Практичное изобретение - Кларк Артур Чарльз - Страница 27

— Да, это я. В чем дело?

— Вы выражали желание воспользоваться нашими услугами…

— Теперь уже не нужно. Сегодня утром прошли все признаки…

— Чрезвычайно рад и искренне поздравляю. Редчайший случай, хотя в медицине подобное бывало. По такому поводу, чтобы окончательно покончить с этим вопросом, позвольте еще раз осмотреть вас?

— Разумеется, будьте любезны. — Лаут лег на диван спиной кверху, а прибывший открыл свой чемоданчик, наклонился над Лаутом и, быстро прижав его правую щеку к дивану, коротким пинцетом ткнул в ухо…

В тот же момент Лаут вспомнил все. Он беспокойно пошевелился, хотел крикнуть, вскочить, но седовласый коленом удержал его на диване и быстро засунул ему глубоко в ухо маленький металлический предмет, бормоча при этом:

— Спокойно, братишка, спокойно. Еще немного! Нас здесь мало, но становится все больше. Наше время еще не пришло, но придет скоро, скоро… Ну, вот, все! Ведь это было не больно, правда, Лаут?

— Нет, доктор… — Лаут сел. Он был совершенно спокоен и чувствовал себя отлично.

— Еще раз поздравляю с выздоровлением. У вас железный организм! Думаю, вам никогда не придется воспользоваться нашими услугами. Будьте здоровы!

Дональд Уондри

Странная жатва

Солнце еще не встало, когда Эл Мейерс, позавтракав, поднялся из-за стола. Даже в графстве Шоутак, где живет крепкий народ, он выделялся ростом и силой. Лицо его было обветренным, а могучие руки покрыты курчавыми темными волосами. Ничего в нем не было лишнего — мускулы да кости. И хоть Элу перевалило за пятьдесят, двигался он с легкостью юноши.

— Славно ты накормила меня, мать, — похвалил он свою пышнотелую супругу. И она улыбнулась ему в ответ, как улыбалась и в засуху, и в бурю, и когда налетала саранча, и когда разражался кризис.

— Придется мне с тобой поехать. Если станешь здесь весь день прохлаждаться, некому будет яблоки собирать.

— Все соберем к вечеру, Хэнк! — взревел Эл.

В дверях появился сезонный рабочий. На его лице бы-ли следы мыльной пены. Он торопливо вытирался полотенцем.

— Сотни две бушелей[12] соберем, — сказал Эл.

— Может, и больше.

Хэнк, поджарый бродяга, поплелся за Элом. Они прошли мимо курятника. Кричали петухи, несушки с кудахтаньем разлетались в стороны, пищали подросшие с весны цыплята. Даже в грязной потрепанной куртке Эл являл собой великолепное зрелище, казался бронзовым богом земли.

Они миновали свинарник. Поросята толклись у кормушек, от которых распространялся кислый запах. Солнце только что поднялось над горизонтом, и теплый воздух сохранял особенный аромат позднего лета, в котором смешивались запахи парного молока, навоза, клевера, сена, зерна, сухой земли и созревающих растений.

У сарая стояла телега, нагруженная пустыми корзинами. Эл подхватил вожжи и тронул лошадей. Пара битюгов потащила телегу по пыльной дороге.

— Добрый выдался год, — сказал Эл. Он набил табаком старую вересковую трубку и зажег ее, не отпуская вожжей.

— Ага. Только чудное все в этом году.

— Точно. Вот как растения вымахали. Никогда раньше таких не видал.

Хэнк сплюнул жвачку.

— Не только в том дело, что вымахали. Они даже без ветра трясутся. Я вчера помидоры окучивал, а они вдруг зашевелились.

— Н-но! — крикнул Эл. Лошади затрусили быстрее. Он затянулся и выдохнул клуб душистого дыма. — Ты прав. Сам не знаю, что с ними творится. Никогда не было такой погоды и такого урожая. Что-то неладно. Помнишь, прошлой осенью пшеница снова принялась расти. Черт знает что! Только в октябре мы смогли все собрать.

Хэнк поежился.

— Не нравится мне это. Порой, как бы сказать… мне кажется, что все это плохо кончится.

— А?

Хэнк задумался.

— А? — повторил Эл.

— Вчера ветра не было, а могу поклясться, что весь клевер полег, как только я собрался косить.

— А? Это тебе померещилось.

Эл был спокоен. Хэнк промолчал.

