Ад на Венере - Чадович Николай Трофимович - Страница 2

– Да нет, никого. Только все равно жалко. Представь себе, как все они лежат там, непогребенные. И старики, и младенцы…

– Заткнись ты! Разнылся… А мне вот никого не жалко. Все они сволочами были. Грешники. Болтали о совести, о справедливости, а сами только хапали да жрали, жрали да хапали.

– А ты сам разве не хапал?

– Хапал бы, если б возможность была. Один раз попробовал – так на полжизни за решетку упрятали. После этого я ученым стал. Как только услышал про «Храм», сразу понял – это по мне! Здесь я хоть тысячу лет проживу. Даже на Марс меня не тянет… А ты как сюда попал? Бессмертия захотелось?

– Нет. Консервацию мне раньше сделали. Еще перед полетом на Плутон. Если бы не нога, я был бы сейчас далеко отсюда.

– За ногу тебе, наверное, неплохо заплатили. Мог бы жить в свое удовольствие.

– Не мог, представь себе… Одиночество, тоска. Я ведь до этого почти и не бывал на Земле. Случайно узнал про «Храм». Там обещали как раз то, чего мне не хватало: любовь, дружбу, покой. Вот и поверил.

– Ну и дурак! Да это же обыкновенная реклама. Кто в нее сейчас верит? Попался ты, парень! Если бы ты хоть поваром был или там, садовником – тогда другое дело. А астронавты здесь ни к чему. Здесь даже Солнца не видно, не то, что звезд.

В туалете Хромой нарочно замешкался, и когда все обитатели секции выстроились в очередь, отстал от своей десятки. Каждая следующая десятка старалась вытолкать чужака назад, и вскоре он оказался в самом конце. Это и было ему нужно. Доктор как всегда появился последним. Вечно заспанный и взлохмаченный, он сначала сунулся вперед, но вскоре оказался рядом с Хромым.

– Погодите, вы меня еще вспомните! – кричал он кому-то. – Не зря вы сюда попали, поганцы! Не хотели жить праведно – получайте! – Он отпихнул Хромого плечом и встал впереди него. – Вы, может, думаете, что я такой же? Нет! Тысячу раз – нет! Да я за всю свою жизнь ну хоть бы на столечко нагрешил! – Доктор показал кончик указательного пальца. – Как я жил! Как жил! Случай, только случай виноват в том, что я оказался здесь! Случай и мое доброе сердце. Спасая честь друга, я совершил то, что привело меня сюда! Но скоро я буду в Раю, на Марсе! Там, где мне суждено было находиться с самого начала. Известно ли вам, что десять человек с Венеры ежегодно отправляют на Марс? Тех, кто это заслужил, конечно. В прошлый раз меня чуть было уже не отправили. Не долго мне осталось глядеть на ваши преступные рожи!

Люди в очереди молчали, стараясь не смотреть на Доктора.

Некоторые покуривали в кулак, другие прикладывались к баллончикам с кислородом – воздух здесь, как и во всех подсобных помещениях, был такой, чтобы только-только не задохнуться. Басни Доктора большинство слышали уже десятки раз. Он жил в Компаунде очень давно, прибыв, вероятно, еще с одной из первых партий и, хотя в крупные шишки не выбился, имел все же кое-какие привилегии. У него часто водились табак, наркотики и даже спиртное. Занимался он и некоторыми другими делишками, о чем Хромой совершенно случайно узнал на прошлой неделе.

Когда в очереди осталось всего несколько человек и Доктор прекратил, наконец, свое карканье, Хромой тихо сказал ему в затылок:

– Мне нужна ваша помощь.

– Что?! Это ты мне? – Доктор свирепо вытаращился на новичка, посмевшего так запросто обратиться к нему.

– Я хочу, чтобы вы помогли мне избавиться от этой штуки, – Хромой похлопал себя по левому боку, где у него, как и у любого другого обитателя Компаунда, была зашита под кожей «пиликалка» – миниатюрный генератор строго индивидуальных радиоимпульсов, работающий от биотоков человека, а в случае их пропадания, переключающийся на питание от собственного аккумулятора. С его помощью не составляло труда отыскать на поверхности Венеры затерявшегося человека или же, в крайнем случае, его останки.

– Наглец! – прошипел Доктор. – Да как ты посмел сказать мне такое? Да я тебя сейчас!..

