Улыбки летней ночи - Бергман Ингмар - Страница 9

Шарлотта. На этот раз лучше.

Малькольм подает жене заряженный пистолет.

Малькольм. Адвокат Эгерман собственной персоной. До чего же низко пала нравственность в наши дни!

Шарлотта. Бедная крошка Анна. Ты уезжаешь сегодня?

Малькольм. В девять.

Шарлотта. Очень приятно.

Малькольм. Особенно мне.

Шарлотта. А когда ты возвращаешься?

Малькольм. На конец недели мы приглашены к старой фру Армфельт в Рюарп. Эгерманы тоже будут.

Шарлотта. Интересно! (Стреляет в третий раз.)

Малькольм. Смотри-ка – прямо в яблочко! (Подает ей снова заряженный пистолет.)

Шарлотта. Представляешь, а вдруг бы я вместо мишени выстрелила в тебя? Что бы ты тогда сказал?

Малькольм. Какие у тебя планы на сегодняшний день?

Шарлотта. Как всегда, буду умирать от скуки. Малькольм. Может быть, навестишь свою подругу Анну Эгерман?

Шарлотта. Отличная мысль.

Малькольм надевает мундир и застегивается на многочисленные пуговицы; его монокль сверкает.

Малькольм. Возможно, она и не подозревает об эскападах своего супруга.

Шарлотта. Бедный Малькольм, тебя так мучит ревность?

Малькольм дотрагивается указательным пальцем до своих изящных усиков. Шарлотта опустила пистолет и держит его со взведенным курком обеими руками. Малькольм берет свою фуражку и направляется к двери. Внезапно его охватывает бешенство, но его большие глаза невозмутимы.

Малькольм. Я могу стерпеть измену жены, но если кто-нибудь посягает на мою любовницу, я превращаюсь в тигра.

Он целует ей пальцы и закрывает за собой дверь. Шарлотта поднимает пистолет и стреляет в зеркало на двери; оно разлетается на тысячи осколков.

В то же утро, когда Анна, все еще в постели, пьет шоколад, к ней входит Фредрик, однако теперь он одет весьма элегантно – в безукоризненную визитку, под мышкой у него толстая книга.

Фредрик. Доброе утро, дорогая.

Лицо Анны просияло, она протягивает к нему руки. Он получает свои утренний поцелуи.

Анна. Подумать только, когда ты встал сегодня утром, я не проснулась. А ты хорошо спал?

Фредрик. Да нет, не особенно.

Анна. Теперь я и сама вижу. Ты бледный, и глаза у тебя усталые. Засиделся допоздна за работой?

Фредрик. Да, вечер выдался утомительный. Если я тебе понадоблюсь, я у себя в кабинете.

Он касается губами ее лба и выходит. Когда он появляется в столовой, Xенрик еще сидит за завтраком.

Фредрик. Доброе утро, сын. Ты сегодня уезжаешь?

Xенрик. Я могу ненадолго остаться.

Фредрик. Птица еще не свила гнездо в твоих волосах?

Xенрик. Нет.

Фредрик. Она чуть не ухитрилась снести яйцо в моих.

Xенрик. Что ты такое говоришь, отец?

Фредрик. Ничего. Приятного тебе аппетита.

Фредрик проходит в кабинет и закрывает за собой дверь. Хенрик смотрит ему вслед долгим вопросительным взглядом. Петра идет по комнате напевая, в самом радужном настроении. Проходя мимо Хенрика, она ерошит ему волосы. Он вскакивает и вперяется в нее безумным взглядом. Она приближается к нему, медленно, с приветливой улыбкой. Подойдя вплотную, она расстегивает блузку, так что становится видна ее округлая грудь. Она берет его за руку и хочет приложить его ладонь к своему сердцу, но он вырывается и бежит к себе в комнату, с силой захлопывает за собой дверь. Девушка слегка удивлена, она застегивает блузку и, весело напевая, начинает собирать посуду со стола. Входит старая кухарка, ковыляя на больных ногах. В руках у нее большой поднос.

Кухарка. Я видела, что ты сделала.

Петра. Ну и что в этом плохого?

Кухарка. Да плохого-то вроде бы и ничего, но хорошего тоже ничего нет.

Петра. С каких это пор ты записалась в судьи?

Кухарка. Не заносись, Петра, помяни мое слово: если девушка наделает глупостей, то они останутся глупостями, даже если девушка наделает их с его величеством королем.

