Осень прежнего мира - Бояндин Константин Юрьевич Sagari - Страница 85

Солнце только-только приподнялось над сточенными зубьями далёкой башни, когда путники, на сей раз пешком (монах рассудил, что заряды жезла, сколько бы их там ни было, не вредно поберечь), побрели в сторону холмов. Три часа спустя, когда лагерь был разбит (город был виден отсюда весь — и даже часть руин, по ту сторону сильно вытянутого озера), всех сморил сон. Монах спокойно уселся поодаль, откуда никто не смог бы подобраться к ним незамеченным, и занялся медитацией.

После полудня Бревин уговорил монаха пойти с ним в город, оставив сестру с Ользаном. Коллаис внешне выглядела спокойно, разговаривала о всякой всячине и иногда листала книжки, но Ользан заметил, что морщины то и дело ложились на её лоб. Не надо было быть искусным наблюдателем, чтобы увидеть, что её не отпускает напряжение — напротив, оно становилось всё заметнее.

Солнце клонилось к закату, а Бревина с монахом всё ещё не было. Коллаис и Ользан успели обойти лагерь (поодиночке, не отдаляясь) и убедиться, что снаружи его действительно не заметно. Всё было собрано, ужин был приготовлен и успел остыть, а на дороге из города так никто и не показывался.

— Я знаю, где он, — Коллаис сжала кулаки. — Там, где Унэн занимается своими «научными исследованиями». Этих заведений в этом городишке больше, чем жителей. Ну ладно, пусть только вернётся…

Ользан промолчал. Спорить с Коллаис, когда она была в подобном настроении, было небезопасно.

Закат надвигался стремительно. Коллаис нервничала и то и дело подходила к спуску, откуда лучше всего было видно дорогу в город. Там, внизу, один за другим зажигались огоньки. Прекратился лёгкий ветер, что весь день рассеивал зной, и листва замерла неподвижно на деревьях.

— Где же они? — то и дело спрашивала девушка; постепенно и самому Ользану стало не по себе. Он не стал зажигать костра — это была бы прямая указка в их сторону. А ведь они даже не знали, кто, собственно, за ними охотится. Люди? Животные? У многих богов были особые животные — или похожие на обычных животных существа — которые выполняли их приговоры.

…Ользан присел на небольшой валун, что был рядом со входом в его шатёр. Коллаис забралась в свой и там, при свете крохотной походной лампы, что-то читала. Художник то и дело оглядывался… никого. Звёзды одна за другой выступили на небосводе; Ользан поднял голову и, время от времени прислушиваясь к шорохам и поглядывая в сторону города, принялся рассматривать созвездия.

…Странная сонливость нахлынула на него. Ользан вскочил. Прошло не менее получаса; обе луны уже выкатились на небо — все вещи отбрасывали двойные зыбкие тени и неподвижность ночной сцены наводила тревогу. Юноша тревожно озирался. В его ушах ещё звучало странное, убаюкивающее бормотание незнакомого ему голоса.

Кто-то был поблизости.

— Лаис! — позвал он шёпотом и не получил ответа. Слабый свет пробивался сквозь ткань. Заснула?

Он отважился заглянуть вниз и увидел, что девушка замерла с книгой в руках — глаза были открыты, но ничего не видели. От прикосновения руки она вздрогнула и заморгала, непонимающе глядя на юношу.

— Выходи, — позвал тот шёпотом. — У нас, похоже, гости.

— Где эти двое? — Коллаис проворно пристегнула меч к поясу и Ользан вылез наружу, помогая ей выбраться по возможности бесшумно. — Не вернулись?

Ользан покачал головой.

Держась поблизости друг от друга, они осторожно двигались по неподвижному, совсем не приветливому лагерю. Холм жил своей ночной жизнью; стрекотали насекомые (что было и хорошо, и совсем не вовремя), проносились летучие мыши. Кто бы это ни был, живность он не распугивает. И это плохо. Как узнать, где притаился пришелец?

— Смотри, — Коллаис указала на примятую траву ниже по склону. — Кто-то только что прошёл здесь. Давай…

Фразу она не закончила. Ользан обернулся и увидел, как девушка медленно оседает наземь. Он кинулся, подхватил её и осторожно опустил на землю. На лице шантирки застыла улыбка — блаженная, довольная; улыбка человека, который всё исполнил в этой жизни. Вид её лица окончательно пробудил Ользана. Улыбка была жуткой и неуместной.