– Я слышал, как вы договаривались о точно таком же деле с одним парнем из Второго моноблока. Было это дней пять назад в тупике под криогенной палубой.

– Что ты мелешь? Ты рехнулся?

– Не бойтесь, я заплачу!

– Да что у тебя может быть, желторотый?

– Кислород, к примеру. Могу дать один большой баллон.

– Из-за баллона кислорода я буду рисковать! Да ты что?! За такое и трех мало!

– У меня их всего четыре. Я экономил кислород целый год.

– Убежать, значит, захотел? Куда ты денешься, дурашка? Это же ведь Венера, а не пляж в Ницце! Ты десять раз задохнешься, прежде, чем найдешь сколько-нибудь исправный корабль.

– Я астронавт. И прекрасно знаю, сколько космических кораблей не вернулось с этой планеты. Экипажи гибнут от аэротермического нагрева, от перегрузок, от мецитоза, от каменной плесени, от «матрасов» и «лужаек», наконец, а корабли остаются целыми и невредимыми. Если я найду такой корабль, то один смогу долететь до Альфы Центавра.

– Тебе не хватит кислорода.

– Я умею дышать очень экономно. Четырех баллонов мне хватит на трое суток.

– Тебя сожрут «матрасы».

– Лучше это, чем заживо гнить здесь.

– Я знал многих, кто решался на побег. И все рассуждали, примерно, так же. Их скафандры, выеденные, как рачьи панцири, мы нередко находим на своем пути.

– Я все обдумал. Мне нужно избавиться от «пиликалки».

– Два баллона.

– Я же вам объяснил, что у меня нет лишнего кислорода.

– Достань где-нибудь. Одолжи. Тогда я помогу тебе. А пока разговор окончен.

Утренняя служба была мероприятием ежедневным, строго обязательным (больных и умирающих доставляли на носилках), но, отнюдь, не рутинным. Одновременно – и хорошо поставленный спектакль, и вольная импровизация, в которой мог принять участие любой из присутствующих. Сам пресвитер, личность почти что легендарная, никогда не появлялся на этих мрачных мистериях, но его дух незримо витал над толпами обитателей Второго моноблока, собранных в огромном, душном и плохо освещенном эллинге, пустовавшем с тех самых времен, когда приписанный к нему ракетобот бесследно исчез среди каменных лабиринтов каньона Химеры.

Когда построение, сверка, перекличка, подсчет живых и мертвых душ, наконец, закончились, под потолком вспыхнуло несколько десятков прожекторов. Все разом умолкли, выровнялись в рядах и подтянулись. В проходе между шеренгами появилась высокая изломанная фигура, освещенная столбом мерцающего фиолетового света. Как и обычно, дежурный проповедник был одет в черный костюм-трико, черную маску и такие же перчатки.

Движения его напоминали судорожный танец. Он то семенил, то замирал, словно прислушиваясь к чему-то, то вприпрыжку возвращался обратно. Несколько прожекторных лучей метались впереди него, вырывая из мрака бледные и напряженные лица.

– Грешники! – вдруг завопил проповедник, вскидывая вверх руки со странно удлиненными, поблескивающими металлом, пальцами. – Мы грешники! Мы грязь! Мы прах!

Тысячи глоток подхватили этот крик, и он, грохоча, заметался под высокими сводами эллинга. Одни, как и Хромой, все время ощущавший на себе чьи-то пристальные оценивающие взгляды, орали во все горло, другие беззвучно разевали рты, а третьи лишь снисходительно улыбались. Черная фигура металась в круге мертвенно-синего света. Она то падала, сжимаясь в комок, то вновь вздымалась над людским скопищем, неправдоподобно длинная и костлявая.

– Мы мразь! Мы черви! Мы пыль у ног Всевышнего! Кто дал нам жизнь?

– Он, Всевышний! – заорали шеренги.

– Кто дал нам хлеб?

– Он, Всевышний!

– Кто дал нам благодать?

– Он, Всевышний!

– Хвала ему! Хвала Всевышнему!

Внезапно проповедник умолк, резко перегнувшись назад и заломив руки, затем стремительно распрямился и, сделав серию плавных балетных прыжков, остановился возле какого-то жалкого плюгавого человечишки. Все уже молчали, лишь один этот несчастный, на котором сразу скрестились лучи прожекторов, продолжал кричать, выпучив глаза и напрягая шейные жилы: «Хвала! Хвала!»