Французская демократия - Прудон Пьер Жозеф - Страница 28

Кромѣ того изъ уподобленія найма квартиръ вышеозначеннымъ торговымъ операціямъ, изъ этого уподобленія, совершенно логичнаго и неопровержимаго, если притомъ законъ 1807 года будетъ распространенъ и на наемъ квартиръ и если признаютъ право города на излишекъ стоимости застроенныхъ земель сверхъ покупной цѣны, вышло бы слѣдующее:

1) Все законодательство, относящееся къ найму квартиръ, должно было бы преобразоваться въ лучшемъ духѣ: не было бы этихъ преимуществъ собственникамъ; этихъ капризовъ, этихъ безумныхъ надбавокъ, которыя доводятъ семейства до отчаянія и раззоряютъ фабрикантовъ и лавочниковъ; произволъ былъ бы вытѣсненъ изъ цѣлаго разряда сдѣлокъ, составляющихъ одинъ изъ главныхъ вопросовъ въ жизни массъ и важность которыхъ измѣряется во Франціи милліардами. Стараніями власти была бы составлена статистика квартиръ: учредилась бы лучшая полиція, на которую было бы возложено попеченіе о гигіенѣ жилищъ; для покупки земель, постройки, содержанія и населенія домовъ могли бы образоваться артели каменьщиковъ, которыя дѣйствовали бы въ видахъ общихъ интересовъ и составляли бы конкурренцію прежнимъ собственникамъ. Я оставляю въ сторонѣ подробности этой реформы, довольствуясь указаніемъ на принципъ и духъ ея.

Но кто не видитъ, что безъ энергическаго вмѣшательства общественнаго мнѣнія это великое дѣло возстановленія справедливости останется навсегда утопіей?

ГЛАВА XI.

Еслибы ежедневные факты нашей жизни не убѣждали насъ, никто не захотѣлъ бы вѣрить, какъ медленно вырабатывается человѣческая нравственность, какъ трудно ей дойти до того, чтобы отличать справедливое отъ несправедливаго. Осужденіе и послѣдовавшія за нимъ запрещеніе и законное преслѣдованіе разбоя и воровства начались не болѣе трехъ тысячъ лѣтъ тому назадъ. Но подъ словами воровство, разбой, мошенничество понимали до настоящей минуты только самые насильственные и грубые факты похищенія чужаго достоянія; въ этомъ легко убѣдиться, просматривая перечень нарушеній собственности, указанныхъ и опредѣленныхъ въ сводѣ уголовныхъ законовъ. Премудрость древнихъ еще съ самаго начала предлагала намъ свое правило, проникнутое духомъ взаимности: «дѣлай другимъ то, чего себѣ желаешь; не дѣлай другимъ того, чего не желаешь себѣ.» Это высокое предписаніе права мы всегда считали простымъ совѣтомъ милосердія, выраженіемъ чисто–произвольной благотворительности, которая нисколько необязательна для совѣсти; мы жили подъ опекою палача и полиціи, и въ самыхъ важныхъ вопросахъ соціальной экономіи остались все такими же дикарями, какъ и первобытные люди, которые, утомившись убійствомъ, грабежемъ и насиліемъ, условились взаимно уважать чужое достояніе, чужихъ женъ и жизнь, и такимъ образомъ основали первыя общества.

Когда мы толкуемъ о взаимности, объ учрежденіяхъ, основанныхъ на этомъ ученіи, можно подумать, что мы проповѣдуемъ что‑то новое. Простолюдинъ и буржуа, предприниматель и наемщикъ, финансистъ и торговецъ, собственникъ и фермеръ, чиновникъ и священникъ, экономистъ и юристъ, государственный человѣкъ и простой гражданинъ – всѣ едва понимаютъ насъ; наши разсужденія имъ недоступны, и наши непонятныя слова пропадаютъ для нихъ даромъ. Взаимное страхованіе – идея старая; ее охотно допускаютъ, но лишь въ теоріи, а не какъ выраженіе справедливости; лишь какъ видъ свободной сдѣлки, а не какъ обязательное право, въ силу котораго признавались бы виновными и тотъ, который спекулируетъ на несолидарность рисковъ и для своего обогащенія пользуется общественнымъ бѣдствіемъ, и правительство, допускающее такіе поступки, и общество, одобряющее ихъ. Если въ наше время общественное мнѣніе относится такимъ образомъ къ самой элементарной формѣ взаимности, къ взаимному страхованію, то чего же намъ ждать отъ него въ вопросахъ, касающихся опредѣленія цѣнностей, добросовѣстности въ торговыхъ сдѣлкахъ, обмѣна услугъ и продуктовъ, найма квартиръ и т. д.? Кого вы убѣдите, что скрытность въ дѣлѣ спроса и предложенія есть неделикатность, даже болѣе – настоящее нарушеніе справедливости, покушеніе на собственность? Какъ убѣдить работника, что, по совѣсти, ему также непозволительно цѣнить свой трудъ выше его стоимости, какъ непозволительно хозяину сбивать цѣну? «На здоровую кошку здоровая крыса; защищайтесь, и я буду защищаться; всякій за себя, Богъ за всѣхъ; на войнѣ по военному –» отвѣтятъ вамъ и наговорятъ еще цѣлую сотню подобныхъ правилъ, оставшихся намъ на намять отъ эпохи варварства, когда грабежъ и воровство считались справедливою наградой воина.

