Актриса - Боумен Салли - Страница 17

Он решил пока не выяснять отношений. Лучше промолчать. Тем более что в тот день они ждали няню, а через три дня должны были ехать в Париж. Только вдвоем.

И вот наступил долгожданный день. Льюис втайне ликовал. Не только потому, что они побудут наконец вдвоем и ему дадут выспаться после бессонных ночей, главное — он настоял-таки тогда на своем. Хотя Элен ни в какую не хотела уезжать без дочери. Изводила до самой последней минуты.

Но Льюис был неумолим, перечисляя в ответ на уговоры столь веские аргументы, что Элен нечего было возразить. Турне затеяно ради рекламы их фильма. А зачем тащить с собой такую крошку? Ведь все равно у Элен не будет свободной минуты — интервью, фотографы, встречи со зрителями; ведь на ней же держится фильм. Льюис не сомневался, что Тэд сказал бы ей то же самое, и с легкой совестью повторял это снова и снова. И вообще, какие-то несчастные три недели, Элен утром и вечером будет звонить сюда, няня у них опытная, гораздо опытней самой Элен, ввернул Льюис, а если что, и Энн Нил всегда выручит. По правде говоря, эта Энн надоела Льюису хуже горькой редьки, типичная лесбиянка, чует его сердце, неспроста она такая добренькая, небось хочет совратить Элен. Но в качестве аргумента ему сгодилась и она. Вдвоем они наверняка справятся, твердо сказал Льюис.

— И потом, ты не только мать Кэт, ты еще и моя жена, — веско заключил он. Немного подумав, добавил: — И актриса.

На самом деле Льюиса не трогала ни премьера, ни свора журналистов, которые, по словам нанятого Тэдом рекламщика, умирают от любопытства. Он мечтал о номере в «Плаза Атене», о полюбившемся ему балкончике, где они вдвоем будут завтракать, греясь на первом весеннем солнышке; он мечтал о широчайшей двуспальной кровати, где можно будет неторопливо, со вкусом, предаваться с Элен любви, не боясь, что по нервам вот-вот полоснет надсадный плач Киски.

Какой радостью — давно забытой — было вести Элен к черному лимузину, который должен был домчать их в аэропорт. Как легко вдруг стало на душе. А Элен все тянула. В дверях стояла Мадлен с Кэт на руках, за ее спиной Энн, которая почему-то смотрела на небо; Элен никак не могла заставить себя уйти. Льнула к дочери. Целовала ее. В тысячный раз твердила Мадлен, что и как нужно делать. Льюис, уже в машине, барабанил пальцами по колену. Уже девять. Он высунул голову из окошка:

— Элен! Поторопись. Мы опоздаем на самолет. Элен пришлось оторваться от дочери. Она забралась на заднее сиденье. Молча. Только щеки ее горели.

Как только автомобиль тронулся, Льюис сжал в ладонях ее руку. На полдороге к Хитроу он уже забыл о своей досадной неприязни к малышке. На расстоянии Кэт снова казалась ему чудным ребенком. Он провел пальцами Элен по своему бедру, потом притиснул их к паху.

— Это будет наш второй медовый месяц, — тихо сказал он.

Как только черный лимузин скрылся за поворотом, Энн и Мадлен переглянулись. Энн посмотрела на часы, потом на спящую Кэт. Задержавшись еще немного у открытой двери, они вернулись в дом. Чуть погодя Мадлен покормила девочку и, перепеленав, уложила в кроватку. Стараясь не шуметь, на цыпочках спустилась в гостиную.

Энн курила у камина, задумчиво глядя на огонь. Женщины опять переглянулись и выжидающе прислушались. Так прошло пять минут. Десять. Пятнадцать. Ни звука.

Мадлен, которая родилась в Ландах[7], образование получила в элитарном английском Нортлендском колледже, которая четыре года успела проработать няней в яслях, между прочим три из них вместе с сестрой Энн, от нее она и получила отличные рекомендации, «очень опытная няня». Мадлен вздохнула и тоже села у камина. Чуть пожав плечами, она взглянула на Энн:

— Incroyable[8]. Она будто знала.

