Дисбат - Чадович Николай Трофимович - Страница 64

Предмет, едва не искалечивший Синякова, с треском выдрали из мешка. В оставшуюся после этого дырку он увидел спину удаляющегося солдата. В руке тот держал железную «кошку» о четырех лапах, которой обычно выуживают из колодцев оборвавшиеся ведра. Отыскав более подходящий, по его мнению, мешок, солдат прицепил к нему «кошку», после чего оба – и солдат, и мешок – исчезли из поля зрения Синякова.

Спустя несколько минут наверху грохнул взрыв. Бесы сразу приумолкли, и в наступившей тишине прозвучали слова, сказанные усталым, совершенно обыденным голосом:

– Пиши с новой строки… Граната наступательная эргэдэ-пять… Объект испытания аналогичен предыдущему…

– Я бы так не сказал, – возразил другой голос, молодой и звонкий. – По-моему, это класс «гэ».

– Пиши «гэ», какая разница, – усталый голос был странно знаком Синякову… – Результат испытаний сомнительный.

– Так и писать?

– Напиши: отрицательный… Объект испытаний сохраняет видимые признаки жизнеспособности… Давайте следующего.

Метко брошенная «кошка» уволокла наверх очередного упакованного в мешок беса, и вскоре опять раздался взрыв, но на этот раз посильнее. Голос, показавшийся Синякову знакомым, вновь принялся диктовать:

– С новой строки… И порядковые номера не забывай ставить… Граната оборонительная эф-один. Объект испытаний класса «дэ». Согласен?

– Согласен, – отозвался молодой голос.

– Результаты испытаний можно считать положительными.

– Еще бы! Одни клочья остались.

– Если все оформил, подавай следующего.

«Кошка» со свистом полетела в яму, но тут наверху произошел какой-то переполох.

– Шестой пост передушили! – с трудом переводя дух, выкрикнул кто-то.

– Всех? – ахнули сразу несколько голосов.

– Всех! Начисто!

– Как же они так проглядели?

– Одурманили их! Чары навели! Мы там час назад одного гада выловили! Где он?

– Да вон… сверху лежит.

– Подавай его сюда! Зубами разорву! Наизнанку выверну! Что вы сейчас испытывать должны?

– Огнемет.

– Не годится. От огня он сразу окочурится. Пусть помучается сначала.

– Да это же бес, а не человек! Их никакой болью не проймешь.

– Все равно тащите сюда этого гада!

Синяков, уже догадавшийся, что речь идет именно о нем, сейчас дорого заплатил бы за то, чтобы вновь оказаться в пивной среди бесов. Уж лучше пожертвовать лишнюю кружку собственной крови, чем принимать мученическую смерть от рук своих соплеменников.

Метко брошенная «кошка» между тем уже тащила мешок с Синяковым наверх. Дожидавшиеся своей очереди бесы по-разному комментировали это событие.

– Молодец, хоть удовольствие успел поиметь! – восхищались одни. – Целый пост! Это же сколько крови получается? Не меньше двух ведер!

– Сейчас ему за это удовольствие воздастся! – злорадствовали другие. – Мало не покажется!

Люди, принявшие мешок с Синяковым на руки, высказались в том смысле, что бес, высосавший кровь сразу из четырех человек, должен весить значительно больше.

– А если он там не один был! – возражала наиболее радикально настроенная часть публики. – Сжечь кровопийцу! Живьем закопать! В кислоте утопить!

Попинав для порядка ногами, Синякова вытряхнули из мешка и, не давая опомниться, привязали к столбу, мокрому не столько от крови, сколько от какой-то противной слизи, похожей на сопли.

Яма оказалась у него за спиной. Вокруг валялись останки бесов – клочья тел, продолжавшие сочиться чужой кровью; обрубки все еще шевелящихся конечностей; какие-то обуглившиеся ошметки; оторванные головы, подмигивающие своим мучителям.

Метрах в двадцати от столба находился окоп, служивший укрытием для комиссии, выяснявшей эффективность разных видов оружия применительно к бесам. Сейчас там шел оживленный спор о том, какой именно кары заслуживает Синяков. Среди предложений фигурировали: ранцевый огнемет, напалм, автоген, противотанковая граната и обыкновенная пила-ножовка.

