Бастионы Дита - Чадович Николай Трофимович - Страница 27

– И что самое интересное, – с чувством закончил он свой рассказ, – подыхаю я в подвале, извиваюсь червем, а надо мной окорока висят. Па-а-ахнут! Да ведь никак не достанешь. Уткнешься мордой в мешок с сушеной рыбой, а прокусить его невозможно. Мешковина у меня как подметка, в полпальца толщиной…

– И кто это мог быть, по-твоему? – прервал его Хавр. – Тот, который дикарей передавил?

– Не знаю. Не видел я его и не слышал. Вон у того надо было спросить, у последнего, – хозяин драматическим жестом указал на окровавленную дверь.

– Может, живоглот?

– Какой еще живоглот! – Хозяин пожал плечами, отчего в брюхе у него вновь забурлило. – Живоглот, я думаю, – это сказка. А если и не сказка, то люди ему совсем для другого нужны. Не на мясо. Живоглот он вроде как кошель, в котором разум хранится. Такой разум, что нашему не чета. Разум есть, а руки, ноги и еще что-то там важное отсутствуют! По чину не полагается. Вот ему человек для хранения этого самого разума и нужен. Ну как лошадь для всадника. И когда человек этот разум обретает, он уже совсем не человеком становится и уносится тучкой в неведомые дали. А пустой кошель, который раньше живоглотом был, в прах рассыпается. Нет, на живоглотах человеческой крови нет. Хотя и сказка все это.

– А слепыш твой, говоришь, даже шумнуть не успел? Или вообще не шумел?

– Не помню… Врать не буду, – хозяин задумчиво почесал объемистый зоб. – По башке меня тогда здорово огрели.

– Так это, может, и не перевертни вовсе были. Перевертня во втором колене слепыш уже не учует. А вот передавить их мог истинный перевертень, нам пока еще неизвестный, который с тем самым Сокрушением сюда и проник.

– Тут хоть так гадай, хоть этак…

– Через ограду он мог перелезть?

– Нет, я бы услышал.

– Через ограду не перелазил… В дом не входил, – задумчиво бормотал Хавр. – Что же он, с неба свалился?

– Вот-вот! – ухмыльнулся хозяин. – Как раз у твоего папаши похожие дружки имеются.

Тут же ему пришлось скривиться от незаметного, но увесистого тычка в бок.

– Мой папаша, если еще не помер, со всеми своими дружками давно распрощался, – веско сказал Хавр. – Когда я в город уходил, он уже десять лет с ложа подняться не мог. Запомни это!

– Запомню! – Хозяин закатил глаза к потолку. – Чем руки распускать, лучше бы в подвал слазил. Там еще бочонок пива должен остаться.

– Подождите, – подала вдруг голос Ирлеф. – О каком это папаше вы сейчас упомянули, любезный?

– А это еще что за блоха болотная? – искренне удивился хозяин. – Я думал, Хавр, он у тебя в служках ходит.

– Это Блюститель Заветов. В городе его слово не последнее, – холодно объяснил Хавр.

– В городе он может хоть Блюстителем Дерьма числиться, а здесь уже Заоколье. Свободная земля. Понятно? Я городу никогда не служил и служить не собираюсь. Не нужна вам моя смола, я другим делом займусь. Хавр мой старый знакомый, и для него я кое-что могу сделать. Не даром, конечно. А тебя я в первый раз вижу. Так и быть, переночевать сегодня переночуй, но завтра чтоб тобой здесь и не пахло!

– Завтра тут ни ноги, ни запаха нашего не будет, – примирительно сказал Хавр. – А вот после дикарей вонь надолго останется.

Во сне я ни на минуту не забывал, что где-то неподалеку может бродить тварь, способная в единый миг тонким слоем размазать человека по стенке. Потому и спал вполглаза. Хавр тоже вставал несколько раз, выглядывая поочередно во все окна. Думаю, на этот раз Блюститель Заоколья не лукавил – все случившееся здесь было для него такой же загадкой, как и для меня. Что касается Ирлеф, то она вообще не сомкнула глаз, опасаясь, что Хавр без ее ведома столкуется о чем-нибудь противозаконном со своим толстомордым приятелем. Лишь сам хозяин, осилив полбочонка пива и немного успокоив тем самым расшатавшиеся за время пребывания в подвале нервы, спал сном праведника.

Завтрак обилием и разнообразием блюд напоминал натюрморт фламандской школы, с той лишь разницей, что вместо кроликов и фазанов здесь были представлены скорее макаки и летучие мыши (подбираю наиболее близкие сравнения), а вместо винограда и персиков – репа со вкусом бананов и огромные финики со вкусом огурца.

