Хозяева Острога - Чадович Николай Трофимович - Страница 85

– Не пора ли от слов перейти к делу? – напомнила Зурка, к этому самому делу уже готовая (девке долго ли собраться – только исподнее скинуть!).

– А где бы нам лучше всего расположиться? – В то время, как Зурка уже сбросила с себя всё, включая оковы условностей, Темняк продолжал пребывать в плену неуместных умствований. – Может, прямо на ней?

– Наоборот, – нетерпеливо возразила девушка. – Мы должны находиться на некотором удалении, дабы она могла полагать, что остаётся незамеченной.

– К чему такие сложности! Она ведь умеет читать человеческие мысли.

– Когда я занимаюсь любовью, у меня нет мыслей! – рассвирепела Зурка. – Да и в Стервозе я собираюсь разжигать похоть, а не раздумья!

Вопреки сомнениям Темняка, замысел Зурки удался, хотя и не с первого и даже не со второго раза. Пришлось попотеть. Так уж устроена наша жизнь: если хочешь чего-то добиться, надо пахать и пахать.

Однако устранение одних проблем привело к возникновению новых.

Стервоза, объятая любовным пылом, выказывала вполне очевидные намерения отправиться в поход на крышу, зато Темняк, поистратившийся физически и морально, внезапно утратил интерес к этому мероприятию.

– Мне, честно сказать, уже не до бранных подвигов, – признался он. – Сейчас бы горшочек киселя да в кроватку…

До тех пор, пока все присущие Темняку волевые и телесные качества не восстановятся в полном объеме, командование взяла на себя Зурка. Истинного главаря она тащила за собой чуть ли не силком. По пятам за этой парочкой следовали заговорщики, просто рвавшиеся в схватку (а куда им ещё было девать свою нерастраченную биологическую энергию?).

Первая задержка возникла возле лифта-гейзера, способного поднять за один раз только двоих пассажиров. Вследствие этого отряд растянулся на многие сотни метров. Когда первые заговорщики, возглавляемые Стервозой, уже ворвались в зал, являвшийся как бы преддверием сада любви, последние ещё дожидались своей очереди на нижнем уровне.

– Куда вас столько? – возмутились обычно молчаливые стражи, вследствие присутствия Стервозы и не помышлявшие о грозящей опасности. – Все вон, кроме одного!

Темняк на всякий случай подал условный знак, но никто на это не отреагировал. Наоборот, один из стражников замахнулся на него кулаком, который, благодаря выдвигавшимся стилетам, являлся оружием прямо-таки смертоносным.

Однако стилеты так и не покинули свои гнезда, а сама рука – вернее, её металлическая оболочка – заскрежетав, замерла в весьма неестественном положении. Беспредельщик, имя которого осталось неизвестным, оказался человеком слова (впрочем, этого качества фанатикам было не занимать). Таким образом, стражи стали пленниками своего собственного боевого облачения, куда более тесного и неудобного, чем гробы.

Этих бедняг даже не стали связывать, а просто отшвырнули в сторону – ну что, спрашивается, взять с обреченных на гибель калек?

В следующее мгновение заговорщики уже высыпали на крышу, где, заранее предупрежденные Темняком, не стали тратить драгоценное время на созерцание красот природы, прежде неведомой им.

В отсутствии эффективного оружия (при всех своих достоинствах «кочерга» была скорее средством устрашения) приходилось полагаться в основном на внезапность и нахрап, тем более что находившиеся здесь Хозяева никаких неприятных сюрпризов, кроме разве что безответной любви, не ожидали.

Темняк, никак не связанный с преступным миром, тем не менее хорошо усвоил одно бандитское правило: жертву лучше всего брать тёпленькой – в увеселительном заведении, в сортире, в постели (желательно чужой).

Однако неведомо кем включённая система тревожного оповещения сработала, и мостик – единственный в своем роде – исчез ещё прежде, чем на него ступила нога первого заговорщика.

Такого не ожидала даже Стервоза, о чём немедленно сообщила Зурка. Мало того, что во рву шастали злобные и неизбалованные обильным питанием твари, сама его глубина делала все попытки форсирования заведомо бессмысленными. Без специальных штурмовых лестниц тут делать было нечего.