Звенит колокольчик, и кухарка кивает Петре.

Петра. Хозяйка зовет. Уберу попозже.

Петра стучится в дверь спальни и с бодрым и услужливым видом входит. Анна сидит перед зеркалом и расчесывает волосы. На плечах у нее накидка.

Анна. Будь добра, расчеши мне волосы большой щеткой. Это так приятно.

Петра. Слушаюсь, сударыня.

Анна закрывает глаза, отдаваясь наслаждению, а Петра долгими, сильными, ритмичными движениями расчесывает ее. Некоторое время обе молчат.

Анна. Петра, ты девственница?

Петра. Боже упаси, сударыня.

Анна. А я – да.

Петра. Я знаю, сударыня.

Анна (испуганно). Откуда, Петра?

Петра. Видно по вашей коже и по глазам, сударыня.

Анна (грустно). И это может увидеть каждый?

Петра. Не думаю.

Анна. А сколько тебе тогда было лет?

Петра. Шестнадцать, сударыня.

Анна. Это было отвратительно?

Петра. Скажете тоже – отвратительно! (Смеется.) Было так интересно и так весело, что я чуть не умерла.

Анна. А ты была влюблена в того парня?

Петра. Да, наверно.

Анна. А с тех пор ты часто влюблялась?

Петра. Я всегда влюблена, сударыня.

Анна. Но не в одного и того же?

Петра. Нет, с одним мне, само собой, надоедает, но потом, с другим парнем, опять очень интересно.

Анна. Почти все, что нам приятно, противоречит добродетели, ты ведь знаешь это, Петра?

Петра. Ну, тогда я – обеими руками за порок.

Анна. Пожалуй, сегодня я просто подхвачу волосы лентой.

Петра. Вам бы следовало носить высокую прическу, это так женственно.

Анна. Сегодня я не хочу зачесывать волосы наверх.

Петра. Как вам будет угодно, сударыня.

Анна. Какое платье мне надеть?

Петра. Думаю, то желтое, с кружевом.

Анна. Я надену голубое.

Петра приносит голубое платье и собирается помочь Анне надеть его, но останавливается. Анна стоит перед зеркалом, поворачивается вполоборота, чтобы видеть себя и спереди, и сзади.

Что ни говори, а фигура у меня неплохая. Ничуть не хуже, чем у тебя. (Она стоит с царственным видом, пока Петра набрасывает на нее платье и застегивает пуговицы на спине.) Ты думаешь, быть мужчиной было бы приятнее?

Петра. Ну нет, боже упаси! Надо же вообразить такое!

Анна. Я тоже не хотела бы быть мужчиной.

Вдруг она начинает хихикать, обнимает Петру за плечи и наклоняет голову. Тут ее смех становится безудержным и глупым. Он заразителен, Петра тоже начинает смеяться, и обе они похожи на девочек-школьниц, которым пришла в голову мысль такая непристойная, что ни одна не решится ее высказать, а уж хранить ее в себе и того страшнее. Единственное, что остается, это хихикать над ней. Анна приходит в себя, вытирает слезы и встает с кровати, на которую свалилась без сил в приступе смеха. Она старается держаться с достоинством.

Анна (серьезно). Теперь пойду займусь своими цветочками и покормлю птичек. Что бы там ни было, а у каждого есть свои домашние обязанности, не так ли, Петра? (Анна, напевая, бодро семенит на кухню, где под надзором кухарки выпекается хлеб и печенье на неделю.) Доброе утро, Беата. Я думаю, на обед сегодня надо приготовить хороший бифштекс. Кухарка. Сегодня на обед рыба.

Анна. Но я хочу бифштекс.

Кухарка. Конечно, сударыня, мы подадим вам бифштекс, но у обоих господ и у нас у всех на обед будет рыба.

Анна молча смиряется с поражением, берет зеленую лейку и деревянным ковшиком наливает в нее воду из бадьи.

Куда это вы собрались с лейкой, сударыня?

Анна. Полить цветы.

Кухарка. Их поливали в семь часов утра.

Анна. Но это же моя обязанность.

Кухарка. Оно, конечно, так, но сейчас-то они все

равно уже политы.

Анна отставляет лейку и молча выходит из кухни. Она в раздумье останавливается посреди гостиной, а потом решительно направляется в комнату Хенрика. Xенрик сидит над своими книгами. Он курит вонючую трубку, на ногах очень стоптанные шлепанцы, на плечи накинут халат неопределенного цвета.