Противники России в войнах ХХ века (Эволюция «образа врага» в сознании армии и общества) - Сенявская Елена Спартаковна - Страница 30

Другой ошибкой была дезориентация относительно будущего конкретного врага. В значительной степени это объясняется «большой игрой», которую вели лидеры всех крупных держав, включая «западные демократии», накануне Второй мировой войны. Дипломатическое сближение СССР с Германией, направленное в первую очередь на то, чтобы оттянуть начало войны на как можно более длительный срок, неизбежно влияло на публичную политику и пропаганду, в том числе и внутри страны. Если до середины 1939 г. средства пропаганды, несмотря на все недостатки, вели последовательную воспитательную работу в духе ненависти к фашизму и его идеологии, то уже в конце сентября ситуация резко изменилась. После заключения 23 августа 1939 г. Пакта о ненападении и 28 сентября Договора о дружбе и границе с Германией последовал отказ от публичной антифашистской пропаганды в средствах массовой информации, а произведения искусства, в которых имелись антифашистские мотивы, были «отсеяны» и исполнять их более не разрешалось.[222] Такой внезапный поворот в политике руководства страны оказывал дезориентирующее воздействие на сознание советских людей, хотя и не ослабил полностью антифашистских чувств, воспитанных в предшествующие годы.

«Уже с зимы 40-го года пошли разговоры, что Гитлер на нас непременно нападет, — вспоминал москвич Ю.Лабас. — Но в «Окнах ТАСС» — плакаты с совсем иным противником. На одном из них изображен воздушный бой: наши самолетики красные, а вражеские — из них половина уже сбита и горит — черные, с белыми кругами на крыльях (белый круг — английский опознавательный знак)».[223] Между тем в июне 1940 г. генеральный штаб немецких сухопутных войск приступил к непосредственной подготовке вооруженных сил и театра военных действий для нападения на СССР. Началась скрытая переброска войск с запада на восток.[224]

14 июня 1941 г. в газетах «Правда» и «Известия» было опубликовано сообщение ТАСС с опровержением «слухов» о близости войны между СССР и Германией. «По данным СССР, — говорилось в сообщении, — Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы…»[225] Это заявление, которое впоследствии объяснялось как обычный «дипломатический зондаж», волей-неволей ввело в заблуждение, дезинформировало и успокоило миллионы советских людей, привыкших верить тому, что «пишут в газетах». Вместе с тем, многих и особенно в армии, на западной границе, это заявление только насторожило. «14 июня было опубликовано сообщение ТАСС, где опровергалось, что немцы собираются на нас напасть, — вспоминал участник войны, служивший летом 1941 г. на Западной Украине, В.А.Виноградов. — Но мы восприняли это опровержение как подтверждение того, что война приближается и буквально осталось несколько дней…»[226]

Несмотря на успокаивающие заявления высших официальных инстанций, атмосфера последних мирных дней была буквально пронизана предчувствием войны, которое у всех проявлялось по-разному. Разговоры о близости войны шли в самых разных социальных кругах уже за несколько месяцев до нее. Это было связано и с реалиями военных действий в Европе, с пониманием многими агрессивной сущности германского фашизма, всей напряженной международной обстановкой, а также обрывками сведений из высших эшелонов власти, просачивавшихся в форме слухов в народ. «У нас в ИФЛИ на философском факультете работал Георгий Федорович Александров — будущий академик философии, — вспоминал участник войны Ю.П.Шарапов. — И где-то в середине мая он откровенно рассказывал нам, естественно, неофициально, о выступлении Сталина 5 мая 1941 г. перед выпускниками военных академий, на котором Сталин прямо сказал, обращаясь к залу, что вот вам, выпускникам академий Вооруженных Сил СССР, предстоит сломать гитлеровскую военную машину… Выступление Сталина было довольно большим, до часа. В печати была только строчка — и все… Мы и так понимали, что война на носу, а из этого сделали вывод, что она начнется совсем скоро, как говорится, вот-вот… Поэтому, когда 22 июня в воскресенье выступил Молотов и объявил о войне, неожиданным в полном смысле слова это не было».[227]

