Джим Хокинс и проклятие Острова Сокровищ - Брайан Фрэнсис - Страница 36

В последний раз я оглядел плато, а затем направился вниз по тропе. У большой скалы я остановился и взглянул назад. Вокруг было тихо и сыро; камни стали более влажными; казалось, холод и сырость проникают мне в самую душу.

Когда испытываешь страх, лучше всего занять себя чем-нибудь. Я шел вперед, подняв голову, глядя прямо перед собой, чувствуя себя по-настоящему одиноким воином. Когда почва под ногами стала ровной, я немного отдохнул — не более минуты. Я уже пересекал эту местность однажды, тащась на веревке следом за Сильвером и пиратами, когда они спешили за сокровищем к месту, помеченному на карте красным крестом, а потом обнаружили, что там пусто. Недалеко отсюда я нашел Бена Ганна и кости давно умершего пирата, уложенные в виде стрелы-указателя. Здесь я мчался сломя голову назад, к частоколу. Но сейчас мое положение оказалось гораздо хуже.

Земля здесь снова в последний раз довольно высоко поднимается, прежде чем спуститься к воде. Взобравшись на эту возвышенность, я увидел «Испаньолу», стоящую на якоре далеко за рифом, и тут новая обескураживающая мысль пришла мне в голову. Сегодня утром, чтобы плыть на шлюпке, нам понадобились четверо крепких матросов-гребцов.

Теперь было не до отдыха. Полчаса быстрой ходьбы отделяло меня от воды: достаточно времени, чтобы подумать, как решить эту проблему. Когда-то давно мне уже приходилось добираться до «Испаньолы», стоявшей на якоре примерно там же, где она стоит сейчас. Тогда челнок Бена Ганна послушно следовал течениям. Я заключил, что корабельная шлюпка, более крепкая и большая, тоже может плыть по течению. Если мне удастся вывести ее в нужный поток, она вынесет меня достаточно близко к кораблю, чтобы вахтенный меня заметил.

В предполуденном зное, против течения, идущего к берегу, я толчками вывел шлюпку в такое глубокое место, где едва мог стоять. Потом забрался в нее, взялся за два весла и попытался орудовать ими, будто я — гигант; теперь в ход должны были пойти ловкость и умение, если я хоть в какой-то мере ими обладал. Вскоре, когда я неуклюже овладел искусством удерживать шлюпку, чтобы течением ее не прибило обратно к берегу, море взяло дело в свои руки и повлекло меня прочь с пугающей силой.

Теперь мне стало понятно, отчего гребцам приходилось так напрягаться, ведя шлюпку к берегу сегодня утром. С каждой набегающей волной и с помощью весел, ставших в моих руках скорее рулями, меня относило течением все дальше и дальше в море. Из-за этого течения мистер Колл и не захотел высаживаться на большом отдалении от устья Северной стоянки.

А потом… я позволил течению отнести шлюпку слишком далеко! Я намеревался ввести ее в поток, шедший, насколько я мог видеть, на таком расстоянии от «Испаньолы», что мой крик был бы услышан. Однако волны решили иначе, и меня понесло в другом направлении, гораздо дальше к западу, чем мне хотелось плыть. Море там очень неспокойное, а я на это вовсе не рассчитывал. Хуже того — я неожиданно услышал страшный рев, похожий на рев дикого зверя, и понял, что меня несет на риф. Мой замысел провалился.

Неужели я закрыл глаза? Да, должно быть, я их закрыл. На какой-то миг, будто собираясь прекратить всякое движение, лодка стала тяжелой точно свинец, весла почти перестали слушаться моих ослабевших рук. Это было затишье перед бурными событиями: все последующие мои действия происходили в каком-то мятущемся тумане, ибо единственное, что я мог делать, это сидеть прямо и неподвижно, отдаваясь на волю волн.

До сих пор мне снятся страшные сны про этот риф. Громче и громче становился его рев, и глаза мои зажмурились еще плотнее. По обеим сторонам шлюпки бушевали волны, то вздымаясь мощными колоннами, то закручиваясь в смерчи; они то швырялись белой пеной, то становились зелеными, то черными… И все же ни один смерч не обрушился на мою лодку, хотя я вымок от брызг и лицо мое покрылось солью. Раз или два я открыл глаза, но их слепила белизна бушующих вод, а уши мои заложило от оглушительного рева.

А потом, вдруг — тишина, или, может быть, просто шум стал более приглушенным, и я открыл глаза. И увидел, откуда я только что выбрался: это был котел бурно кипящих вод, сверкающих, буйных и пенистых, то вздымающихся, то опадающих. У океана есть свои холмы и опасные впадины; я мог сейчас разглядеть грозные зубы рифа, которых мне удалось избежать. Неужели я смог провести эту неуклюжую лодку через все это? Я не чувствовал гордости, одно лишь облегчение, а в душе уже рождались знакомые упреки самому себе из-за того, что по собственной вине я снова попал в глупое положение.

Да и главная моя проблема не была решена: как мне приблизиться к «Испаньоле»? Я оглянулся. Солнце плясало на волнах, и поодаль от меня, ярдах примерно в ста, я увидел другое течение, очень похожее на то, которое мне следовало использовать, тоже идущее параллельно берегу. Оно наверняка могло приблизить меня к «Испаньоле», правда, к другому ее борту, обращенному не к земле, а к морю.

Здесь не было течения, идущего к берегу, которое могло бы мне помочь, но я рассчитал, что, если сяду на носу шлюпки с двумя веслами, я, вероятно, сумею двинуть ее на один—два ярда вперед; остальное сможет сделать ее вес. Это решение оказалось правильным: я вошел в нужный мне поток без особых потерь, если не считать ноющие от напряжения члены.

Теперь течение несло меня так легко, что я мог позволить себе повернуться и посмотреть на судно. Ни домашний кров, ни пылающий очаг никогда не казались мне столь вожделенными, сулящими радушный прием. Я громко крикнул, затем сел спокойно и стал ожидать, чтобы вахтенный меня заметил.

Но заметил меня не вахтенный, меня увидел мой маленький друг — Луи. Он забрался высоко на рей[13] , где любил усесться верхом и глядеть в море. Я слышал его крик и увидел, как он машет мне. Вскоре над поручнями показались людские лица; буквально через несколько минут я услышал всплески: трое матросов плыли к моей шлюпке. Я навсегда выбросил из головы давно устоявшееся представление, что моряки не умеют плавать! Но чувство облегчения и счастливое настроение испарились, как только я взошел на борт и увидел на выбеленной зноем палубе мрачную фигуру капитана Рида.