Наваждение - Вольски Пола - Страница 19

– Так-таки все?

– Ну, все, кто может себе это позволить, конечно. Все, кто хочет находиться в центре.

– В центре чего?

– Новостей, удовольствий, всего лучшего, что есть на свете.

– В твоих устах это звучит очень заманчиво, милая. Надеюсь, ты не разочаруешься. Но я буду скучать по тебе.

– И я тоже, дядюшка. Однако не расстраивайтесь – я же уезжаю не в общину Божениль на пятнадцать лет. До Шеррина всего шесть дней езды в карете при хорошей погоде. Кроме того, я буду приезжать в Дерриваль несколько раз в год и приходить к вам в гости.

– Придется утешаться этим. Расскажи-ка мне, детка, о своем предстоящем путешествии подробнее.

Элистэ охотно повиновалась, сообщив дядюшке массу всяческих сведений о своих планах, надеждах, сомнениях, а также о гардеробе, который отправится с ней в Шеррин. Тема была столь увлекательной, что она на время совершенно забыла о Дрефе сын-Цино. Кроме того, по ее глубокому убеждению, с той самой минуты, как дядюшка Кинц согласился ему помочь, Дрефа можно уже считать спасенным. Несмотря на свою кажущуюся рассеянность и беспомощность, дядюшка неизменно делал все, за что брался. Ни разу Элистэ не приходилось разочароваться, если Кинц во Дерриваль ей что-то обещал. А сейчас он ясно и недвусмысленно согласился помочь. Вот почему Элистэ беззаботно болтала о грядущей шерринской жизни всю дорогу: и в лесу, и возле пруда, и среди полей, когда они пробирались меж виноградников к замку. Дядюшка Кинц слушал племянницу с неослабевающим интересом. Лишь когда они оказались возле каретного сарая, находившегося в непосредственной близости от конюшни, он предостерегающе поднес палец к губам. Элистэ тут же умолкла. Они осторожно обошли постройку с южной стороны, остановились и выглянули из-за угла.

Луна светила почти у самого горизонта, окутывавшие ее облака заметно поредели. От угла до приземистого строения конюшни было рукой подать. Борло сын-Бюни сидел на земле, прислонившись спиной к запертой двери. Голова кузнеца свисала на грудь, на коленях лежала тяжелая дубина. Борло спал, загородив своей массивной тушей вход в конюшню.

– Стало быть, это кузнец? – почти беззвучно прошептал дядюшка Кинц. – Отличный, здоровый экземпляр. Какая замечательная мышечная масса!

– Да, редкостный громила. Как же нам мимо него пробраться?

– Придется прибегнуть к чарам. Но ты не пугайся, обещаешь?

Элистэ кивнула, и дядюшка одобрительно погладил ее по щеке.

– Какая храбрая девочка.

Он сложил руки на груди, склонил голову и застыл. Элистэ наблюдала с любопытством. Трюки дядюшки Кинца всегда были необычайно увлекательны. Что он придумал на сей раз? Может быть, Поющее облако, как на день ее рождения в прошлом году? Огненные цветы? Призрачного жирафа? Шли секунды, но ничего не происходило, и на смену любопытству пришло беспокойство. Обычно чары дядюшки срабатывали моментально. Может, на этот раз у него ничего не получится? Вдруг искусство подвело его именно тогда, когда оно нужнее всего? Элистэ уже хотела задать дядюшке вопрос, но тут Кинц заговорил: забормотал себе под нос речитативом что-то невразумительное. Голос у него при этом был странный – гораздо более глубокий и властный, чем обычно. Он дышал размеренно и ровно, на лице застыло бесстрастное выражение – столь мало ему свойственное, что Элистэ на мгновение померещилось, будто рядом с ней не ее милый дядюшка, а какой-то суровый незнакомец. В недоумении она уставилась на старика, и вдруг ей показалось, что облик его меняется. Точнее, что-то начало происходить с воздухом вокруг Кинца: он сгустился, закружился водоворотами, так что глазам стало больно. Элистэ потерла веки, но лучше от этого не стало. Может быть, дело не в глазах, а в ее сознании? Элистэ догадывалась, что чары дядюшки влияли не на окружающий мир, а на восприятие человека, поэтому ее глаза в данный момент не имели никакого значения – колдовство проникало прямо в мозг. Хоть она любила старика и доверяла ему, разум ее инстинктивно воспротивился чарам. Она не знала, как от них защититься. Прямо на глазах дядюшка Кинц вдруг растаял в воздухе. Элистэ ахнула, уронив лампу. Вместо дядюшки появился гигантский волк, гораздо крупнее любого настоящего волка. Серая шерсть чудовища светилась во мраке, грудь покрывал белый и пушистый мех, светлые глаза мерцали зеленым сиянием.

«Это дядюшка Кинц», – успокаивала себя Элистэ. Она тяжело дышала, сердце чуть не выпрыгивало из груди, мышцы напряглись, и она едва удерживалась, чтобы не пуститься наутек. «Это дядюшка Кинц. Он сказал мне, чтобы я не пугалась, и я ему обещала». Если бы у нее было хоть немного времени, она бы обязательно сумела уговорить себя, но его-то как раз и не хватило – ужасные превращения происходили слишком быстро. Элистэ вдруг почувствовала, что и сама меняется. Тело ее согнулось, ноги невероятным образом искривились, руки удлинились, нижняя челюсть выпятилась вперед, зубы и ногти заострились. Все ее существо охватил ужас. Она чувствовала, как помимо ее воли кости, суставы и мускулы меняются, как отрастают уши, из копчика вытягивается хвост, тело обрастает густой шерстью медового цвета. Земля почему-то вдруг оказалась перед самыми глазами, когти вцепились в почву. Элистэ ощутила, как сзади у нее покачивается длинный пушистый хвост, как раздуваются чувствительные ноздри, а длинный свисающий язык ласкает ночная прохлада. Она затрепетала от ужаса, и тут же уши ее прижались к черепу, пасть ощерилась, спина выгнулась дугой, а шерсть встала дыбом. Элистэ хотела закричать, но вместо этого из ее уст вырвался волчий вой.

– Успокойся, моя бедная деточка, – прохрипел гигантский волк голосом дядюшки Кинца. – Тебе нечего бояться.

– Что со мной происходит?! – взвизгнула Элистэ с явно волчьими интонациями. Собственный голос поразил и испугал ее, хвост сам собою поджался к ногам.

– Ничего особенного, милочка. Ты абсолютно не изменилась, и я тоже. Все происходит не на самом деле.

– Нет, на самом! Верните меня в прежнее состояние!

– Деточка, ничего не изменилось. Верь своему дяде и не бойся наваждений. А теперь пойдем, бери свою лампу и вперед.