Не говори любви «прощай» - Маслюкова Ольга - Страница 44

— Да разве я против? — У Любы тоже подступил комок к горлу. — Просто у нас тоже есть печальный опыт… Жених на свадьбу не явился… И я, как и вы, боюсь теперь повторения…

— А мне Инночка про это рассказала, — Анна Степановна вытащила из кармана брюк носовой платок и вытерла глаза. — Ужасно, ужасно… Но неужели вы думаете, что и Веня на такое способен?! Это невозможно! Он так любит Инночку! И если она действительно ждет ребеночка… Боже мой, какое счастье!

Платок уже не спасал, слезы лились из глаз Анны Степановны рекой. Пример оказался заразительным. Люба тоже заплакала. Сейчас ее уже не смущал Венин развод, она вспомнила, как весь вечер светилась ее дочь, глядя на своего избранника… Да что там говорить: они так хорошо смотрятся вместе, такая красивая пара…

— Что это мы? — встрепенулась Анна Степановна. — Кто бы посмотрел на нас со стороны! Совсем нервы сдают, — пожаловалась она. — Ведь это наш единственный сын…

Они говорили и говорили — уже не о литературе, а о том, что близко каждой матери… Из соседней комнаты, где их мужья с наслаждением следили за приключениями Умы Турман, раздавались восхищенные комментарии.

Когда гости ушли, возбужденный встречей Геннадий сказал жене:

— Васильич — золотой мужик! И Венька, смотрю, ничего! А вот Инке надо характер свой изменить! Зачем она в бутылку лезет?! Какие-то дискуссии со Степановной устроила! Слушай, что старшие говорят, и молчи в тряпочку!

— И правильно, что лезет! — Люба поставила в сушку последнюю вымытую тарелку и повернулась к мужу. — Я вот молчала в тряпочку перед твоими родителями, а что толку? Всю жизнь они занимались тем, что искали во мне недостатки и придумывали небылицы. Помнишь, как однажды твоя сестра продала мне сапоги, которые ей не подошли? Мне строго-настрого было ею приказано, чтобы я ни в коем случае не говорила об этом вашим родителям! Двадцать лет прошло, а я до сих пор не понимаю, почему из продажи мне сапог нужно было делать тайну?! Может быть, сейчас мне объяснишь? И еще однажды твоя сестра дала мне в долг на два дня десятку. Между прочим, она мне нужна была для того, чтобы ее же и угостить. «Только не говори родителям, — сказала твоя сестра, — что я тебе в долг дала, а то они меня убьют». За что это, интересно?!

Люба готова была привести и другие примеры. Обиды, нанесенные ей родными мужа, скопились в огромный мешок. Она была виновата даже в том, что родила девочку, а не мальчика. Наверное, именно поэтому Генкины мама-папа не считали нужным поздравить ее с прибавлением семейства и не выразили ни малейшего желания посмотреть на новорожденную внучку.

— Если ты не любишь моих родителей, то нечего свою буйную фантазию пускать в ход. — Геннадий терпеть не мог, когда Люба касалась его родственников.

— Ха-ха, — не сдавалась Люба. — Такое даже выдумать трудно.

Она хотела посоветовать Генке позвонить своей сестре и осведомиться о том случае с сапогами, но, во-первых, они давно не общались, а во-вторых, это прямой путь к серьезной ссоре. Сейчас, перед свадьбой дочери, лучше сохранять мир. Генка и так уже набычился, вот-вот взорвется, а это ничем хорошим не кончится. Откажется участвовать в подготовке свадьбы — и что она одна будет делать?

— Как-то я нервничаю, — она решила разрядить обстановку.

— Ничего удивительного, — Генка еще не отошел от неприятных для него воспоминаний жены. — От прошлого банкета не оправились, теперь новое испытание. Как думаешь, этот жених не сбежит?

— Типун тебе на язык. — В сердцах Люба повысила голос. — Очень остроумно, вовремя и, главное, к месту.

— Праздника хочу! — На лице Геннадия появилось мечтательное выражение. — Чтобы все на полную катушку! У меня единственная дочь! Я на ней экономить не собираюсь!

Он взял калькулятор и удалился в спальню.

Глава двадцать четвертая

Рев Женькиного внука перекрывал все остальные звуки.

— Что там случилось?! — испугалась Варя.

