Орион и завоеватель - Бова Бен - Страница 55

Я знал лишь один способ ответить на свои вопросы: предстать перед творцами в их собственном мире. Но для этого мне нужно было уснуть, оставить свое тело на милость крыс, сверкавших голодными злыми глазами.

Но неужели нельзя иначе? Если я действительно способен подчинить себе время, значит, могу покинуть эту точку в континууме, отыскать творцов в их городе возле моря и вернуться в камеру, не потратив на это ни минуты. Если только я действительно властен над временем…

Долгие часы я расхаживал по камере, сомневаясь в своих способностях, пытаясь вспомнить былые времена, когда творцы переносили меня через континуум к месту, где я должен был исполнить очередное поручение. Они установили крепкие блоки в моей памяти, однако я знал, что справлюсь. На Арарате Аня говорила мне, что попала в беду. Я хотел очутиться возле нее, выступить против судьбы… Я стремился сражаться за Аню с тем же пылом, с каким она столько раз защищала меня. Гера и Золотой, быть может уговорившись с другими творцами, вновь собирались разлучить нас. Гнев охватил меня: им не властвовать надо мной! Я отвергаю их власть, даже если сопротивление будет стоить мне жизни. Я опустился на влажную вонючую солому и улыбнулся, вспомнив о Кету и его пути Будды. Быть может, это мое воплощение наконец окажется последним? И я уже был рад этому… почти. Ведь в глубине души я не искал забвения. Любовь влекла меня к Ане.

Закрыв глаза, я заставил себя уснуть, не обращая внимания на крысиный писк.

Пренебрегая посторонними звуками, я пожелал перенестись через континуум в город творцов. Что ощущал я в такие мгновения прежде? Волну безграничного холода, когда тело мое пронзало глубочайшие бездны пространства за пределами далеких галактик, не знавших ни одной звезды. Еще – чувство падения, невесомости и…

Всей своей плотью я ощутил тепло солнца. Глаза мои были закрыты, но сквозь веки я угадывал очертания красного пятна.

Открыв глаза, я сел и обнаружил, что оказался на травянистом склоне, усеянном дикими цветами. Белые облака ползли по густо-синему небу. Теплый ветерок теребил пестрые головки цветов, вдали деревья шелестели ветвями.

Но города не было. Не было и океана… и творцов, ничего вообще – только лес, уходивший к далекому горизонту.

Я неторопливо поднялся на ноги, пытаясь подметить какой-нибудь признак присутствия творцов; они должны быть здесь, в противном случае я бы не попал в это пространство и время.

– Орион, ты всегда ведешь себя как тупица.

Я обернулся и увидел перед собой Золотого, солнце сияло за его спиной. Одеяние с короткой юбкой как будто само излучало свет. Красивое лицо творца хмурилось.

– Орион, что ты делаешь? Неужели ты не понимаешь, что всякий раз, когда ты возмущаешь континуум подобным образом, нам приходится устранять нанесенные тобой ткани пространства и времени повреждения?

– Где Аня? – спросил я.

– Далеко отсюда.

– Что происходит? Почему меня держат в Пелле, если дела настолько серьезны…

– Прекрати болтать! – отрезал Атон. – Орион, тебе говорили уже не однажды: интересуйся лишь тем временем и пространством, куда тебя отправили. Делай, как приказывает Гера. Неужели не ясно?

– Не совсем. Я хочу знать, чего вы добиваетесь.

Его трепетные ноздри гневно расширились.

– Ах, ты хочешь знать? Ну хорошо, я скажу. Ты помешал мне помочь Трое. Ты это помнишь?

Он хотел тогда, чтобы троянцы победили ахейцев и властители Трои основали империю, которая объединила бы Азию и Европу.

Но я не допустил этого.

– Твоя маленькая шалость так повлияла на континуум, что нам пришлось напрячь все свои силы, чтобы восстановить его, не допустив разрушения мироздания.

"Хорошо, – подумал я. – В тот раз все закончилось безумием Атона, но теперь он предпочел забыть об этом маленьком факте".

– И мы пока еще не устранили все повреждения. Империя, которая объединит Европу и Азию, возникнуть должна, даже если она просуществует лишь несколько поколений. Это важно. Жизненно важно!

