Гвоздь в башке - Чадович Николай Трофимович - Страница 29

Мир изменится. В худшую или лучшую сторону – не важно. Но это будет уже совсем другой мир.

Исторические ошибки надо исправлять. Пусть лучше умрет мой пращур Эгель Змеиное Жало. И как его вообще земля носит!

Я перехватил руку девчонки и легко вырвал нож. Рубить с такого расстояния было неудобно, и сначала пришлось отшвырнуть ее прочь.

А потом мое сознание вдруг помутилось, как это бывает после хорошей затрещины. Не иначе, как духи мщения решили окончательно расквитаться со мной. Что же, лучшего момента для этого и придумать нельзя.

Воля моя ослабла, а руки бессильно повисли, словно я превратился в старика. Надо было бежать прочь от этого проклятого места, а я почему-то пятился назад, прямо под меч Сурта. Вот уж кто, наверное, возрадуется…

Последняя мысль, сверкнувшая в моем сознании почти одновременно со священным огнем, возвещающим о переходе в небесный чертог, где вечно пируют и меряются силами павшие на поле брани воины, была такова: «А ведь кузнец все же оказался прав. Судьбу не обманешь…»

Часть II

Олег Наметкин, историк поневоле

Короче говоря, Эгелю Змеиное Жало, моему пращуру этак в колене сороковом, напрочь вышибли мозги (в нашей родне это, наверное, наследственное).

Спору нет, он получил по заслугам, но я-то ради чего страдаю? Сами подумайте – за считанные часы умираю второй раз подряд! Такого и врагу не пожелаешь (ну если только профессору Котяре).

Я покинул агонизирующее тело Эгеля так поспешно, что сначала даже и не понял, в какую именно сторону направляюсь – то ли дальше в прошлое, то ли обратно в будущее (да простит меня мистер Земекис за невольный плагиат).

Впрочем, этот вопрос очень скоро прояснился, ведь на сей раз я ощущал себя не снежным комом, катящимся с крутой горки, а воздушным шариком, взмывающим в небеса. Как ни странно, но в ментальном пространстве, почти не имеющем аналогий с нашим миром, понятия «вверх» и «вниз» тоже существуют.

Подъем этот был столь стремительным и неудержимым, что по ходу его я не смог зацепиться ни за одного предка, хотя и старался. В результате я вновь оказался в многострадальном теле Олега Наметкина, являвшемся для моей души как бы конечной точкой любого путешествия.

Вопреки ожиданиям, моя телесная оболочка находилась во вполне приемлемом состоянии – сердце билось, легкие дышали, в желудке урчало.

В палате почти ничего не изменилось, даже часы на стенке показывали примерно то же время. Исчезла только тетя-смерть вместе со всем своим жутким инвентарем. Моей правой руке и моему матюгальнику, то бишь рту, была возвращена свобода действий.

Некоторое время мы с Котярой в упор смотрели друг на друга. Он при этом лукаво улыбался, словно дедушка Ильич, подстреливший очередного зайчика, а я размышлял, как лучше поступить – плюнуть ли ему сначала в рожу или сразу поднять крик на всю лечебницу.

Однако Котяра, очень чуткий ко всем жизненным коллизиям, опередил меня.

– Прошу покорно простить за те не совсем приятные минуты, которые вам пришлось недавно пережить, – сказал он проникновенным голосом. – Уверяю, что акт эвтаназии был всего лишь инсценировкой, а препарат, который вам ввели, совершенно безвреден. Готовясь к нынешнему эксперименту, я заранее предполагал, что прежние приемы перехода в ментальное пространство могут оказаться мало эффективными. Установка на суицид потеряла свою актуальность, не так ли? Пришлось делать ставку на совсем иные побуждения. Такие, как инстинкт самосохранения, например. И, судя по всему, мой план удался.

Поскольку я продолжал молчать, Котяра повторил с нажимом:

– Так удался или нет?

– Удался, удался, – буркнул я с самым мрачным видом. – Даже очень. Меня от страха занесло чуть ли не на тысячу лет назад… Но скажите, как это все соотносится с врачебной этикой, с правами человека, с элементарной совестью, наконец?

