Хозяева Острога - Чадович Николай Трофимович - Страница 43

Нет ничего хуже, чем вместо хлеба раздавать поучения, но что поделаешь, если руки твои пусты. Случалось, что и словоблудие давало добрые плоды.

– Пусть люди живут в трудах праведных и в мире друг с другом, – продолжал Темняк. – Пусть во всем знают меру, особенно в пьянстве, воровстве и блудодеянии. Да и в добросердечии мера не помешает. Пусть следуют законам, но без излишней ретивости. Лучше простить виноватого, чем осудить невиновного. Не верьте сказке, что все люди рождаются одинаковыми. Люди рождаются разными, а потому равенство недостижимо. Но пусть богатые делятся с бедными, сильные защищают слабых, умные уступают в споре глупым, а красавцы одаривают своей любовью дурнушек. Не забывайте прощать друг друга, это главное.

– Полагаешь, что этих слов будет достаточно, чтобы обуздать людей?

– А вы почаще напоминайте, что я постоянно слежу за ними с небес. Пусть ожидают моего грядущего возвращения, когда каждому воздастся по делам его. Тогда смиренные и кроткие получат душевный покой, здоровье и достаток.

– А буйные и непокорные? – поинтересовался Млех.

Темняк, которому это представление уже изрядно надоело, осерчал:

– Эти получат всё то же самое, а в придачу бесплатный кисель и дармовых девок! Неужели вы сами ничего придумать не можете? Ведь это вам предстоит держать народ в повиновении, а не мне. Моё вознесение – лишь повод для легенды. А содержанием её должны наполнить другие. Те, кто ясно понимает, что следует ждать от жизни.

– Ты и в самом деле собираешься вернуться? – произнес Шипер примирительным тоном.

– Вряд ли… Но людям это знать не следует. Горькая правда – вещь опасная. Не каждый с ней умеет обращаться, и не каждому она по душе. Проще уповать на сладкую ложь, которая иногда называется верой. Вещь полезная, а главное, проверенная временем.

– Кого ты оставляешь вместо себя? – Похоже, что этот вопрос интересовал Млеха больше всего.

– Я народ оставляю! Всех острожан и отдельно улицу Сторожей, на которую возлагаю особые надежды. Староста у вас уже имеется. Даже два. Пусть они и дальше командуют. Своим местоблюстителем, хранителем, так сказать, памяти, назначаю Бадюга. Он лишнего на себя не возьмёт, зато и нажитого не растеряет… А сейчас помогите мне.

Общими усилиями они взнуздали Годзю, который в присутствии Хозяина становился кротким, как овечка. Темняк немедленно забрался в седло, как бы пресекая этим саму возможность пойти на попятную. Он опасался, что с Хозяином возникнут какие-либо проблемы, но тот сам о себе позаботился – вскарабкался на загривок Годзи и разместился там, словно живая горжетка.

С запоздалым сожалением Темняк подумал о том, что опять все делается наспех, в пожарном порядке, без должной предварительной подготовки. А ведь они, прямо скажем, не на пикник собрались. Отправляться на штурм высоченной отвесной стены без всякой страховки, без верёвок, без крючьев, без глотка воды – это даже не безрассудство, а скорее экзотический способ самоубийства.

– Не поминайте лихом, – сказал он людям, обманутым если и не его посулами, то его иллюзорным всесилием. – Особенно ты, Бадюг. Я верю в вас, а вы верьте в себя. Держитесь друг за друга, хотя это будет непросто. С Ворами и Свечами отношения не обостряйте. Уступайте, но по мелочам. Подземный ход лучше закопайте, иначе там найдет приют всякая шантрапа. Воздушный шар пустите на башмаки… Если Годзя вернётся назад, не обижайте его.

Темняк ещё продолжал что-то говорить, а глупый ящер (будь он поумнее, давно сбежал бы куда-нибудь), скорее всего, понукаемый Хозяином, уже стронулся с места – сначала прилепился к стене подушками лап, потом подтянул вверх брюхо-присоску, укрепился на ней и опять пустил в ход лапы.

Лапы – брюхо, лапы – брюхо, лапы – брюхо. Метр за метром – вверх, вверх, вверх. И не надо ни шпор, ни кнута, ни приманки. Истинно говорят, что охота пуще неволи.