– И, значит, Александр…

– Должен преуспеть в своих намерениях. И если ты хочешь еще хоть раз увидеть Аню, выполняй повеления Геры… Понятно?

Я склонил голову и услышал собственный голос:

– Понимаю…

Атон буркнул:

– Признаюсь, Орион: от тебя больше неприятностей, чем пользы. Но ты силен, в этом тебе не откажешь. Чтобы ты не путался под ногами, я послал тебя в мезозойскую эру, к динозаврам, но непонятным образом ты объявился в Пелле.

– Это сделала Аня, – отвечал я с уверенностью, удивившей меня самого.

Атон внимательно посмотрел на меня:

– Быть может. Когда я решил отправить тебя в своего рода изгнание, она настояла, чтобы тебе было позволено жить где-нибудь в континууме.

– Итак, я тебе надоел и ты намеревался забросить подальше опостылевшую игрушку?

– Не игрушку, а инструмент, который должен быть под рукой в случае необходимости, – поправил меня Золотой.

– А что происходит сейчас? – спросил я.

– А сейчас мы имеем дело с наисерьезнейшим кризисом, который возник из-за твоих дурацких поступков.

– А что делает Аня? Пытается остановить углубление кризиса?

– Орион, этим заняты все мы. И сейчас у нас нет сил, которые мы могли бы тратить на устранение последствий твоих дурацких выходок.

– И Гера направляет ход событий в Македонии?

– Это ее работа. Но она вынуждена заниматься ею из-за твоего ослиного сопротивления нашей воле.

– Что я должен сделать?

Он коротко улыбнулся:

– Ничего, Орион. Тебя следовало отправить в крионовое хранилище, однако я думаю, что и камера в Пелле вполне подойдет. Радуйся своим новым дружкам, можешь поиграть с ними.

Он говорил про крыс, это я понял.

30

Едва открыв глаза, я заметил в темноте камеры красные огоньки злобных глаз крыс, окружавших меня. Лишь несколько сердцебиений мелькнуло с тех пор, как я опустился на гнилую соломенную подстилку. Крысы подступали, но пока еще с опаской, запах живого существа еще не вселил в них голодную ярость.

Я вскочил на ноги, они бросились врассыпную по углам камеры, пища от страха и разочарования.

Целыми днями я расхаживал по тесной каморке, не смея уснуть. Смену суток отмечало лишь появление миски с похлебкой под дверью и исчезновение горшка. Понемногу я начал видеть в крысах товарищей.

Прибегнув к умению, которому давным-давно выучили меня неандертальцы, я попытался проникнуть в сознание крыс и понемногу научился видеть камеру их глазами. Ощутив их вечный голод, я начал даже оставлять им объедки своей жалкой трапезы.

День за днем я укреплял свой контакт с ними и наконец даже сумел, оставаясь в камере, прослеживать их передвижения по трещинам в стенах подземелья; их гнезда и ходы сетью покрывали подвалы дворца. Глазами предводителя стаи я видел комнату стражников, огромных людей, беззаботно ронявших на пол крошки хлеба и кусочки мяса – стая бросалась пировать, когда люди оставляли помещение.

Я даже слышал разговоры стражников. Крысы странным образом воспринимали их голоса, которые делались глубокими и гулкими. Мне потребовалось немалое время, чтобы научиться воспринимать интонации и переводить звуки в понятные мне слова.

Так я узнал, что приближается новая царская свадьба. И чем больше говорили стражники, чем грубее шутили относительно грядущего праздника, тем больше недоумения я ощущал. Выходило, что Александр женится на Клеопатре. Оба имени были в ходу среди македонцев. Неужели стражники имели в виду Александра… самого Маленького царя? Но имя Клеопатра носила молодая жена Филиппа, которую сам царь звал Эвридикой.

Загадку разрешил Павсаний.

Он спустился посетить меня в моей камере. Однажды днем я услышал шаги за дверью и понял, что по коридору за шаркавшим ногами стариком, который приносил мне еду, следует кто-то еще. Одна из крыс оказалась возле трещины в стене коридора, и я смог воспользоваться ее глазами. Тяжеловесный Павсаний сотрясал почву перед чувствительными усиками крысы каждым ударом тяжелой ноги.