Мой вопрос, конечно же, ничуть не смутил Котяру. Ответ, скорее всего, был заготовлен заранее:

– Не мне вам объяснять, что этика психиатров и психотерапевтов в реальности несколько отличается от этики дантистов. Иногда ради пользы дела мы должны применять весьма радикальные методы лечения. Смирительную рубашку, медикаментозный шок, глубокий гипноз, электрические разряды, даже имитацию процесса собственного рождения. Это профессиональная кухня, и посторонним на ней делать нечего… Но только к нашему случаю данные примеры никакого отношения не имеют. Вы не пациент, а полноправный участник эксперимента. Испытатель, первопроходец, исследователь, сознательно рискующий своей жизнью. Отсюда и все неизбежные издержки. К сожалению, наука невозможна без жертв. Вы сами избрали такой способ существования, на что, кстати, имеются соответствующим образом оформленные документы.

Лично я про эти документы слышал впервые, но, учитывая количество самых разных бумаг, подписанных мною при поступлении в лечебницу, можно было предположить, что среди них в случае необходимости найдется и безупречно составленный договор с дьяволом.

Видя мое замешательство, Котяра продолжал:

– Других претензий, надеюсь, у вас не имеется?

– А как расценивать ваши слова относительно того, что официально я считаюсь покойником?

– С моей стороны это была всего лишь провокация. – Котяра развел руками. – Метод психологического давления. Часть инсценировки. На самом деле такой подлог практически невозможен. В случае смерти пациента мы должны информировать его родных. Хотите пригласить сюда свою мать или брата? Они подтвердят мои слова.

– Спасибо, не надо! – решительно отказался я. – Вопрос снят. Живу, и слава богу.

– И это вы называете жизнью! Ваша настоящая жизнь разворачивается совсем в иных измерениях. А это, – Котяра с ухмылкой ткнул пальцем в мое парализованное тело, – лишь временное прибежище. Ветхий эллинг, в котором иногда находит приют океанская яхта, большую часть года вольно странствующая по свету. Ну, признавайтесь, где вы побывали сегодня?

– По-моему, это была Древняя Скандинавия. Узкие заливы, скалистые берега, сосновый лес. Селедка на завтрак и обед. Мечи и секиры. Парусные лодки с высоко задранными носами. Постоянное упоминание имени Одина.

– Вот, оказывается, куда судьба занесла вашего предка. И кто же он? Мужчина, женщина?

– Отщепенец, презревший все тамошние законы. Неистовый воин и вдохновенный скальд. Насильник. Грабитель. Неутомимый скиталец. Алчный хищник и в то же время человек широкой души.

– Вы сочувствовали ему?

– До некоторой степени.

– Пытались овладеть его сознанием?

– Всего пару раз… Честно сказать, не до этого было. Уж очень стремительно разворачивались события. Любая оплошность грозила ему смертью. В конце концов так оно и случилось…

– Как долго вы там находились?

– С рассвета и примерно до полудня. Часов пять-шесть. А сколько времени прошло здесь?

– Меньше трех минут.

– Что бы это значило?

– Время в ментальном пространстве и время здесь – разные вещи. Наверное, вы научились пользоваться этим обстоятельством. Даже помимо собственной воли. Вскоре за один здешний миг вы сможете прожить там целую жизнь.

– Занятная перспектива. Хотя, если говорить честно, оценить ее по достоинству я пока не могу. Не готов.

– Речь идет о практическом бессмертии. Причем о бессмертии духа, не обремененного дряхлеющим телом.

– По-вашему, дух не подвержен дряхлению?

– Хотелось бы в это верить. Большинство людей к старости глупеют, но это связано с процессами деградации мозговой ткани. А ваш дух, ваше сознание будут перемещаться из одного полноценного мозга в другой, попутно впитывая в себя самый разный жизненный опыт, самые разные впечатления… Впрочем, все это пока относится к области прогнозов. – Пыл его вдруг угас. – А что получится на самом деле – увидим. Дел впереди невпроворот. Главное, чтобы вы научились уходить в ментальное пространство по собственной воле, без всякой посторонней стимуляции.