Впрочем, кое-какие идеи на сей счет у Темняка имелись. Стоя у самого края рва, под которым уже начали собираться ящеры, воспринимавшие любую суету как обещание скорой поживы, он принялся громко кричать:

– Годзя! Годзя! Сюда, мой малыш!

Обделенный голосом, но отнюдь не слухом, тысячепудовый малыш не замедлил явиться на зов того, кого он полагал родной матерью, и мигом разогнал своих алчных сородичей. По всему выходило, что он пользуется здесь беспрекословным авторитетом.

Темняк ловко спрыгнул на спину Годзи, а за ним, распластавшись в прыжке, словно блин, смело последовала Стервоза. Остальное, как говорится, было делом техники, вернее, психотехники – но, естественно, не человеческой, а хозяйской.

Припав к загривку Годзи, Стервоза управляла им столь же уверенно, как опытный капитан – своим судном. Развернув зверя так, что голова его касалась одной стенки рва, а хвост другой, она как бы возвела живой мост, по которому заговорщики один за другим перебрались на противоположный берег.

Здесь уже царила пусть и не паника, но некое, скажем так, беспокойство. Хозяева, предававшиеся любви, прервали свое сладостное занятие, а те, кто ещё только искал для себя подходящее дерево и подходящего партнера, замерли в выжидательных позах – ни дать ни взять причальные тумбы в каком-нибудь богом забытом порту.

Вообще-то особых причин для тревоги у Хозяев не было. Во-первых, они даже в мыслях не допускали, что люди способны на столь наглую выходку, а во-вторых, всецело полагались на стражей, полностью подвластных чужой воле.

Однако и то и другое оказалось блефом. Беда приходит тогда, когда её меньше всего ожидаешь.

Люди ещё раз доказали, что ум и коварство – вещи очень даже совместимые. Что касается стражников, как сочувствующих заговору, так и ничего не ведающих о нём, всех их ожидала весьма печальная участь. Казалось бы, безотказные механизмы, превращавшие обыкновенных людей в неуязвимых големов, скрежетали, тряслись, пускали дым, совершали резкие движения, совершенно не совместимые с человеческой анатомией, и в массовом порядке выходили из строя.

Тем временем невесть откуда взявшиеся громилы, держа наперевес устройства, изрыгающие гибельное пламя, уже разбегались по всему саду.

– Послушай, – Зурка придержала Темняка за руку. – Она ведь не зря сюда шла. Уж позволь ей себя потешить. Это ведь не ради блуда, а для продления рода. Святое дело.

– Да ты что! – возмутился Темняк, к которому уже давно вернулись все его былые качества, включая упрямство. – У нас здесь каждое мгновение на счету!

– Успеется! Потом она нам сторицей отплатит!

Зурка сунулась к дереву, на котором восседали двое Хозяев, и попыталась было стащить самку, которую выдавало тусклое свечение, волнами перекатывавшееся по телу, но тут же с воплем отскочила назад.

– Дерется! – пожаловалась она.

– Пусти меня, – Темняк, полагавший, что сила Хозяев действует на него в гораздо меньшей степени, чем на острожан, отстранил девушку. – Я её сейчас мигом успокою.

Он решительно направился к дереву, однако уже через несколько шагов словно в паутину угодил, причем в паутину стальную – грудь резко сдавило, в глазах потемнело. Руки отяжелели настолько, что он едва не выронил пышущую огнем «кочергу».

Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не Стервоза, сообразившая, наконец, что борьба идёт за её интересы. Она пантерой взлетела на дерево и так тряхнула постороннюю самку, что та колобком укатилась прочь.

Хозяева отличались от людей ещё и тем, что приступы агрессивности мгновенно сменялись у них ещё более бурными порывами любви. Темняк ещё дух перевести не успел, а Стервоза уже успела сплестись с самцом в единое целое. Дерево затряслось, словно бы пытаясь выдернуть свои корни из этой постылой, суррогатной почвы.

– Так дают, аж пыль идет! – сказал Темняк, сплевывая тягучую, солоноватую слюну. – Не знаю, чего ради Стервоза подглядывала за нашей любовью, но меня от ихних забав просто воротит.