– Чего не жрешь? – уже миролюбиво спросил у Ирлеф хозяин. – Ведь сдохнешь скоро. Один нос на роже остался, да и тот кривой.

– Тебе должно быть известно, любезный, что в городе живут согласно Заветам, – пропустив комплимент мимо ушей, сказала Ирлеф, и отпихнула предложенный ей ломоть жирного окорока.

– Известно, и что дальше?.. – Хозяин занялся обсасыванием мозговой косточки.

– А Заветы гласят: довольствуйся малым, если только не можешь довольствоваться ничтожно малым.

– Ну и пусть себе гласят… ваши Заветы… При чем здесь, интересно, Заветы, если я жрать хочу?

– Хочется и зверю, и человеку. Но усмирять свои желания способен только человек. Тот, кто не может пренебрегать своим «хочу», уподобляется бездушной скотине.

– Ладно, я зверь, – согласился хозяин, пальцем продырявив скорлупу яйца, размером превосходящего кулак. – Скотина, зато как человек. А ты считаешь себя человеком, а ешь, как скотина, всякие отбросы. Знаю я, чем вы в городе питаетесь. Для того я и человек, чтобы все свои «хочу» удовлетворить. Жалко мне вас.

– А мне тебя, – Ирлеф демонстративно отвернулась.

Мы же с Хавром продолжали рьяно нарушать Заветы, забыв даже, как плачевно это может отразиться на состоянии наших желудков.

– Наружу выходить, вижу, вы остерегаетесь? – произнес хозяин, разливая по кружкам остатки пива.

– Остерегаемся, – согласился Хавр. – Но идти все равно надо. Главное – до леса добраться. Думается мне, эта тварь только на открытом месте опасна.

– Вот сейчас вы это и проверите, – хозяин меланхолично икнул.

– Да и времени немало прошло, – продолжал Хавр. – Будь она по-прежнему здесь, нам бы всем давно конец пришел. Еще когда через твой забор лезли.

– Вот и я о том же, – хозяин заметно осоловел. – А может, это вовсе и не враг мой, а наоборот… Обидчиков моих растерзал, да и притих до следующего раза. Так что не советую со мной ссориться. – Он пригрозил пальцем Ирлеф.

– Взял бы да и вынес другу пивка, – посоветовал Хавр. – Может, и его сушит. Дикари ведь худые были, грязные, потом просоленные.

– Хитрый… – усмехнулся хозяин, вдруг уставившись на меня. – Перевертень?

Я промолчал, а Хавр спорить не стал, кивнул:

– Перевертень.

– Здоровая рожа… Куда ты его ведешь?

– Никуда. Прогуляемся по окрестностям. Узнаем, кто чем дышит. Что у вас нового. Каков урожай.

– Ага… Где что плохо лежит… Кого бояться надо… Кого с кем стравить…

– Ладно, ты уже заговариваться стал. – Хавр поднялся. – Спасибо за приют, за угощение. Если будем живы, на обратном пути зайдем. Не проводишь до калитки?

– Нет. В окошко ручкой помашу. Что-то спину ломит, – он подмигнул нам мутным осьминожьим глазом.

– Зря это мы… Нельзя было так наедаться, – сказал я, с трудом перешагивая через окровавленный порог.

– Если последний раз в жизни, то можно, – вымолвил Хавр и добавил, обращаясь в глубь дома: – Ты двери-то пока не запирай.

Снаружи было пасмурно, зябко и тоскливо. Небесный свод, казалось, скрипел под тяжестью свинцовых туч. До ограды двадцать шагов и еще не меньше сотни до опушки леса.

– Как пойдем, – спросил я, – раздельно или все вместе?

– Так уж случилось, что сейчас мы все зависим друг от друга. – Хавр заговорил медленно, как бы раздумывая над каждым словом. – Если погибну я, вы вряд ли выберетесь отсюда. Погибнет она, нам лучше не возвращаться. Без тебя этот поход вообще теряет смысл. Стало быть, и умереть, и выжить мы должны только вместе.

– Как именно мы должны умереть, мне не интересно, – перебил я его. – Ты лучше посоветуй, как нам выжить.

– В этом мире издревле присутствуют всякие запредельные силы. Некоторые из них по своей природе умонепостигаемы для человека. И все же что-то связывает их с нами. Не знаю, кто для них люди – добыча, игрушка, оружие или рабочий скот. Поэтому вовсе не исключено, что у кого-то из нас троих есть могущественный покровитель. Он спасет не только своего любимчика, но и всех остальных. Ради этого нам и придется держаться как можно ближе друг к другу.