Ничего ей не ответив, Энн потушила сигарету. Посидев еще немного, отправилась к себе в студию взять портрет Элен, законченный ею месяц назад. Вернувшись, она с досадой посмотрела на холст: нет, ей все-таки не удалось передать то, что она хотела. Не удалось схватить нечто важное в этом прекрасном лице. В последний раз с раздражением взглянув на портрет, она принялась осторожно его упаковывать. Это занятие отвлекло ее от угрызений совести. Она любила Элен, и ей не слишком нравилась вся эта затея.

В десять Мадлен, которой тоже было не по себе, пошла на кухню варить кофе. В десять тридцать, секунда в секунду, раздался телефонный звонок. Женщины вскочили и молча переглянулись. Энн не спеша затянула последний узелок на веревке и сняла трубку.

Старинный ее друг, Кристиан Глендиннинг, она знала его с детства, сообщал, что Льюис и Элен десять минут назад поднялись по трапу. Самолет только что улетел.

— Никакой паники, — твердо сказал Кристиан, когда Энн кинулась что-то ему объяснять. — Я сейчас позвоню на Итон-сквер. Он будет у вас через пятнадцать минут. Если не раньше.

Черный «Роллс-Ройс» плавно подкатил к коттеджу уже через десять минут. Энн пошла открывать, а Мадлен встала у окна. Она сразу его узнала, и неизменный черный его костюм… вот он идет по тротуару, подходит к двери… Радостный возглас Энн, потом дверь в прихожей отворилась.

Мадлен залилась румянцем. Он здесь, тот, кто был так добр к ней и ее сестричке, и к маленькому Грегуару, ради него она взошла бы на костер…

Увидев его, она сделала неловкий реверанс.

— Мадлен.

— Monsieur le baron…

Ему не пришлось задавать вопросов, женщины все поняли по его глазам и вдруг затвердевшим скулам. Энн затворила дверь.

— Она наверху. В комнате справа. Спит. Эдуард мягко коснулся руки Энн.

— Не волнуйтесь. Я недолго, обещаю вам.

Они слышали, как он поднимается, и вот шаги замерли. Скрипнула дверь, потом — не сразу — захлопнулась.

Мадлен, девушка очень романтичная, чего никак нельзя было предположить, взглянув на это суровое смуглое личико, опять со вздохом опустилась на стул. Энн Нил, к романтизму абсолютно не склонная, была настолько потрясена лицом Эдуарда, что тоже села, очень прямо, отсчитывая минуты, в которые она рискнула пожертвовать своей новой дружбой ради дружбы старой. Ей вспомнилось, когда она впервые увидела Эдуарда, как раз в день его шестнадцатилетия, и тот ужасный поход в театр, затеянный Жан-Полем. Ради Изобел, ради нее одной она решилась на сегодняшнее, она так ее любила, и ради Эдуарда, конечно, он всегда ей был симпатичен, хотя она не понимала его. Все-таки мужчины кошмарные мазохисты. Ну кому, кому нужны эти муки? Энн пожала плечами и нервно затянулась новой сигаретой.

Тем временем Эдуард, боясь пошевелиться, склонился над кроваткой. Девочка уже не спала; молча размахивая перед собой стиснутым кулачком, она бессмысленно смотрела на Эдуарда. А он не мог отвести глаз от этой миниатюрной копии его самого. Элен передала ей свои безупречные черты и бледно-золотистую теплоту кожи, но эти черные как смоль волосы, как у него и у его отца, но эти темные, неповторимого оттенка синие глаза, опушенные темными ресницами, — это, конечно, глаза рода де Шавиньи. Тут девочка моргнула, как бы молча с ним соглашаясь, и он наклонился ближе. Ведь у него так мало было времени.

Эдуарду очень редко приходилось держать на руках младенцев, и он очень нервничал. Дрожащими руками он распеленал маленькое тельце и осторожно подсунул ладонь под круглый затылок. Он боялся, что она расплачется, но она молча смотрела на него томно-пьяным взглядом, неопределенным, как у всех новорожденных. Эдуард поднял девочку. Сердце его сжалось от боли, как только он ощутил у себя на руках хрупкое невесомое тельце. Еще раз посмотрев на маленькое личико, он осмелился прижать ее к своему плечу. Шелковистые волосы слабо щекотали ему щеку. Он вдохнул теплый молочный запах младенческой кожи. Потом ее головка наклонилась, и она чуть слышно рыгнула, видимо, это доставило ей удовольствие. Эдуард легонько ее шлепнул, и она вдруг ткнула сжатым кулачком в самые его губы.