– А мое мнение учитывается? – поскольку банальными выкриками типа: «Я человек!» – здесь вряд ли можно было кого удивить, Синяков решил действовать как-то иначе.

– Ну давай, выскажись, – ответили ему из окопа.

– Прошу применить пилу! Только пилите меня поперек, через живот! Уж если вас словами нельзя убедить, пусть мое говно докажет, что я человек, а не бес!

– Разговорчивый попался, – так прокомментировали это заявление в окопе. – Заткните ему пасть чем-нибудь.

– Гады! – возопил Синяков. – Ну хоть письмецо потом на родину черканите!

– Сатане в преисподнюю? – соизволил пошутить кто-то. – А от кого, интересно?

– От Синякова Федора Андреевича! Бывшего игрока футбольных клубов первой и второй лиги! Мастера спорта по борьбе самбо! Законопослушного гражданина! И просто от человека, случайно попавшего в эту проклятую дыру!

Подбежавший солдатик уже хотел было засунуть ему в рот грязнейшую тряпку, которой, наверное, сапоги вытирали, но тут голос, раньше показавшийся Синякову знакомым, приказал:

– А ну-ка, подождите! Вполне вероятно, что у нас случилась ошибочка!

– Додик, это ты? – Ледяное дуновение приближающейся смерти весьма благотворно подействовало на память Синякова.

– Я, Федя, я. Не думал, что здесь с тобой встречусь. – Лицо человека, произнесшего эти слова, было наполовину скрыто темными очками, хотя день Пандемония больше походил на ранние сумерки срединного мира.

Додик Сироткин, впоследствии получивший кличку Жираф, впервые появился в аудитории дня через три после начала занятий. На вопрос преподавателя физики о причинах столь длительной задержки, Додик честно ответил, что был задержан милицией за попытку украсть некую сверхсовременную передающую антенну, при помощи которой он намеревался установить двухстороннюю связь с обитателями иных планет.

Когда преподаватель выразил сомнение в праве таких людей, как Додик, на получение высшего образования, тот с этим немедленно согласился, попутно пояснив, что все связанные с радиотехникой науки давно изучил самостоятельно, а в институт поступил исключительно в целях уклонения от воинской службы. В доказательство своих слов он исправил несколько ошибок, вкравшихся в вывешенные на стенах аудитории схемы.

Сокурсники сразу невзлюбили Додика, чей интеллект отличался от интеллекта среднестатистического советского студента примерно так же, как тропические джунгли – глухие, непроходимые, отравленные миазмами, но пышные и необозримые – отличаются от городского парка культуры и отдыха.

Хотя способности Додика к наукам были феноменальны, внешне он производил впечатление дебила – длинный, нескладный, сутулый, растрепанный, с застывшей на лице идиотской ухмылкой. Мысли свои он выражал предельно путано и косноязычно, писал вкривь и вкось огромными корявыми буквами, курсовые работы выполнял столь неряшливо, что преподаватели даже брезговали брать их в руки, а все попавшие к нему технические новинки немедленно приводил в неисправное состояние. И тем не менее на всех пяти курсах не было студента более сведущего в теоретических вопросах, чем Додик.

Он мог в уме рассчитать любой усилитель и шутя расшифровывал самые заумные схемы. Конспектов Додик не вел принципиально, однако перед экзаменами у него консультировалась вся группа.

Обиды со стороны неблагодарных сокурсников он переносил стоически и никогда не держал на них зла. И вообще, создавалось впечатление, что Додик существует вне реального мира, полагаясь на свою собственную жизненную философию и свою собственную мораль, весьма отличающуюся от общепринятой.

Уже на третьем курсе Додик стал сотрудничать с каким-то полусекретным конструкторским бюро, а его дипломная работа имела закрытый характер и впоследствии была оформлена как изобретение.

Одной радиотехникой интересы Додика не ограничивались. Летом он уезжал в Причерноморье, где на свой страх и риск раскапывал скифские курганы. Страсть к археологии заставляла его проникать в древние склепы и воровать в музеях приглянувшиеся экспонаты.