Администрация леса - Чадович Николай Трофимович - Страница 2

– Я ничего подобного не говорил! – заверещал референт. – Прошу не ловить меня на слове! Оговориться может каждый! Я один, а вас много! Уважение надо иметь… Попробовали бы вы сами оказаться в моей шкуре! Целый день от сумасшедших отбоя нет! Дома вам, видите ли, не сидится! Далась вам эта лицензия! Ну, вот, скажите честно, зачем все это вам нужно?

– Этим делом занимался мой отец, мой дед и, наверное, даже дед деда. Причем занимались свободно, не испрашивая ничьего разрешения. Просто шли себе в ближайший лес, и все. С детства я слышал об этом массу рассказов. Это у меня, можно сказать, в крови. Вы не имеете права мне препятствовать. Я изучил все законы, консультировался с юристами. И если мне и моему сыну откажут в разрешении…

– Что?! – Референт сделался зеленым, словно весь гемоглобин в его крови в единый миг заменился на хлорофилл. – И сыну?! Вы что – мальчика туда поволокете? Ну уж нет! Только через мой труп!

Теперь пришло время взъяриться отцу.

– Не исключено! – произнес он таким голосом, что референт из зеленого стал белым. – Совсем не исключено! – Его рука скользнула за пазуху, где под просторным плащом угадывался какой-то массивный продолговатый предмет.

– Так нельзя… – залепетал референт, хватаясь за заявление, как за спасательный круг. – Что вы себе позволяете… Я же к вам со всей душой… А вы…

– Пиши-и, – проникновенно сказал отец, слегка надавливая на худой, как заячье колено, загривок референта. – Пиши!..

– Если вы настаиваете… Я подпишу, конечно… Но ваш сын… Подумайте о ребенке… Значит, так: не возражаю в случае положительного решения детского психиатра… Больше ничем помочь не могу… Вам придется пройти в кабинет номер двадцать пять.

– У тебя в самом деле есть диктофон? – спросил мальчик, когда они вышли в коридор.

– Нет.

– А дядя поверил.

– Дядя трус. К сожалению, не все здесь такие.

– Можешь одеваться, – фальцетом пропищал детский психиатр, сам чем-то похожий на пухлое дебильное дитя. – Ребенок вполне нормальный. В эмоционально-волевой сфере нарушений нет. Рефлексы в порядке. Развитие для его возраста удовлетворительное… Так ты действительно хочешь пойти с папой в лес?

– Да, – ответил мальчик, путаясь в рукавах рубашки.

– А ты знаешь, что он там собирается делать?

– Знаю.

– Тебе не будет страшно?

– Нисколечко.

– Значит, ты ничего не боишься. Даже волка?

– Все волки в том лесу давно с тоски подохли.

– Кто тебе это сказал? Нда-да, – психиатр бросил на отца неодобрительный взгляд. – Знаешь что, пойди погуляй немножко. Мне нужно поговорить с твоим папой.

Мальчик вопросительно глянул на отца, и тот молча ему кивнул.

– Зачем вы калечите ребенку душу? – спросил психиатр, когда они остались вдвоем.

Несмотря на свою заслуживающую жалости внешность, он не был ни дураком, ни мямлей.

– Не пойму, о чем вы?

– Он ходит в школу. Та его учит определенным правилам поведения, дисциплине, вежливости, уважению к законам. Норме, так бы я сказал. Минимальной норме, без которой в нашем обществе не проживешь. А то, что собираетесь сделать вы, к сожалению, от нормы весьма и весьма далеко. Слыхали поговорку: посеешь поступок – пожнешь привычку, и так далее. Уверен, что очень скоро у вашего сына выработается привычка нарушать все нормы. А это может завести очень далеко. Я думаю, вам известно, где мы держим ненормальных?

– Давайте сейчас не будем обсуждать то, чему и так учат в школах. Вопрос о норме тоже весьма спорный. Мы говорим о мальчике. Он давно об этом мечтает. И прекрасно представляет, что нас ждет. Он хочет испытать себя. Ему скоро восемь лет. Он уже не ребенок.

– Он ребенок! Я категорически на этом настаиваю! Мы обязаны заботиться не только о физическом, но и о нравственном здоровье будущих поколений! Ваша безответственная затея может окончиться весьма печально!

