Гвоздь в башке - Чадович Николай Трофимович - Страница 71

– А если он согласится принять дионисийскую веру?

– Сочти это за обман и поступай так, как я велел. Коль пушки заряжены, они должны стрелять.

Говоря так, Эрнандо де Соте демонстративно снял шпагу, отшвырнул в сторону и, задев гостя плечом, выглянул наружу.

– Погода благоприятствует нам, – заявил он, хотя вместо солнца видел на небе черную дырку, а вместо величественных горных пиков – могильные холмы.

Вельверде, бесцеремонно оттесненный от выхода, вынужден был отступить к центру палатки. Тем не менее он упорно держался к де Соте лицом.

А тот уже трясся от вожделения, словно голодный пес, узревший кусок мяса, но не ведающий, как к нему лучше подступиться.

Вельверде, принявший слова де Соте за чистую монету, все еще колебался. Наверное, опасался, что во время боя ему подстроят какую-нибудь каверзу. Однако серьезного повода для отказа у него не было.

– Я подумаю, – буркнул он наконец.

– Чего тут думать! Соглашайся, и в знак моей признательности немедленно получишь вот эту вещь, – он кивнул на золотое блюдо, украшенное барельефом бога солнца Инти, весьма похожего на распустившего хвост павлина.

У Вельверде было много личных достоинств, не раз выручавших его в Мексике, Панаме и здесь, в Перу, – ум, проницательность, осторожность. Да только все перевешивала алчность. Прежде он не верил ни единому слову де Соте, а тут вдруг поверил. Очень уж хотелось ему заполучить это драгоценное блюдо, которое пронырливая Росета-Чуики, наверное, сперла в дядюшкином доме.

– Мне ли зариться на языческие сокровища… Я привык довольствоваться малым. Но если ты даришь эту святыню Дионису – другое дело, – утратив бдительность, он склонился к блюду и на мгновение оказался к безумцу спиной.

Де Соте, действуя проворно, как охотящийся тарантул, выхватил из какого-то потайного места дубинку и уже было замахнулся, но тут в его коварные планы вмешалось провидение (я имею в виду, конечно же себя).

Тактика моя была проста и уже неоднократно проверена на деле – молодецким наскоком овладеть жизненно важными участками мозга, а чужое сознание вытеснить куда-нибудь на периферию. Особого противодействия со стороны де Соте я не ожидал. Ну что, спрашивается, взять с параноика, все помыслы которого сосредоточены лишь на одном – убивать, убивать и еще раз убивать?

Но случилось то, чего я никак не ожидал. При первом же напоре сознание капитана Эрнандо де Соте рассыпалось, как стеклянный стакан, в который плеснули крутого кипятка. Хлипкая оказалась психика, на одном только честном слове и держалась.

Выронив дубинку, я (именно я, потому что у этого тела уже не было иного хозяина) отступил назад и сел на первое, что подвернулось под зад – на барабан, отозвавшийся глухим, тяжелым вздохом.

В такой ситуации я оказался впервые.

Представьте себе – на календаре глухое Средневековье. Вокруг кровожадные минотавры и дикие индейцы. Помощи ждать неоткуда – законный хозяин этого тела, мой справочник и путеводитель, мой Вергилий в адских лабиринтах чужого мира, перестал существовать как личность.

Сейчас я слабее, чем малый ребенок. Посудите сами – языка не знаю. Нынешних нравов и обычаев – тоже. Даже снять доспехи самостоятельно не смогу. Вон тут сколько всяких пряжек, застежек и крючков.

Как же мне быть? Симулировать сумасшествие? Ничего другого и не остается. Кроме разве что прыжка в ментальное пространство. Но это уже будет форменное дезертирство. С мечтой о свободном Перу, неприступном оплоте человечества, придется проститься…

Вельверде, держа под мышку золотое блюдо, уже заботливо укутанное рогожей, что-то говорил мне – наверное, интересовался здоровьем.

Я кивнул, дескать, все нормально, и машинально раскрыл фолиант, на котором недавно клялся Эрнесто де Соте. Надо же было чем-то занять дрожащие руки.

Скорее всего это было что-то вроде дионисийского святого писания. Полистав страницы, я с удивлением обнаружил, что все тексты в книге написаны по-древнегречески. Впрочем, что тут удивительного – католики во время церковной службы тоже пользуются давно позабытым латинским языком.

