет, в квартале отсюда. У нее болезнь Альцгеймера, вот я и поселился у нее. Она все бродит и бродит по дому, скоро ковры выбрасывать придется – она в них уже дорожку протоптала. Но физически она еще крепкая. По крайней мере, ренту платить не нужно. А ренты сейчас, скажу вам, здесь подскочили дай бог.

Питер кивнул:

– Похоже, на той стороне ремонт идет полным ходом.

– Да, все словно с ума посходили – ремонтируют свои берлоги, – ворчливо подтвердил продавец.

– А зачем там контейнер? В переулке?

– Дом на углу ремонтируют.

– А соседи не возражают? – спросил Питер. – Шумно ведь.

– Соседи там – неофашисты паршивые. Фундаменталисты, туда их… – Продавец сплюнул. – Набились, как сельди в бочке, и живут. Сюда ко мне заявляются и говорят, что надо было сбросить бомбу на Ханой. Называют меня пособником дьявола и, видать, включили в список, и теперь все эти проповедники с телевидения забрасывают меня посланиями. Ненавижу. Пусть бы убирались в свою техасскую Одессу или другую какую глухомань, откуда они родом и где им самое место. Других таких оголтелых расистов в жизни не встречал!

Значит, один дом отпадает. Остаются два других.

– А тот дом, что ремонтируется, – спросил Питер, – большой там ремонт затеяли?

– Да я в этом деле не смыслю ничего. Был санитаром. Теперь вот бакалейщиком заделался. Маляры тут работают, они ко мне в обеденный перерыв захаживают. Все сплошь бабы. Лесбиянки, видать. Сам видел, как они виснут друг на друге, целуются, обжимаются. Кое-кто из них прямо красавицы. Мне что, я со всякой могу, и с теми, кто подмышек не бреют, как в Европе, правда ведь? Видали бы вы, какие в Сайгоне притоны, закачаешься. А вот в Западной Филадельфии – никудышные: грязь, шприцы грязные валяются.

Питер больше не слушал его, потягивал сок, внезапно приободрившись. Угловой дом, где работают женщины-маляры, – это верный знак, видно, Дженис остановилась именно там, если учесть ее взгляды и работу в Центре, которой она занимается. Возможно, дом этот и принадлежит тем женщинам, что его красят. Он вышел из лавочки и опять направился к угловому дому, к его парадной двери, где стал прислушиваться, не слышно ли пилы, или молотков, или голосов внутри. Все было тихо.

Осмелится ли он? Да, конечно, – другого не остается. Он толкнул очищенную свежеоструганную дверь и, осторожно ступая, прошел в пыльный холл. Перед ним были голые, заляпанные цементом стены – жилые комнаты, столовая. Свисали еще не укрепленные провода. Он шел торопливо, слыша звук собственных шагов, все время думая о пути к отступлению. Работы, видимо, производились в кухне. В ее окно он видел маляров, расположившихся на обед за столом на заднем дворе под полузасохшим вязом. В другой части двора виднелись голые кусты, старая потрескавшаяся галерейка, разнообразный мусор, сгнившие доски и заросли необрезанных, неухоженных и низкорослых деревьев. Одна из малярш открывала термос, из чего, как он понял, следовало, что к трапезе они приступили только что. Женщины с наслаждением щурились, подставляя лица необычно теплым для такого времени года солнечным лучам, и болтали о чем-то своем. У него в запасе было несколько минут на то, чтобы осмотреться. В раковине были тарелки, в ящике – коробка хлопьев. Он потянул на себя ручку холодильника. Тот открывался с трудом, но, открыв дверцу и осмотрев содержимое холодильника, он успокоился. Он увидел там мокнущий в миске брикетик тофу, салатный соус, грейпфрут и завалы овощей на второй полке. Вода в бутылке. Одним словом, Дженис присутствовала здесь во всей своей вегетарианской красе и сущности. Пророщенная пшеница. Полбутылки вина. Вино красное, откупоренное ради какого-то счастливого празднества. Поселилась она здесь прочно. И уж, наверное, спала на втором этаже.