Но, пожалуй, самым необычным, пророческим образом «предчувствие войны» воплотилось в дневниках московского школьника Левы Федотова. 5 июня 1941 г. он записал: «Хотя сейчас Германия находится с нами в дружественных отношениях, но я твердо убежден (и это известно также всем), что это только видимость. Я думаю, что этим самым она думает усыпить нашу бдительность, чтобы в подходящий момент всадить нам отравленный нож в спину… Рассуждая о том, что, рассовав свои войска вблизи нашей границы, Германия не станет долго ждать, я приобрел уверенность в том, что лето этого года будет у нас в стране неспокойным… Ясно, что к лету концентрация войск окончится и, явно боясь выступить против нас зимой, во избежание встречи с русскими морозами, фашисты попытаются втянуть нас в войну летом… Я думаю, что война начнется или во второй половине этого месяца (т. е. июня), или в начале июля, но не позже, ибо ясно, что германцы будут стремиться окончить войну до морозов».[228] За 17 дней до начала войны мальчик из «дома на набережной» предсказал ее неизбежность, определил сроки вторжения, ход и характер боевых действий на разных ее этапах. Он предвидел поражение немцев и нашу победу, и цену этой победы, оказавшись во многом мудрее и дальновиднее тех, кто стоял у руководства страной.

Особенно напряженной была атмосфера в армейских частях, дислоцировавшихся в западных приграничных областях. Близость войны здесь буквально ощущалась: из многочисленных разнородных фактов складывалась картина, оставлявшая мало сомнений в скором начале боевых действий. «Война застала меня в Ровно, — вспоминал В.А.Виноградов. — Она не была неожиданной ни для меня, ни для всех расположенных там подразделений. Примерно дней за десять до начала войны во всех полках нашей дивизии по утрам начались тревоги. В пять-шесть часов утра мы выезжали, делали бросок на машинах, затем возвращались обратно в казармы, завтракали и приступали к обычным полевым занятиям военной подготовки. Некоторые части 5-й армии были расположены около самой границы. Оттуда поступали сведения о ситуации на другом берегу реки Западный Буг. Это было в районе Владимир-Волынского. Поступали тревожные сведения, что на другом берегу ведутся приготовления, сосредотачиваются войска, все время наблюдаются передвижения, видны оптические приборы, с помощью которых следят за нашей территорией. Были нарушение границы немецкими самолетами. Все это создавало обстановку напряжения. Ночью через Ровно проходили воинские части, летели самолеты в сторону границы… Все это, естественно, подсказывало, что ситуация сложная, что могут быть в самое ближайшее время начаты военные действия… За три дня до 22 июня пришел приказ осуществить в казармах затемнение и спать только в обмундировании. Разрешалось снимать сапоги и ремень. Командный состав был переведен на казарменное положение. Вечером 21 июня командир полка созвал всех командиров и политработников и еще раз подчеркнул, чтобы никто не отлучался из части, потому что с границы самые тревожные сообщения, и все может случиться».[229]

Однако у большинства населения не было ни реального представления о будущей войне, ни адекватного образа противника, с которым придется иметь дело. Настроения легкой победы над врагом имели место даже в первые дни войны — не среди тех, кто уже вступил в неравную, смертельную схватку, но там, где еще не успели столкнуться с реальной силой агрессора. «В тот день [22 июня — Е.С.] многим казалось, что начавшаяся война будет стремительной, победоносной. Такой, какой она изображалась в популярных в те годы кинофильмах «Город под ударом», «Эскадрилья номер пять», в романе Павленко «На Востоке», в песнях, которые… пели чуть не каждый день, — вспоминает бывший офицер-артиллерист А.Дмитриев. — Никто… и представить себе не мог, какой долгой, жестокой, опустошительной, испепеляющей будет эта война, какого огромного напряжения она потребует, каких колоссальных жертв».[230]