— Вредничает! — проорала в ответ Женя. — Перелезает через спинку дивана и требует, чтобы я его оттуда вытащила! Иди сюда, малыш! Я тебе кассету поставлю! Мультик!

Крики моментально прекратились.

— Когда хочу чем-то заняться — ставлю ему кассету с мультиками, — объяснила вернувшаяся к телефону Женя. — Два часа покоя обеспечено. Целый год смотрит одну и ту же кассету. Сегодня вообще день сумасшедший! Вот по соседству со мной живет мужик — наш, русак. Знаешь, что он сегодня учудил?! Вывесил сушиться трусы на балконе! Такое только турки себе позволяют! И то до трусов они все-таки не опускаются! Обычно сушат джинсы. Настирают целую веревку штанов и вешают их в ряд на веревку.

— Жень, да что тут такого? Мы всю жизнь на балконе белье сушим.

— Здесь, знаешь, такое не принято. Можно где-нибудь на уровне перил разместить, но чтобы никто твое белье с улицы не видел, — назидательно заметила Женька, которая, живя в России, не обременяла себя подобными правилами. — А только что бабка заходила, которая надо мной живет, два часа о своих болячках вещала. Тоже интересная такая! За семьдесят уже. Она лет пять назад сюда приехала, одна, дочь с семьей в России осталась. Бабка тут деда завела, тоже из эмигрантов. Дочь, когда ее навещала, потрясена была: говорит, что сроду ее мамаша после смерти мужа романов не крутила, и вдруг на старости лет… А дед недавно умер, и бабка сразу затосковала. Говорит: не могу, обратно в Россию поеду, там все-таки дочь у меня. Собралась основательно, даже телевизор с холодильником прихватила. А дней через десять, смотрю, уже вернулась. Спрашиваю: передумали, плохо встретили? Да нет, отвечает, встретили хорошо, но не могу там жить, все не так, все по-другому, все раздражает. Холодильник с телевизором она родственникам оставила, а здесь еще купила. И опять около нее какой-то бюргер крутится… Новая любовь!

— Тебе тоже придется приехать в Москву, — Варя в душе порадовалась за личную жизнь бабки. — Есть покупатель на твою квартиру. Берет за высокую цену. Задаток уже внес.

— Наконец-то! — обрадовалась Женя. — И не такая уж там высокая цена! Сама знаешь, сколько я туда денег вложила. Хорошо, что квартирантов не пускала. А то испохабили бы все, пришлось бы по дешевке отдавать.

Варя покраснела. Она сразу вспомнила Валентина и свое сумасшествие в Женькиной квартире. Как поет рок-певица Чичерина, ветром в голову надуло… Конечно, Варя расскажет Женьке о событиях последних месяцев. Но позже, когда та приедет в Москву и они встретятся, с глазу на глаз. Варя объяснит, что после истории с Валентином ее уже не раздирает та страшная боль, которая начиналась при виде синего покрывала. Хотя тот порыв ничего для нее не значит, и случившаяся близость не принесла ни радости, ни огорчения. Возможно, ее можно рассматривать как некую профилактическую процедуру — прививку от полного безумия.

Прививка, правда, сработала только частично и строго направленно. Например, она не смогла уничтожить полностью мысли о соседке Ирке и ее причастности к разрушению Вариной семьи. Который уже день Варя выходила на лестничную площадку и звонила в Иркину дверь, проверяя, дома та или нет. Она проделала это и сейчас, после разговора с Женькой, тихо, осторожно, оглядываясь, чтобы не нарваться на случайные глаза… Там опять стояла полная тишина. Он что, взял с собой на отдых не только соседку, но и ее сына?! Далеко же зашел ее муж! А чему удивляться? Ему вообще свойственна двойная мораль! Он вечно требовал от других того, чего не требовал от себя! И он думает, что Варя будет сидеть, лить слезы и ждать, когда он одумается?! Знал бы он, что у него тоже появились ветвистые рога! Так ему и надо! При случае она обязательно ему намекнет… Пусть тогда взовьется под потолок и забьется в конвульсиях! Пусть прочувствует, каково это, когда родной человек тебе изменяет!

Она вернулась к себе и уже с порога услышала, как надрывается телефон.

— Варя, — это был легкий на помине Валентин, — ты умеешь делать уколы?

— Смотря куда. — Варя не поняла, зачем ему это понадобилось. — В вену не умею.