Сначала Темняк ещё оглядывался назад, но очень скоро оставил это занятие – и не потому, что боялся свернуть шею, а дабы не портить себе впечатления об оставшихся внизу острожанах. С минуту помахав ему вслед, они сейчас махали руками друг на друга, наверное, делили наследство, состоявшее не из одних только Годзиных какашек.

Гораздо продуктивнее было рассматривать стену, медленно проплывающую мимо, ведь именно от неё во многом зависела жизнь трёх столь непохожих существ, объединенных в одно целое поистине сумасшедшей идеей.

Стена была грубая, бугристая, шершавая, не затронутая никакими механическими орудиями, но вместе с тем лишенная всяческих вкраплений, прослоек, трещинок, так свойственных диким скалам – ну просто какая-то базальтовая отливка, по поверхности которой не удосужились пройтись ни резцом, ни наждаком, ни даже кувалдой.

Преодолев метров двадцать по прямой – для ящера-древолаза это были семечки – Годзя стал понемногу забирать в сторону, что сразу насторожило Темняка. Зачем так нерационально тратить силы, если путешествие только начинается? Это ведь не танцкласс, где всё время надо делать «влево – вправо». Два шага в сторону отнимают столько же энергии, сколько и один шаг вверх.

Внезапно Годзя вообще остановился и принялся шарить возле себя левой передней лапой. Совсем рядом с собой Темняк ощутил тлетворное дыхание ангела смерти, хотя, вполне возможно, это были всего лишь кишечные газы, выпущенные ящером в момент наивысшего напряжения (подобная проруха случается иногда даже с воспитанными людьми).

Одним словом, пора было прощаться с жизнью. Впрочем, дала о себе знать и одна трезвая мысль: уж если падать, так сейчас, поскольку высота пятого этажа – это ещё не смертный приговор.

Однако очень скоро выяснилось, что Годзя, подобно суворовскому солдату, знает свой маневр (а вернее, его знает Хозяин). Когда левая лапа ящера самым невероятным образом утвердилась в пустоте, он перенес туда ещё и правую, а чуть погодя вообще отказался от опоры, что выглядело уже полным абсурдом.

Спустя минуту зверь вновь устремился вверх, но не по стене, как прежде, а боком к ней, держась, что называется, за воздух.

Темняк, по сути дела сам являвшийся порождением некоего вселенского чуда, в мелкие бытовые чудеса не верил, а потому принялся ощупывать всё, до чего только могли дотянуться его руки. Очень скоро выяснилось, что опорой для Годзи служит довольно широкий желоб – гладкий, наклонный, а главное, абсолютно невидимый, что указывало на его родство с разделительными стенами Бойла.

Не составляло особого труда догадаться, что это и есть та самая пресловутая лестница в небо, о которой в разные времена упоминал и Тюха Горшок и Свист Свеча. Да только оба они обманывались. Лестница должна иметь как минимум ступеньки. А иначе она превращается во что-то вроде водостока или мусоропровода, работающего только в одном направлении – сверху вниз.

Свист пришел к осознанию истинного положения дел самостоятельно, хотя и едва не свернул себе при этом шею. То-то он болтал потом о вещах с односторонним действием. Намекал, значит.

Конечно, ползти по наклонной поверхности легче, чем по вертикали, хотя и ненамного. Но если Хозяин выбрал именно этот путь, значит, другого не существует. По крайней мере для него.

С изгоями везде обходятся без церемоний, даже в обществе с неограниченными возможностями. Спустили вниз по желобу – и поминай как звали. Если насмерть и не убьёшься, то попадешь в лапы к кровожадным туземцам. Во всяком случае, обратной дороги уже не сыщешь.

Сходным образом поступали и богобоязненные капитаны парусного флота, высаживавшие провинившихся матросов на необитаемые острова. И человека нет, и грех на душу брать не надо. Гуманные сородичи у Хозяина, ничего не скажешь.

Неровности стен уже целиком скрывали улицу, и рассмотреть что-либо внизу было совершенно невозможно. Мрачная каменная щель – и ничего больше. В представлении древних греков примерно так же выглядела дорога в Тартар, самую отдаленную область тамошнего ада, куда медная наковальня, брошенная с земли, летит целых десять дней.