Развѣ собственникъ не хозяинъ у себя въ домѣ? Развѣ онъ не получилъ этотъ домъ въ наслѣдство отъ отца, не купилъ его на свои деньги, не построилъ его своими руками? Развѣ онъ не въ правѣ разрушить его или надстроить надъ нимъ одинъ или нѣсколько этажей, жить въ немъ съ своимъ семействомъ или превратить его въ сарай, въ магазинъ, въ хлѣвъ, замѣнить его садомъ или мѣстомъ для игры въ кегли? Что–жь вы тутъ толкуете о взаимности? Къ чему это хитрое поползновеніе сбавлять и опредѣлять закономъ квартирныя цѣны, подъ предлогомъ лихоимства, дешевизны капиталовъ, права общества на излишекъ стоимости земель сверхъ покупной цѣны, и т. д.? Настоящая собственность ведетъ за собою право приращенія, право накопленія капиталовъ, слѣдовательно, исключительное право на увеличенную цѣнность, которая есть благословеніе, ниспосылаемое собственнику самимъ небомъ. Уважайте же собственность; во всемъ этомъ дѣйствуетъ только законъ спроса и предложенія во всей своей энергичной и первобытной простотѣ; собственникъ связанъ только своимъ словомъ.

Вотъ что говорятъ люди, не дающіе себѣ даже труда замѣтить, что въ силу такой привиллегіи, законъ предложенія и спроса является несравненно болѣе мягкимъ для домовладѣльцевъ, чѣмъ для купцовъ, фабрикантовъ и рабочихъ. У рабочаго выторговываютъ его задѣльную плату, у купца – его товаръ, у фабриканта – его услугу; всякій ставитъ имъ почти въ преступленіе недобросовѣстное повышеніе цѣнъ; а между тѣмъ, кто обратится съ подобнымъ упрекомъ къ домовладѣльцу? Онъ какъ бы воплощенъ въ своей недвижимости. Если его условія слишкомъ тягостны, проходите мимо, безъ замѣчаній. А какой ему почетъ отъ государства! Какъ его берегутъ! Полиція отнимаетъ у торговцевъ и выбрасываетъ сырые плоды, молоко, сболтанное съ водою, напитки сомнительнаго изготовленія, испорченную говядину, у нея есть законы противъ ростовщиковъ и спекуляторовъ; она въ случаѣ нужды умѣетъ ограничить нѣкоторыя монополіи. Прошло лѣтъ 40 съ тѣхъ поръ, какъ принципъ общественной пользы ограничилъ до нѣкоторой степени злоупотребленія собственности. Но какъ осторожно обращаются съ этою могущественной кастой, которая по прежнему считается благородною! Какъ заботятся о ея вознагражденіи! Сколько собственниковъ обогатились черезъ лишеніе собственности, благодаря тому, что государство возжелало ихъ наслѣдства, подобно сюзерену, удостоивающему своимъ взглядомъ дочь своего вассала!

Мы увидимъ, что эти предубѣжденія, принадлежащія эпохѣ, пресыщенной эгоизмомъ, пропитанной неправдою, еще болѣе развиты въ той отрасли промышленности, которая, не смотря на свою важность и древность, никогда еще не была проникнута чистымъ лучомъ права.

Какую связь солидарности, какую взаимность можно установить между публикою и предпринимателемъ перевозки? Перечитайте статьи 96–108 торговаго устава, и вы увидите, что законодатель, нимало не думая отыскивать здѣсь нить справедливости, старался только о томъ, чтобы обезпечить предпринимателя, строго опредѣливъ отвѣтственность подводчика. Это точно два разные враждебные другъ другу міра, которые, не смотря на свои временныя отношенія, постоянно остаются чужды другъ друга: когда кладь сдана прикащику, онъ на время становится будто ея собственникомъ: все, что относится къ доставкѣ, – способъ доставки, ея условія, ея продолжительность, все что можетъ случится съ кладью въ дорогѣ, – все это исключительно его дѣло. Контрактъ между подводчикомъ и предпринимателемъ можно выразить двумя словами: полная отвѣтственность падаетъ на перваго; фрахтовыя деньги выплачиваются вторымъ. Изъ этого слѣдуетъ, что во всемъ, что относится къ обращенію продуктовъ, торговля, промышленность и земледѣліе вообще преданы на произволъ коммиссіонеровъ перевозки; отдыхъ и облегченіе наступаютъ только во время вражды, возникающей между предпринимателемъ и коммисіонеромъ, но за вражду эту почти всегда платитъ публика.