— Никогда не видал, чтобы кукуруза росла, как в этом году, — через некоторое время сказал Эл. Копыта лошадей поднимали желтую пыль. — Не меньше чем десять футов! Фред Олтмиллер вчера говорил, что соберет не меньше полутора сотен бушелей с акра. Да и початки чуть не по футу каждый.

Хэнк поморщился.

— Когда я шел по полю, кукурузу так качало, словно надвигалась буря. И ни единого облачка вокруг. И никакого ветра.

— Поменьше самогона пить надо, — ухмыльнулся Эл.

— При чем тут самогон? — возразил Хэнк. — Не вру я. Я бы мог поклясться, что кто-то рядом стоит, когда полол арбузы на той неделе. Вроде бы голоса слышал.

— Ну и кто же это говорил?

— Со всех сторон слышал. Шепот, словно арбузы разговаривали.

Эл фыркнул:

— Этак ты до сумасшедшего дома докатишься. Тридцать лет я копаюсь здесь в земле и ничего подобного не слыхивал.

— Да я не вру! Это с самой весны началось.

Они проехали мимо полей спелой пшеницы и овса, обогнули огромный валун и начали взбираться на холм, где паслись коровы, пощипывая траву, росшую между камнями и корявыми деревцами.

Элу не хотелось признаваться в том, что он согласен с Хэнком. Солидным людям свойственно отрицать существование необъяснимого, противоречащего жизненному опыту. С того дня, как Эл увидел, что прошлой осенью все растения возобновили рост, он ломал себе голову, что бы это могло значить. И весенний сев, изумительная погода, богатый урожай — все это было омрачено признаками каких-то грядущих потрясений. Он видел, как в безветренные дни чуть колыхалась трава. И не мог забыть, как шептались деревья, когда он обрызгивал химикалиями яблони и вишни.

— И все-таки это был неплохой год, — повторил Эл. — Яблоки хоть прямо на выставку. Деревья под ними гнутся.

Телега перевалила через вершину холма, и лошади припустили вниз по склону.

— Ты только погляди… — его голос сорвался.

Еще вчера в этой ложбине между двумя небольшими холмами рос яблоневый сад.

Вчера.

Сегодня на его месте была лишь изрытая земля и борозды, тянущиеся к дальнему холму.

Эл охнул, и лицо его покрылось красными пятнами. У Хэнка чуть глаза не вылезли из орбит. Он раскрыл рот и закрыл его снова. Словно привидение увидел. Пальцы потянулись к вороту рубахи. Солнце поднялось выше. Поле было ровным, только что вскопанным. Но на нем не было ни единой яблони.

От громоподобного возгласа Эла задрожал утренний воздух:

— Какой-то вонючий ворюга спер мои яблоки!

Хэнк ответил как во сне:

— Но здесь нет ни одного дерева… и яблок нет… ничего нет.

Эл взял себя в руки.

— Даже корней нет.

— И пней, — сказал Хэнк.

Они оторвали глаза от пустого поля и посмотрели друг на друга.

— Яблони ушли, — предположил Хэнк. Лошади заржали. Лицо Эла казалось маской гнева и изумления.

— П-а-а-шли! — стегнул он лошадей кнутом по бокам. Лошади припустили вниз, сбавили скорость на поле и поволокли телегу вдоль глубоких борозд, мимо ям, к пшеничному полю. Казалось, там прошла целая армия.

— Быть того не может, нам это снится… или мы оба спятили, — бормотал Эл.

Хэнк поежился.

— Может, повернем назад?

— Заткнись! Если кто-то спер мои яблоки, я ему ноги пообломаю! Лучший урожай за тридцать лет!

Хэнк молил его:

— Послушай, Эл! Не только яблоки пропали! Деревьев ведь тоже нет. Даже корней. Никто бы не смог сделать этого за одну ночь.

Эл, насупившись, продолжал погонять лошадей. Лошади взобрались на холм и спустились на дорогу, которая вела к озерцу, оставленному ледником. Здесь Эл натянул поводья, и лошади встали.

Глаза Эла сверкали. Хэнк бессмысленно оглядывался. Трясущейся рукой он отыскал жвачку, откусил и тут же выплюнул. Он попытался расстегнуть уже расстегнутую рубашку. Ему не хотелось видеть того, что он увидел.

— Господи, спаси и помилуй, — бормотал он. — Спаси и помилуй, — повторял он как заевшая граммофонная пластинка.