– Мы живем сейчас вдали от природы, в душных каменных коробках, но в глубине души остаемся прежними людьми, потомками кроманьонцев. Всем нам в большей или меньшей мере присущи инстинкты охотников, добытчиков, кормильцев и защитников семьи. Если этим инстинктам вовремя не давать выход…

– Не болтайте чепухи! – оборвал его психиатр. – Вы не в парке на скамейке, и я вам не гимназистка! Начитались популярных брошюрок! Сейчас начнете про фрустрацию, про комплексы! Не надо! Можете другим морочить голову!

– Вы дадите свое согласие или нет? – отец понял, что метод убеждения здесь не поможет и пора брать быка за рога.

– Не спешите. Давайте сделаем так: пусть мальчик сначала пройдет обследование в нашем стационаре…

– В психбольнице? Благодарю покорно. Кроме того, через два дня открытие сезона. Мы не собираемся больше ждать. Если вы сейчас откажете, я полезу с ним через рвы, через заграждения! И если что-нибудь случится – отвечать будете вы! Уж я об этом позабочусь!

– Ну, этим вы меня не напугаете! Все, разговор закончен!

– Я не уйду до тех пор, пока не получу разрешение!

– Я вызову охрану.

– Не успеешь! – Отец выхватил из-под плаща ружейный обрез. – Подписывай, если хочешь жить!

– Спокойнее! – Психиатр мизинцем осторожно отвел ствол ружья немного в сторону. – Если это шутка, то весьма неуместная.

– Это не шутка! Ты же психолог! Специалист по копанию в человеческих душах! Загляни мне в глаза и сразу поймешь, что я способен на все! Подписывай, ну!

– Ладно, – очень медленно, явно сдерживая дрожь в пальцах, психиатр каллиграфическим почерком вывел на заявлении: «Согласен». – Интересно, что вы собираетесь делать дальше? Предупреждаю, как только вы отсюда выйдете, я подниму тревогу.

– Не поднимешь, могу поспорить, – с мстительным торжеством сказал отец. – Постесняешься!

Обрез в его руках с хрустом развалился. Картонные трубки и обрывки тонированной под вороненую сталь фольги полетели в мусорную корзину, а искусно вылепленный из хлебного мякиша приклад – через форточку на соседнюю крышу, где, утробно воркуя, прогуливались жирные городские голуби.

– Куда прикажете идти теперь? Все без исключения ваши коллеги были настолько любезны, что никогда не забывали подсказать мне номер следующего кабинета… Ах, вы не желаете со мной говорить! У вас временное нарушение речи! Ничего, спрошу у швейцара. Счастливо оставаться!

Мальчик ожидал его, сидя на корточках напротив двери.

– Ну как, папа? – спросил он. – Дядя разрешил нам идти в лес? Он больше на нас не сердится?

– Что ты! Дядя просто в восторге!

– Ну и желание у вас! – Старший советник отдела контроля лояльности даже присвистнул. – Лицензия! Суточная! В такую пору года! Да еще в самый лучший лес! Я бы от такого и сам не отказался бы!

– Я восемь лет ожидал очереди.

– Другие и побольше ожидают.

– Может быть. Но сейчас подошла именно моя очередь, а не чья-то еще. Вот мои бумаги. С ними я побывал уже в трех кабинетах. Как видите, пока никто ничего не имеет против. Думаю, и вы не будете возражать.

– Возражать – моя обязанность. Иначе зачем бы я здесь сидел Лес – наше богатство. Его нужно беречь. От всего на свете. Особенно от проникновения всяких злонамеренных элементов.

– Смею вас заверить, я к ним не отношусь.

– Это слова. Мне их мало. Я должен быть уверен в вашей полной и безусловной лояльности. А доказать ее – дело не простое. – Советник встал и, заложив руки за спину, подошел к окну. – Очень не простое! – повторил он, задумчиво глядя куда-то в мутную даль.

Умное и красивое лицо советника хранило следы всех без исключения человеческих пороков, а серебристо-голубой элегантный костюм, галстук бабочкой и ослепительные манжеты свидетельствовали о вполне определенной жизненной позиции, явно не обеспечиваемой скромным чиновничьим заработком. В углу кабинета беззвучно мерцал телевизионный экран, на письменном столе стояли рядышком: лампа-рефлектор – одна из тех, с помощью которых герои криминальных фильмов разоблачают фальшивомонетчиков и шпионов, и тяжелая хрустальная пепельница, составлявшая как бы единое целое с вычурной газовой зажигалкой.