Строчные буквы были крупными, четко пропечатанными, а заглавные еще и ярко разрисованными от руки. В глаза мне сразу бросились два слова: «Перегрин» и «костер».

Не знаю почему, но я прочитал весь абзац вслух:

– «Одетый в незримую броню истинной веры, Перегрин Протей взошел на костер, и жаркое пламя не смогло причинить ему никакого вреда».

– Ты владеешь священным языком? – Вельверде тоже заговорил по-древнегречески, хотя и с сильным акцентом.

– В юности мне случалось прислуживать в сельском храме, – соврал я. – Там и научился.

– Вот никогда не подумал бы… Так чисто и свободно, как ты, не говорят даже магистры веры.

– В молодые годы я был способным и прилежным учеником. Куда что потом делось… – мое сожаление было абсолютно искренним.

– А ты вообще здоров, капитан? – Вельверде пригляделся ко мне повнимательней. – Лицо бледное, руки дрожат, даже голос изменился. Не подхватил ли ты лихорадку?

– Нет, это не лихорадка… Что-то с головой странное… Вспоминается даже то, чего со мной вроде и не было.

– Позвать лекаря?

– Не надо. От моей болезни нет лекарства. Да и не болезнь это вовсе. Наверное, на меня снизошла божья благодать. Сейчас я чувствую себя совсем другим. Душа очистилась от скверны. Мысли прояснились. Отныне я буду разговаривать только на священном языке, всю свою добычу завещаю церкви Диониса, а солдатские жизни стану беречь пуще своей собственной.

– Нет, ты и в самом деле болен, капитан. – Вельверде с сокрушенным видом покачал головой. – В таком состоянии тебе нельзя командовать войсками. Отмени сражение или назначь себе преемника.

– Ни в коем случае! Я чувствую в себе небывалую внутреннюю силу, которая поможет мне победить индейцев в одиночку. Не оружием, а только силой убеждения. И ты поможешь мне в этом.

– Ты это серьезно? – Вельверде с сомнением покосился на меня.

– Серьезнее не бывает.

В этот момент в палатку ворвалась Росита-Чуики и что-то затараторила. Слов ее я, конечно, не понимал, но по выражению лица сразу догадался – дядюшка не обманул и привел-таки сюда своих воинов.

Этого еще только не хватало! Чем больше оголтелого народа собирается в одном месте, тем труднее предотвратить кровопролитие. Кто-то кому-то отдавит ненароком ногу – вот и повод для войны.

Кивком поблагодарив девчонку, буквально приплясывающую на месте, я обратился к Вельверде:

– Скажи ей, чтобы индейские союзники разбили свой лагерь по соседству с нашим и ожидали дальнейших распоряжений.

Вельверде пожал плечами, однако мои слова перевел. Девчонка снова затараторила, как сорока. При этом она совершала такие резкие телодвижения и принимала такие величественные позы, что я сразу понял – речь идет о ее всемогущем дядюшке. Наверное, тот напрашивался на рандеву со мной.

– Дядя пусть пока подождет, – заторопился я. – Не до него сейчас. Мы немедленно отправляемся на встречу с королем Уаскаром. Вели оседлать лошадей.

– Вдвоем отправляемся? – переспросил Вельверде.

– Прихватим и ее за компанию, – я кивнул на девчонку. – Будет нам вместо переводчика.

Случившиеся со мной перемены были столь разительны, что ошеломленный Вельверде не смел прекословить. Представляете себе душевное состояние маршала Ворошилова, если бы товарищ Сталин заговорил вдруг по-церковнославянски, и выразил желание в одиночку обороть всю фашистскую военную машину.

Нам подвели лошадей. Мне горячего гнедого жеребца, Вельверде – флегматичного пегого мерина. Ездить верхом я, слава Дионису, умел. Спасибо за это киммерийцу Шлыгу.

Мой скакун был снаряжен всем необходимым как для похода, так и для боя. При нем имелись даже тяжелые кавалерийские пистолеты, снабженные колесцовыми замками – последним писком нынешней военной техники.

Утвердившись в седле, я ухватил Роситу-Чуики за шкирку и легко забросил себе за спину, на лошадиный круп. Дорога, естественно, была мне незнакомая, и я приказал Вельверде: