Отвергнутый дар - Боумен Салли - Страница 43

Кристиан вышел из кафе и перешел на другую сторону улицы. Несмотря на то что поиски не увенчались успехом, он был очень доволен собой. Стояла теплая приятная ночь, и Кристиан вовсе не собирался сдаваться. Он купил сигареты в угловом киоске – были только «Галуаз», но придется довольствоваться ими, – завернул за угол и прошелся по улице. Потом вернулся, встал так, чтобы хорошо было видно кафе, и закурил.

Долго ждать не пришлось. Он увидел, как мсье Шрайбер запер дверь на задвижку, как Льюис Синклер поставил последнее кресло на столик, как снова скользнул внутрь, вышел с небрежно перекинутым через руку плащом и пожелал хозяину доброй ночи. Парень бросил взгляд на бульвар и затем широкими шагами легко пересек улицу и свернул в переулок. Кристиан выждал секунд пять и, все больше чувствуя себя Хэмфри Богартом, пошел за Синклером.

Преследовать парня было нетрудно. Тот ни разу не оглянулся, и, кроме того, на улице, несмотря на поздний час, находилось еще много людей. Синклер свернул направо на улицу Сен-Жак, потом налево – в лабиринт узких улочек и старых домов, расположенных между Сорбонной и Сеной. Кристиан, хорошо знавший эти места, пришел в необычайное волнение: они находились сейчас в пяти минутах ходьбы от того места, где Эдуард впервые встретил Элен.

В середине тускло освещенной улицы перед высоким узким домом Синклер резко остановился. Кристиан тоже замер. Он подумал, что надо бы спрятаться, но дверей поблизости не было. Тогда он, стараясь быть как можно незаметнее, прижался к стене и затаил дыхание. Предосторожность оказалась излишней: очевидно, Синклер был чем-то озабочен, и ему в голову не приходило, что за ним могут следить.

Он пошарил в карманах брюк. Выругался. Потряс плащ. Снова полез в карман штанов. Кристиан злорадно усмехнулся. Ай-яй-яй, детка, нет ключей.

Парень помедлил, окинул взглядом темный дом и потом, явно собравшись с духом, шагнул вперед и постучал. Причина его колебаний туг же выяснилась. Ему пришлось еще несколько раз поколотить в дверь, прежде чем стук был услышан. Потом в окошке первого этажа зажегся свет и распахнулись ставни. Льюис Синклер отступил, и ночная тишина огласилась звуками, знакомыми любому парижанину: пронзительный голос жаловался и негодовал, что это грубое нарушение всех приличий, что возмутительно тревожить заслуженный покой почтенной консьержки из-за распущенности одного из жильцов.

Эта свое дело знает, улыбаясь думал Кристиан, пока поток ругани разносился по улочке. С фантазией у консьержки было все в порядке, крик продолжался минуты две. Наконец дверь отворилась, и Синклера впустили.

Когда окно захлопнулось и снова наступила тишина, Кристиан тихонько приблизился и оглядел дом. Повсюду было темно, значит, комната Синклера выходила на другую сторону. Кристиан подождал некоторое время, но нигде не было видно каких-либо признаков жизни, а мысль о его парижской квартире становилась все более соблазнительной.

Вскоре после полуночи Кристиан ушел. Он вернулся в свою чудесную квартирку, которая располагалась на улице Больших Августинцев в доме XVII века, сделал тост, открыл банку с гусиным паштетом и бутылку «Монтраше» и стал наслаждаться своим ночным пиршеством. Потом Кристиан позвонил Эдуарду, зная, что тот не спит; он очень старался, чтобы голос звучал обнадеживающе и оптимистично.

Наконец можно было ложиться спать. Завтра утром он снова пойдет к дому Синклера, сонно подумал Кристиан, откинувшись на подушки. Конечно, зацепка слабая, но все же лучше, чем ничего.

В шесть часов он внезапно проснулся, всю ночь его мучили тревожные путаные сны. Кристиан с усилием сел в кровати и стал смотреть на снимок Элен Хартлэнд, который вчера ночью поставил на комод, подперев щеткой для одежды. Как-то резко и отчетливо в голове всплыла одна маленькая деталь, о которой рассказывал Эдуард: «Мы расстались в кафе. Она сказала, что живет неподалеку и ей пора возвращаться. Она сказала, что у нее злющая консьержка…»

– Проклятье! – проскрежетал Кристиан и, путаясь в шелковой пижаме, бросился одеваться.