— Кто здесь? — крикнул он, держа в одной руке обнажённый меч, а другой сжимая запястье Коллаис. Ему нужна доля секунды, чтобы коснуться висящего на поясе жезла и, вместе с потерявшей сознание Коллаис, оказаться за много километров отсюда. Однако мысль о бегстве была совершенно вытеснена гневом.

Что-то шевельнулось совсем рядом — шагах в пятнадцати, за камнем слева. Словно ветер, тёплый и ароматный, шевельнул его волосы. И ноги, и руки теряли силу; немыслимо хотелось спать. Тут же в голове у Ользана мгновенно пронеслась картина — как они, сонные и беспомощные, укладываются рядом, а кто-то спокойно выходит из тьмы и перерезает им горло…

Сон немедленно схлынул. Ользан осознал, что стоит, держа клинок прямо перед лицом. Слева и справа от клинка горело по большому желтоватому огню. Глаза?

Это действительно были глаза. Из обладатель поднялся во весь рост — чуть более метра — и глаза его полыхнули белым огнём. Вновь дремота одуряющей волной накатила на художника и схлынула, оставив его совершенно не изменившимся — разъярённым и готовым к бою.

— Вон ты как, — шепнул он и занёс меч, в то же время краем глаза следя за окружением — неровностями почвы, препятствиями, тенями — чтобы в любом случае не остаться неожиданно беззащитным, споткнувшись или не вовремя оглянувшись. Уроки Унэна не прошли даром.

Существо недоумённо зашипело. Человек не поддавался внушению. Более того, человек намеревался снести ему голову. Впрочем, было велено брать пленных только при возможности… к тому же оно оголодало, выслеживая свои жертвы пятые сутки.

Глаза изменили цвет, непроницаемо-чёрный саван на миг собрался вокруг крохотного охотника. Ользан не успел пошевелиться, зато в его голове вихрем потекли картины: Ользан, оборачивающийся камнем; растекающейся отвратительной лужей; сгорающий заживо или обращающийся в кусок льда; погружающийся в неожиданно расступившуюся землю. Десятки жутких картин собственной кончины увидел он в одно долгое мгновенье. И открыл глаза.

Бросил на себя быстрый взгляд. Заметил, что трава под ногами и вокруг пожухла, почернела, рассыпалась прахом.

Всё остальное было прежним, только глаза существа не светились — чёрные угольки на сером силуэте. Ользан взмахнул клинком и молча ринулся на врага.

Тот замяукал от боли, когда клинок вспорол его тело наискось. Тут же, однако, раны затянулись. Существо подняло руки, выставив чёрные когти и угрожающе зарычало.

Ользан мгновенно взмок. Удар за ударом обрушивал он на тщедушного противника, но тому всё было нипочём. Так не могло долго продолжаться — срубить ему голову никак не удавалось: бестия была слишком подвижна, а он не мог далеко отходить от Коллаис. Ользан заметил, как конвульсивно сжимается в кулак левая кисть чудовища при каждом ранении и вспомнил, как из ладони прорицателя выкатился прозрачный камушек…

В конце концов он смог отрубить ему левую руку. Получив при этом несколько болезненных царапин. Оставалось надеяться, что яда на когтях не было. Существо тут же потеряло агрессивность и ворочалось в траве, издавая совершенно человеческий стон и неразборчиво причитая. Клинок опустился на тонкую шею и крики оборвались.

Впрочем, не всё ещё кончилось. Отрубленная рука медленно ползла к останкам — с какой-то пугающей решительностью. Ользан наступил на неё и, не обращая внимания на когти, терзающие его сапог, со второго удара отрубил палец, на котором было крохотное кольцо с уже знакомым каплевидным камнем.

— Гадина, — прошептал Ользан, положив кольцо на камень и с силой опуская сверху другой. Послышался треск и отвратительное шипение. Художник оглянулся — с разрубленными останками неудачливого охотника произошла та же метаморфоза, что и с телом прорицателя. Он поморщился и двинулся наверх.

Коллаис села, недоумённо глядя на уставшего и исцарапанного Ользана с мечом в руках. Клинок был перепачкан чёрной кровью. Опустившись на траву, Ользан принялся молча чистить своё оружие. Отчего-то его не покидала уверенность, что противников больше нет.