Он стоял перед домом в шесть сорок пять, но было уже поздно.

Консьержка разразилась великолепной тирадой, в ответ Кристиан, умевший виртуозно ругаться на четырех языках, тоже не ударил в грязь лицом. Но все было напрасно: эти двое действительно снимали комнату, но они уехали, расплатились и уехали в пять часов утра.

– Двое? Вы сказали двое? – Наступая, Кристиан совсем зажал консьержку в угол, и она забеспокоилась. – Синклер и вот эта девушка?

Он протянул фотографию и помахал ею перед носом консьержки. Старуха вгляделась и начала смеяться. Да что вы, совсем нет. Мсье ошибается. Синклер снимал комнату вместе с молодым человеком, тоже американцем. Нет, имени она не знает, плату всегда вносил Синклер. Второй был того же возраста, толстый, уродливый, едва лопотал по-французски, всегда ходил крадучись, слова лишнего не дождешься, только «здрасьте» да «до свидания»; бородатый, черный – грубое животное… Консьержка энергично сплюнула на тротуар. – Удивленный Кристиан отступил назад. А он-то был абсолютно уверен. Помедлив, он снова предложил старухе взглянуть на фотографию. Может быть, эта молодая женщина приходила к Синклеру или к его другу? Может быть, она была с ними, когда те съезжали? Консьержка состроила плаксивую мину и визгливо захныкала.

Ничегошеньки она не знает. Разве всех упомнишь. В дом ходит полно молодых женщин, чаще всего – проститутки, на них такие обтягивающие брюки, вся задница торчит. А таких вот – не было, консьержка щелкнула пальцем по снимку. Эта – леди.

Кристиан сменил тактику. Он достал стофранковую купюру, и та мгновенно исчезла в скрюченных старухиных пальцах. Купюра принесла желаемый результат. Хныканье прекратилось, а Кристиан получил ключ от комнаты, которую снимал Синклер. Он взбежал на четвертый этаж, последний в доме, и вошел.

Комната была длинной и узкой и, как он и думал, выходила на другую сторону. Здесь присутствовал определенный богемный шарм: старые потертые ковры, две узкие кровати; два-три предмета старинной мебели, по-своему привлекательной; вид из окна на крыши домов; белые стены с развешанными на них плакатами, в основном – реклама фильмов молодых режиссеров «новой волны». Везде было чисто убрано, даже в корзинке для бумаг – пусто.

Кристиан оглядел комнату. Он начинал чувствовать себя полным идиотом. Было, конечно, странно, что Синклеру и его приятелю понадобилось уехать так внезапно. Было странно, что они сорвались в пять часов утра. Но, кроме этого факта, который мог иметь тысячу разных объяснений, абсолютно ничего не связывало эту комнату или ее бывшего владельца с Элен – если только не давать волю воображению и не увлекаться детективными фильмами. Он уже собрался уходить, когда услышал женский голос с лестничной площадки.

– Льюис? Льюис? Это ты? Мне показалось, я слышу какой-то шум…

Кристиан замер, но тут же понял, что голос принадлежит американке. Мгновение спустя дверь распахнулась, и в комнату вошла маленькая, пухленькая, пышноволосая брюнетка. На ней были домашние туфли, – узкие брюки и широкий свитер. Едва она справилась с первым удивлением, Кристиан узнал, что зовут ее Шэрон и сама она родом из города Дулут.

Именно благодаря Шэрон все изменилось.

Кристиан снова стал необычайно обаятелен. Уже через пять минут Шэрон курила его сигареты, сидя напротив на продавленном красном диване, и болтала с Кристианом так, будто знала его всю жизнь. Она, казалось, была удивлена исчезновением Льюиса, может быть, даже немного расстроена, но это быстро прошло.

– Значит, он смотался. И Тэд тоже. Надо же. – Тэд?

Она хихикнула.

– Его друг Тэд. Я не знаю его полного имени. Я его называла Тэд-чудак. – Она состроила гримасу. – Похож на горбуна из «Собора Парижской богоматери», знаете? Приземистый, неуклюжий. Очки, черная курчавая борода. Если вы друг Льюиса, то вы должны были видеть Тэда – они неразлучны; а такого, знаете, раз увидишь – не забудешь, правда?

– Я не друг Льюиса, – сделал решительный шаг Кристиан. – Не совсем так. Я ищу человека, которого, как я думаю, знает Льюис. Вот эту девушку. Она моя сестра.